Олег уселся в машину, вычитал ближайший от детдома адрес и газанул с места. Ехать пришлось недолго. Избирательный участок находился на параллельной улице в здании местного футбольного клуба. Над дверью висел красочный плакат, а возле входа стояли несколько подростков и три милиционера. В подростках Олег без труда признал агентов мамы Руфы, но решил им не открываться и с видом гражданина, решившего честно исполнить свой гражданский долг, двинул к дверям. Перед ним шествовали две бабки в чистых белых платках и мужичок, нос которого издали выдавал пристрастие хозяина к зеленому змию. Бабулек милиционеры оглядели и пропустили, а мужичка задержали.

– За кого голосовать собрался, Матвеич? – Шепотом поинтересовался у избирателя приземистый капитан.

– За Постного, конечно. Про второго я ничего не знаю…

– Дурак ты. – Прошипел блюститель порядка: – Голосуй за Стеколкина. Не послушаешься, завтра же подловлю на пятнадцать суток.

– Раз начальник просит, о чем речь. – Быстро согласился сговорчивый избиратель.

– Капитан, будьте добры, ваши документы? – Громко попросил Голенев, наступая на милиционера.

Вместо капитана взял инициативу пожилой лейтенант:

– А ты откуда тут взялся? На моем участке таких нет.

– Я гражданин города и имею право знать, кто охраняет пункт для голосования.

– Сейчас мы тебе покажем гражданина. – Окрысился самый моложавый из троицы старшина и ухватил Олега за рукав.

– Руки! – Рявкнул Голенев и одним движением освободился от захвата.

– Сопротивление власти при исполнении, – зарычал приземистый, расстегнул кобуру и выхватил пистолет: – Ты арестован.

Голенев арест воспринял спокойно и обратился к мальчишкам:

– Ребята, бегите в штаб и скажите Руфине Абрамовне и Тихону Иннокентьевичу, что помощник кандидата Коленев арестован за попытку пресечь беззаконную агитацию, проводимую у входа в агитпункт номер шесть сотрудниками ОВД.

Мальчишки тут же рванули с места. Участковый было припустил за ними, но сделав несколько шагов, отстал и безнадежно махнул рукой. Тем временем пистолет в руке капитана задрожал и медленно опустился:

– Простите, Олег Николаевич, не признали. Вы на такой непрезентабельной машинке прикатили, кто бы мог подумать?

– Накладочка вышла, – елейно подпел ему моложавый старшина.

– Вот что, товарищи власть. Как вы поняли, я представляю интересы кандидата Постникова. Вы проводите агитацию недозволенными методами. Сейчас же свяжите меня с полковником Курдюком, я доложу ему о вашем поведении.

Лицо участкового скривилось в виноватой улыбочке:

– Не стоит ему звонить.

– Почему не стоит?

– Это конечно, между нами, сам полковник и просил порадеть за Стеколкина. Только вы и нас поймите, мы нигде этого официально не скажем. Нельзя же начальство подвести.

– Понял, не дурак, – усмехнулся бывший афганец: – Звонить не будем, но если не хотите лишиться погон, свяжитесь со своими коллегами на других участках и посоветуйте им этой хреновиной не заниматься. Я это вам тоже пока не официально рекомендую.

– Понял, и я не дурак. – Улыбнулся приземистый капитан и, спрятав пистолет в кобуру, козырнул Голеневу.

Прикинув, что здесь он уже все сделал, Олег решил внутрь не заходить и направился к машине. Но сесть в нее не успел. Откуда ни возьмись, перед ним возник отряд детдомовцев во главе с Руфиной Абрамовной:

– Что случилось, Олежек? – Оглядев милиционеров с головы до пят, поинтересовалась Межрицкая.

– Мама Руфа, мы уже разобрались. – Олег приоткрыл дверцу машины: – Садитесь, я вас подвезу обратно.

