Разведка убоем

– Ну, отец, ты как на парад собираешься. Зачем тебе все это на дежурстве? – спросила мама, обнаружив, что отец уже отгладил парадный мундир и теперь доставал из коробочек и прикреплял к нему свои военные награды.

– Приказ, – коротко ответил батя, прокалывая шилом мундир для ордена «Красной Звезды».

– Ты что делаешь?! Прекрати немедленно! – вдруг возмутилась мама, увидев, что отец не только проколол насквозь почти новую вещь, но еще и пытался грубо разворотить отверстие под толстый винт ордена.

– Ну что ты так кричишь, детуня. Как же я иначе ордена прикреплю? – спокойно пояснил отец, продолжая портить еще неношеный мундир.

– Хватит с тебя медалей!.. Повесил бы колодки и все… Кто там их считать будет… Ладно, этот повесь, а под другой не вздумай сверлить. Давай сюда, – подхватила мама коробочку с орденом.

– Да что за черт! – возмутился, наконец, отец, – Мне эти награды кровью достались. Эту повесь, ту не вешай, – бросил он с досадой мундир и закурил папиросу.

– Ну, вторую звездочку тебе после войны дали. За выслугу лет. Вот ее и не вешай, – предложила компромисс «детуня», как звал маму отец, когда на нее не злился.

– За выслугу?! – неожиданно взорвался батя, – Что ты знаешь о моей выслуге?.. Сколько товарищей-фронтовиков полегло после войны за эту выслугу… А она, за выслугу, – скрылся он в облаках дымовой завесы.

– Ладно, верти дырку, – неохотно отдала коробочку мама, – Хорошо, остальные не получил, а то бы весь мундир продырявил, как сито, – уколола она батю и с обиженным видом ушла в другую комнату.

Теперь замолчит на все праздники. И готовить ничего не будет. Так и просидим на сухомятке, пока отец ни вернется с праздничного дежурства.

Впрочем, ничего нового. Сколько себя помню, праздники в нашей семье не праздновали никогда. Отец все такие дни был на казарменном положении, а что-то организовывать без него мама не хотела. Словом, все праздники у нас были скучными, а потому я их не любил, можно сказать, с детства.

Вот и теперь повод для ссоры найден. Едва отец уйдет на службу, нам троим, тоже за что-нибудь достанется.

– Пап, а ты какие ордена не получил? – спросил отца младший брат Володя, удивленный словами матери.

Только он в нашей семье еще не знал эти байки. Мы с Сашкой уже давно относились к ним с недоверием, ведь рассказывал батя о своих недополученных наградах лишь, когда бывал изрядно выпившим. У него и так хватало орденов и медалей, а потому мы не понимали, зачем ему хвалиться тем, чего просто нет.

– Да вот, сынок, представили меня к званию Героя Советского Союза, а звание так и не получил, – начал отец свой рассказ единственному из нас дошкольнику, кому это было интересно.

А я, махнув на все рукой, начал собираться к друзьям. Там хоть чувствовался канун праздника. Люди оживленно готовились к встрече с родными и близкими, с друзьями и просто старыми знакомыми. И главное, там не было гнетущей атмосферы обманутых предпраздничных надежд.

– А почему? – спросил Володя отца, как и мы с Сашкой, когда впервые услышали о его боевых заслугах, не отмеченных наградами.

– Ранили меня, а потом вывезли с плацдарма. Кто из наших в живых остался, все получили. Я потом в госпитале в газете прочитал… А кому мы, раненые, нужны?.. Мы Днепр форсировали, и плацдарм удержали, а в газете увидел даже тех, кого не было в первом эшелоне. Подоспели, как раз к наградам.

– А что такое плацдарм?

– Плацдарм?.. Это, сынок, земля на вражеском берегу. До нее доплыть надо, потом отбить у врага, а потом удержать… Пока плывешь, в тебя стреляют. Днепр река широкая. Не убьют, так утонешь… А доплывешь, надо до врага добежать, пока он не расстрелял из укрытий. Тут кому как повезет… Нам повезло. Выбили немцев, закрепились… А с утра началось… Из чего нас только ни утюжили… В живых осталась горстка. Дунь, и нет нас. А немцы этого не знали. Утюжили и утюжили.

– Чем? Утюгом? – рассмеялся брат.

– Да уж утюгом, сынок… Таким утюгом, что только клочья летели. И самолетами бомбили, и снарядами забрасывали, и минами. А вот пехоты, похоже, у них уже было мало. После того, как мы десятка три атак отбили, атаковать боялись. Убивали бомбами и минами, по квадратам, методично… На пятый день и меня ранило, не уберегся.

– Куда?

– Вот сюда. Чувствуешь, рубец?