– Не трать время, тут проходным двором два шага, таки и сама дойду. – Отказалась пожилая женщина и, еще раз смерив стражей порядка уничижительным взглядом, скрылась за едва заметной калиткой. Мальчишки заняли свой пост у дверей. Голенев уселся в машину и поехал в следующий избирательный участок.

К обеду основная масса избирателей проголосовала. Глуховцы показали себя сознательными гражданами. Восемьдесят пять процентов горожан пришли на избирательные участки. Олег по нескольку раз объехал все точки. Везде несли вахту милиционеры. Но теперь его узнавали сразу и вежливо здоровались. По тому, как один усатый майор подмигнул ему на прощание, Голенев понял – приземистый капитан его просьбу выполнил. Милиционеры к избирателям не приставали, и откровенных нарушений Голенев больше нигде не засек.

У бывшего афганца время в разъездах летело быстро. Вовсе не так оно тянулось для Постникова. И хотя ему уже начали звонить с поздравлениями, кандидат с волнением ждал результатов подсчета голосов.

В обед пришла Татьяна. Постников просил ее в штаб не ходить, но Таня решила, что должна покормить мужа домашним обедом и явилась с судками.

– Зачем, Танечка, беспокоишься? В детском доме прекрасная столовая, – пытался отказаться супруг, но она оставалась неумолима:

– Будешь ты мэром или нет, я твоя жена и обязана о тебе заботиться.

Возразить Постникову было нечего. Он автоматически отхлебал тарелку супа и откушал куриную котлетку с пюре. От киселя удалось отбиться.

В семь вечера участки для голосования закрылись. Голенев снова объехал все точки, наблюдая, как члены избирательных комиссий извлекают из урн бюллетени и начинают их подсчет. Детдомовцев, уставших за день, Руфина Абрамовна отозвала. Наблюдателями от штаба Постникова при подсчете работали ее учителя и технический персонал. Подчиненные мамы Руфы были дотошны, и Олег не сомневался – облапошить их никому не удастся.

В девять победа Постникова сомнений не вызывала.

К десяти вечера все голоса были подсчитаны. Девяносто четыре процента горожан проголосовали за действующего мэра. Голенев вернулся в штаб и поздравил друга.

– Спасибо, Олежка. Наша взяла. – Но лицо победителя от радости не светилось. Постников выглядел бледным и рассеянным.

– Ты не заболел, Тиша? – Участливо поинтересовался Олег, вовсе не забыв, что сегодня утром этот же вопрос задал ему сам Постников.

– Нет, а с чего ты взял?

– Выглядишь, так сказать, неважно. – Рассмеялся Голенев, схватил Тихона, поднял его и закружил по комнате: – Тиша, мы победили!!!

Пока Тихон отбивался, в классную комнату ворвались детдомовцы во главе со своей директрисой. Они еще активнее выразили свою радость от результата выборов, повиснув на руках и ногах победителя. Спас мэра телефонный звонок. Сам Стеколкин, первым из стана врага, поздравил конкурента с победой:

– Вы не просто победили, Тихон Иннокентьевич. Вы стали первым мэром в демократической России, которого выбрал сам народ.

Постников искренне поблагодарил Вячеслава Антоновича, а положив трубку, достал из кармана платок и вытер набежавшую слезу. Благородство поверженного противника его растрогало.

– Выпьем за этого мудака. Он проиграл всухую. – Поднял рюмку Максюта.

В отличие от Постникова, который скромно дожидался результатов голосования в учительской детского дома, избирательный штаб Стеколкина соратники организовали в зале ресторана Глухарь. Пить начали с утра. Сперва за победу своего кандидата, потом, когда до полковника Курдюка дошла информация, что Голенев его людей расколол и прижал, тосты пошли другие. В победу никто уже не верил. Паперный предложил выпить за старое доброе время, когда народ уважал начальство и выборы походили на фарс для черни. Василий Федорович Липкин унесся еще дальше и поднял тост за Иосифа Виссарионовича Сталина. При нем и порядок был, и народ знал свое место. И чем тоскливее поступали донесения от «разведки», тем чаще присутствующие в зале ругали новую власть и вспоминали былое. К десяти вечера трезвых в «штабе» уже не осталось, и тост Максюты, обращенный к неудачливому кандидату, поддержали всего несколько человек, сумевших сохранить рассудок. К их числу относились директор банка Алексей Митрофанович Волоскин, начальник вновь организованной на базе ОБХС налоговой службы Валентин Степанович Фомин и прокурор города Макар Денисович Рябов. Сам Стеколкин кое– как держался. Страх перед необходимостью убить мэра сразу же после выборов вытеснял алкоголь из его крови.

– Так что, пьем или не пьем за нашего мудилу? – Максюта продолжал сидеть с поднятой рюмкой, мутноватым взором оглядывая компанию.

– Конечно, пьем. – Поддержал банкир Данилу Остаповича: – Славка парень наш в доску, а что проиграл всухую, все мы виноваты. – Усмехнулся Волоскин, лихо чокнулся со Стеколкиным и, по-гусарски подняв локоть, разделался с водкой.

Болельщики неудачливого кандидата отключались по очереди. Курдюк спал, свесив голову на пустую тарелку, Паперный пытался налить в фужер боржоми, но поливал вместо этого скатерть, Липкин зевал так, что, казалось, его голова разорвется на две части, остальные таращили глаза, с трудом удерживаясь на стульях. Максюта жестом подозвал Сидоркина. Официант тоже валился с ног от усталости, но улыбку на лице выдавил:

– Чего изволите, Данило Остапович?

Максюта усмехнулся:

– Изволю отбыть к матери Бени, а счет отнесешь хозяину и поблагодаришь за то, что он внес свой посильный вклад в дело демократии и прогресса.

– Не понял, Данило Остапович?

– Придурок, ты же вроде не пил… Скажешь директору, что угощение членам штаба кандидата Стеколкина произведено за счет ресторана. – Ухмыльнулся Максюта, и осторожно, чтобы не потерять равновесия, выбрался из-за стола.

Сохранившие способность двигаться члены избирательного штаба помогли подняться ослабевшим товарищам, и через полчаса ресторан опустел. Сидоркин после ухода гостей улыбку с лица снял и, грязно матерясь, высказал все, что думал о самом господине кандидате и его окружении.

Пока город выбирал мэра, Мака не теряла зря времени. Она объезжала кооператоров, для которых фирма Кащеева служила «крышей» и поднимала ставки.

Черный «мерседес» сопровождал микроавтобус «Фольксваген» с семью уголовниками. Шесть братков из банды Косяка ехали на дело во главе со своим предводителем. Жора Косяк до службы в кооперативе Кащеева баловался наркотиками, чем кличку и заработал. Однажды, застав Жору в сортире кафе Какманду со шприцем в руках, Геннадий избил его до полусмерти и от наркотиков отучил. К чести прежнего дружка Маки стоит отметить, что сам он наркотики ненавидел и никогда на них не зарабатывал.

Кортеж свернул в переулок за рынком и припарковался к двухэтажному особнячку с вывеской «Зеркальная мастерская» Это была шестая точка в списке Маки. Пять адресов она уже проработала. Трех кооператоров удалось дожать мирным путем, где молодчики Косяка понадобились лишь в качестве декорации для устрашения. Двое других пытались уговорить Маку не повышать дань, и их жестко избили. Шестой адрес мог преподнести сюрпризы, поскольку заведовал мастерской тоже бывший уголовник.