– Да… Больно было?

– А то. В горячке не заметил, а вот вечером, когда все стихло, тут и прихватило. Нас, раненых, к берегу оттащили. В тот вечер, уже по темноте вместе с подкреплением прибыл комдив. К нам подошел. Ну, говорит, спасибо, гвардейцы, всех представлю к наградам, как обещал. Вы свое дело сделали: плацдарм захватили и удержали, теперь уж мы его не отдадим, отсюда наступать будем… Нас всех переписали. Список комдив лично взял.

– А комдив, это кто?

– Командир дивизии. Он и говорил нам перед форсированием, что всех, кто доберется до берега, захватит и удержит плацдарм до его прибытия, представит к наградам. Пока переписывали, подошел ко мне. Ну, говорит, лейтенант, знаю, как воевал. Если можешь говорить, расскажи, как оно тут было, и подробно о своих действиях.

– А как было?

– Да не стал я, сынок, ждать, пока нас перебьют у берега. Под огнем поднял своих бойцов в атаку, а за нами уже подхватился весь десант. И мы так ударили немцев, что сходу смяли их оборону и ворвались в деревню. А там нас не ждали. Захватили мы тогда весь их транспорт и кучу пленных – удирать-то им не на чем… Да и плацдарм после этого получился такой, что немцам уже стал не по зубам… В общем, комдив поблагодарил за все, пожелал скорого выздоровления и сказал, что за мои действия представит к званию Героя.

– Так он что, папа, обманул?

– Не знаю, сынок. На фронт после госпиталя я уже не попал.

После этого отец обычно рассказывал про орден «Красного Знамени» и медаль «За отвагу», которые тоже не получил. В тот раз батя удивил тем, что впервые заговорил об этом в трезвом виде. Все наши с братом расспросы о войне он обычно игнорировал:

– Не дай вам Бог такое пережить, сынки. Какие там подвиги. На фронте мы о наградах не думали. Дожить бы до вечера. А ранят, не остаться калекой. Ничего интересного на войне нет. Что о ней рассказывать, – говорил он, закуривал папиросу и уходил в другую комнату.

Что он так разговорился теперь, даже не знаю. Но я не стал слушать те истории, которые уже не раз слышал от пьяного отца, вслед за Сашкой потихоньку выскользнул из дома и пошел во двор к ребятам.

В праздничные дни мы старались не попадаться матери на глаза и проводили время у друзей. Наконец вернулся с дежурства отец, разумеется, навеселе.

– Опять пьяный?! – налетела на него мать.

– Почему пьяный? Выпили немного с ребятами после дежурства за праздник, – добродушно ответил отец.

– А о нас ты подумал? Мы тут сидим, ждем его с работы, а он там с ребятами пьянствует.

– С работы я вернулся вовремя, – нахмурился отец, – Что ты, детуня, делаешь из мухи слона? Ну, выпили по рюмочке за полчаса до окончания дежурства. Что здесь такого?

– Знаю я ваши рюмки. Нализался, как свинья!

– Я свинья?! – мгновенно вышел из себя оскорбленный отец, – Ну, ладно, я тебе эту свинью запомню, – пообещал он.

– Запомни, запомни, – дразнила, как обычно, мать, – Если только завтра вспомнишь, пьяница.

– Я пьяница?! – окончательно рассвирепел отец.

– Пьяница-пьяница, – продолжила мстить за испорченный праздник «детуня».

– Я тебе покажу пьяницу. Пьяницу она нашла. Где ты видишь пьяницу? – возмущался, как всегда, отец, но уже спокойным тоном, продолжая переодеваться.

Его переодевание заключалось в том, что он снимал фуражку и парадный мундир. И это все – дома отец всегда ходил, как и на службе, в форменных брюках, рубашке и в сапогах. Штатской одежды и даже тапочек, сколько помню, у него никогда не было.

– Есть, что поесть? – спросил отец, так, на всякий случай, ибо ответ уже знал заранее.

– А для кого мне готовить? Ты там нажрался с друзьями, мне ничего не надо, а ребята и так не голодные, – ответила мать.

– Так и знал, – буркнул отец, схватил веник и принялся подметать всю квартиру: такая работа его успокаивала.

Мать, убедившись, что все идет «по плану», ушла на улицу, посидеть на лавочке с завсегдатаями вечерних посиделок.

Убрав квартиру, отец принялся готовить. Готовил он замечательно, гораздо лучше матери – в годы срочной службы ему пришлось недолго быть поваром. Приготовив целый обед из трех блюд, батя пригласил нас, уже давно изнывавших от дразнящих запахов, доносившихся с кухни:

– Ребята, давайте ужинать, и мать зовите, – попросил он.