Кооператив принадлежал татарину Тимуру Ахмедову, отсидевшему пять лет за разбой. Бывший бандит при ослаблении советского режима завязал с прошлым и решил жить трудом. Он объединился с двумя братьями, и еще четверых стекольщиков нанял. Те занимались примитивными заказами, вроде рамок с фотографиями или стеклянными дверцами для книжных полок. Братья Тимура, Надир и Решат, творили зеркала. Классным зеркальщиком был еще их отец, Халит Ахмедов. Сыновья унаследовали ремесло. Братья Ахмедовы не только умели обращаться с жидким серебром, но и точили любой глубины фацет. Это вовсе не такое простое дело, как кажется непосвященному. Чтобы снять с краев большого зеркала равномерный слой стекла под нужным углом, требуются огромные камни, напоминающие мельничные жернова. Камень медленно вращается и, мастер, под струями воды, постепенно подтачивает края зеркального листа. Работа требует долгой практики и умения чувствовать тончайшие нюансы в структуре хрупкого материала. Решат и Надир свое дело знали. Поэтому, единственные конкуренты Ахмедовых, Тузоевы, что открылись почти в одно время с ними, соревнование с потомственными мастерами не выдержали. Им пришлось от зеркального дела отказаться и стеклить окна. Других конкурентов у Тимура в городе не осталось, и клиент пер валом.

Сам хозяин руками не работал. Он принимал заказы, обеспечивал братьев сырьем и руководил всем предприятием.

– Трофим, сиди в машине и не расслабляйся. – Распорядилась Мака, покидая Мерседес. Телохранителя она в дела не посвящала. Трофим понимал, что они не по гостям разъезжают, но догадываться одно, а видеть другое.

Мака с Косяком зашли в мастерскую с парадного хода. Тимур сидел за столиком и перебирал квитанции. Маку он сразу не узнал. Решил, что модная дева закажет зеркало но, заметив Жору, все понял и нахмурился.

– Чего приперлись? Я с Кащеем за этот месяц разобрался.

Мака посмотрела на кооператора своим немигающим взглядом и уселась в кресло для заказчиков:

– Гена теперь у нас американец, вместо него я. Так что, Тимур, придется полторы штуки добавить.

– С какого хрена? Мы, что, должны себе в убыток пахать?

– Не умеешь зарабатывать, отдай мастерскую мне, – нежно посоветовала Мака.

– Разбежалась?! Валите лучше оба отсюда.

– Я думала, ты парень умный, а ты дурак.

Тимур поднялся. Его огромные, украшенные татуировкой, кулаки сжались:

– Сама дура. Не будь ты бабой, выкинул бы в два счета.

Мака повернулась к Жоре:

– Не понимает слов мальчик.

Косяк вытащил пистолет и выстрелил Тимуру сначала в один башмак, затем в другой. Ахмедов страшно взвыл и повалился на кафельные плитки пола. Двое подручных Жоры моментально оказались в мастерской и, оседлав подстреленного кооператора, прижали его голову к полу.

Решат с Надиром точили на камне огромное зеркало и, услышав выстрелы, среагировали не сразу. Пока аккуратно положили стекло на сукно стола, пока ополоснули руки под струей из шланга, с черного хода ворвались остальные. Оба брата не отличались робостью, и силой их Аллах не обделил. Подвел элемент внезапности и численное превосходство бандитов. Решата оглушили прикладом «Макарова», Надир схватил обрезок стекла. Но воспользоваться им не успел. Его ударили сзади. Обоих повалили на пол и долго били ногами. Продолжая избивать, приволокли к раненому Тимуру, уложили рядом и учинили погром в мастерской. Под их ударами разлетались готовые зеркала, ящики со стеклами. Бандиты раскрыли сушильные шкафы и обрезком железной трубы уничтожили залитые серебряным составом заготовки.

Звон разбитого стекла заставил Маку поморщиться. Она встала над поверженными кооператорами и ждала тишины. Когда целых зеркал в мастерской не осталось, а все полы покрылись осколками, звон прекратился. Тимур стонал. Надир не подавал признаков жизни, и только Решат сохранял сознание. Мака нагнулась к нему, и все тем же ласковым тоном объяснила:

– Я попросила набавить всего полторы штуки, а твой брат мне нахамил. У тебя есть выбор. Или мы сейчас его прикончим, ну и вас за компанию, или гоните бабки.

Косяк для убедительности приставил к виску хозяина кооператива пистолет.

– Выручка в сейфе, ключ у него. – Решат взглядом указал на Тимура.

Мака не пошевелилась:

– Я не собираюсь лазить по вашим сейфам и считать вашу выручку. Вы должны каждый месяц отстегивать, что положено. А положено на полторы штуки больше.

– Ничего не получишь, сука. – Прохрипел Тимур.

– Кончайте их всех. – Улыбнулась Мака и направилась к двери. Наблюдать за казнью упрямых кооператоров ей было неприятно.

Наемные работники трудились на втором этаже, и бандиты их не заметили. Работяги, услышав выстрелы и звон битого стекла, заперлись в своем закутке и затихли. Потом грохнуло еще три выстрела. Один из стекольщиков вскрикнул. Напарник зажал ему рот ладонью.

– Молчи, Колька. Убьют…

Когда бандиты хлопнули парадным, испуганный работник подкрался к окну и, спрятавшись за занавеску, выглянул на улицу. От мастерской медленно отъезжал черный «мерседес» и микроавтобус.

– Кореши, я девку запомнил. Тощая такая. В «мерседес» села. Давайте позвоним в милицию. – Предложил он шепотом.

– Спятил? Знаешь поговорку: «Паны дерутся, у холопов чубы летят». Если спросят, молчим как рыбы. Понял?

Он понял. И когда милиция все же приехала, четверо крепких мужиков держались на своем – спрятались наверху, ничего не видели, ничего не слышали.

Ранним утром Голенев летел в Бирюзовск. Теперь, когда Постников победил на выборах, он мог вернуться к своим делам. Деньги, которые он пустил на строительство цементного завода, давал Бирюзовск. Летел туда Олег со смешанным чувством. С одной стороны, после путча еще не виделся со своими друзьями-афганцами, с другой, не знал, как посмотрит им в глаза. Несколько месяцев назад он привез в южный город молодую жену. Друзья приняли их союз очень душевно. Потом вместе с Олегом пережили гибель Тони, и его связи с Макой могли не понять. Врать Олег не умел, а говорить правду стеснялся.

Степа Хорьков и начальник летучего отряда Сережа Скворцов теперь работали с новым начальником Алексеем Михайловичем Нелединым, которому Голенев передал свое директорское кресло. Неледин с делами справлялся. К тому же в конце сентября их заметно поубавилось. Лето закончилось, а так называемый бархатный сезон собирал на курортах народа немного. На Черноморском побережье появлялась солидная, бездетная публика, которая воду из уличных автоматов не употребляла.

Олег сидел в кресле, откинув голову и прикрыв глаза. Спать ему не хотелось. Почему-то в голову лезли воспоминания. Не тех военных годов, которые он провел на Афганской войне. Последний год жизни «на гражданке» выдал ему столько событий, что и не каждый год войны мог преподнести. Даже не год, меньше. В Бирюзовск он приехал весной. Приехал зайцем, упросив проводницу пустить его в вагон. Как же ее звали? Забыл. Стыдно переспать с женщиной и не запомнить ее имя. Голенев разозлился и напряг память. Образ крепкой молодки с внушительной грудью под белой, распахнутой кофточкой он извлек из глубин памяти быстро. Даже запах ее волос вспомнил. Они пахли леденцами. А имя не вспоминалось. «Черт, что же у меня с головкой?! – Подумал отставной капитан: – Неужели последствия ранений начали сказываться?» Но на память Олег обижался зря. После встречи с Тоней все женщины как-то растворились в его сознании. Тоня стала главной. А теперь ее нет, а есть Мака с немигающим взглядом кобры.