Мы с Сашкой давно знали, что это бесполезно – мать вернется домой лишь ближе к полуночи, потом мы все будем просить у нее прощения, и немного поломавшись, она, конечно же, всех нас, включая отца, простит. Направили младшего Володю, ее любимчика.

Как ни странно, брат вернулся с мрачно молчавшей мамой. После процедуры всепрощенья, мы, наконец, всем семейством сели за праздничный стол…

Едва поужинали, в коридоре послышались глухие удары и пронзительные женские крики.

– Опять Василенко Дусю бьет, – вскочила мама, – Тоже пьяный пришел, а теперь дерется.

– Почему тоже? – возмутился отец, – Разве я тебя бью? – улыбнулся он.

– Попробуй только! Сковородой пришибу, – распетушилась мама, которую отец никогда, как говорится, «даже пальцем не тронул».

Неожиданно дверь распахнулась и в комнату влетела тетя Дуся, а за ней с криком «Убью!» ее свирепый муж. Мы ничего не успели сообразить, как отец метнулся к дяде Коле, который внезапно рухнул, как подкошенный.

– Ах ты, гад! – вскочил он с пола и бросился на отца так, что тот исчез из виду за его мощной фигурой.

Мы с Сашкой ринулись, было, на помощь отцу, но Василенко снова рухнул, сильно ударившись о деревянную перегородку. А у перегородки, как ни в чем ни бывало, улыбался батя:

– Вот дурак… Вставай, – подал он руку соседу.

Но тот, вскочив, снова ринулся на отца и снова рухнул.

– Не надоело падать? – спокойным тоном спросил отец, – Смотри, разобьешься ненароком.

Сделав еще попытку, Василенко сдался:

– Ну, Афанасий, не ожидал. Думал, раздавлю, как муху, а ты ловкий… Дай пять, – протянул он руку.

– Батя, стой! – крикнул отцу, пытаясь предупредить: все во дворе знали о мощи руки дяди Коли, но было поздно – рука отца угодила в капкан.

– Ай! – неожиданно вскрикнул дядя Коля, – Все-все, Афанасий, сдаюсь… Пойдем, выпьем, поговорим, – предложил он, стоя в неестественном поклоне до земли, с поднятой кверху рукой, которую отец легко удерживал за вывернутый большой палец.

Он вопросительно взглянул на маму, которая лишь молча замахала руками, знаками показывая, чтобы тот поскорее увел беспокойного соседа.

Едва мужчины вышли, из-за стола приподнялась испуганная насмерть тетя Дуся:

– Спасибо вам, большое, Надя. Если бы ни твой Афанасий, он бы меня убил, – сказала она.

Ее усадили за стол, она заплакала, ей дали валерьянки, успокоили…

Через час вернулся пьяненький отец:

– Все, Дуся, можешь идти домой. Он тебя больше не тронет.

– Спасибо, Афанасий. Я не пойду. Я его боюсь.

– Не бойся. Мы с ним поговорили. Точно не тронет. Да он уже уснул.

Тетя Дуся ушла, а мы бросились к отцу:

– Батя, как это тебе удалось с таким здоровяком справиться?

– Я же десантник. И не с такими справлялся в рукопашном, да и бандитов покрепче дяди Коли живьем брал, – ответил довольный отец.

Мы были в восторге, и даже мама не ругала отца, что крепко выпил тогда с помятым и ударенным об стенку дядей Колей. А свою жену Василенко больше не бил никогда…

Но еще больше удивил отец, когда в конце августа приехал забирать нас из деревни. Он появился с большим опозданием и не один, а с высоким крепким мужчиной, на груди которого кроме орденской колодки красовалась «Золотая Звезда» Героя Советского Союза. Оба были навеселе, довольные и счастливые.

Оказалось, это однополчанин отца, с которым они не виделись с того самого дня, когда тот перетащил раненого отца к Днепру, где высокий берег защищал от обстрела.

Они встретились случайно, у касс станции Рубежное, где отец делал пересадку на рабочий поезд, и сразу узнали друг друга. Конечно же, рыбалка была отменена, и отец сутки провел у товарища-фронтовика. Когда же батя сказал, что приехал за детьми в деревню, тут же решили ехать за нами вдвоем.

Мы впервые видели Героя вблизи, да еще могли с ним разговаривать, как с обычным человеком. В школе перед нами выступали фронтовики, но Героев Советского Союза среди них не было, а потому для нас они были людьми из книжек и фильмов о войне.

Теперь же мы водили нашего Героя по всей деревне и даже купались с ним в речке, а за нами в отдалении ходила толпа деревенских ребят и во все глаза глядела на нашего почетного гостя. Лишь нашему другу Кольке Сухине мы разрешили присоединиться к нам.

А потом было пышное застолье, на которое по традиции пригласили всех соседей, и нам пришлось наблюдать за происходящим издали. Но мы слышали все разговоры, из которых выходило, что и наш отец тоже Герой, которого незаслуженно забыли. И наш гость обещал обратиться, куда следует, и восстановить справедливость.

На следующее утро вдруг обнаружилось, что Герой в суматохе потерял золотую звезду. На пиджаке от медали осталась лишь колодочка. Все расстроились и бросились на поиски.

– Не волнуйтесь, – успокоил нас Герой, – Она у меня не настоящая.

– Как так? – удивился я.

– Латунная. Блестит, как золото, а не золото. Потерялась, и ладно. Другую надену. У меня их еще штук пять, – пояснил он.

А я вдруг почувствовал себя жестоко обманутым. Похоже, этот фальшивый герой вовсе не Герой, а заурядный шарлатан. За весь вечер ни слова о войне – ни он, ни отец, как сговорились. Может, этот тип и на фронте не был. Познакомились с отцом на станции и решили выпить за знакомство. А в оправдание загула и для пущей важности этот мошенник фальшивую звезду Героя нацепил. Хорошо, еще одну повесил, а мог бы и две, а то и все пять.

Через полчаса поисков Сашка все же отыскал закатившуюся под шкаф звездочку. Герой обрадовался и стал собираться домой, но мне он уже был не интересен.

Лишь через несколько лет узнал, что все Герои носят муляжи, но тогда испытал такое разочарование, что вновь потерял веру в рассказы отца…

Но польза от встречи с Героем все же была: по его совету отец написал запрос в центральный архив министерства обороны.

И вот однажды батя пришел с работы навеселе и тут же вручил мне какой-то документ на бланке:

– Вот, сынок, читай вслух. А то вы мне не верили, – возмущенно горячился он, но, судя по всему, был чрезвычайно доволен собой.

Это был ответ из военного архива, куда отец обратился с просьбой подтвердить срок его нахождения в действующей армии. Архив подтвердил фронтовые год и три месяца отца, а также известил, что в архиве хранится орден «Красного Знамени», которым он награжден еще в начале 1943 года, но так и не получил.

– Мать, это как раз тот орден, – попытался отец что-то напомнить матери.

– Какой тот? – удивленно спросила она.

– Да мне тогда после госпиталя отпуск предоставили, а оказалось, ехать некуда. Тебя как раз в Сталинград направили. Адреса у меня еще не было. Родители в оккупации. Вот и решил навестить тещу в Кораблино. Приехал, а она мне, ну-ка, Афанасий, где твой орден «Красного Знамени», покажи. Не знаю, говорю, ничего, откуда у вас такая новость. По радио, говорит, передавали, все данные твои. Не знаю, говорю, нет ордена. А на заметку взял, – бодро и весело рассказал отец…

Вскоре его вызвали в обком партии, где вручили орден. Об этом событии рассказали по радио и написали в газетах. Заголовок и содержание одной из статей «Награда нашла героя через шестнадцать лет» помню до сих пор.

В статье излагалось, как старшина пехотной роты, бывший десантник, списанный по ранению, умелыми действиями вывел свою роту, которой командовал как старший по званию, в тыл врага. Потеряв ранеными всего три человека, рота полностью уничтожила впятеро превосходившие силы противника. Сам герой уничтожил в том бою два вражеских танка и одиннадцать фашистов. Благодаря его инициативе, наступление наших войск на том участке прошло более успешно, чем планировалось, хотя могло бы закончиться плачевно.

– Ну, батя, теперь верю, что ты действительно мог стать Героем Советского Союза, – сказал отцу под впечатлением от прочитанного.

– Так ты что, мне не веришь, сынок?.. Ну и ну… Ты же сам видел моего однополчанина, с которым мы Днепр форсировали, – обиделся батя.

– Видеть-то, видел, – согласился я, – Но ни ты, ни он так ничего тогда и не рассказали. А здесь целая статья в газете.

– Эти газетчики напишут, – вдруг удивил отец, – Со мной даже не поговорили. Списали данные из наградных документов, и сами что-то прибавили. Вот и написали совсем не так, как было.

– Ну, ты даешь, батя! Разве могут в газетах писать неправду?

– Сколько угодно, сынок… Статьи пишут люди. Как надо, так и напишут. Любого могут героем сделать, а могут наоборот… В принципе, вроде бы все верно, а на самом деле, – махнул рукой отец и пошел готовить ужин.

Конечно же, меня, в мои пятнадцать лет, интересовали подробности. К тому же тогда я впервые услышал, что написанное в газетах и даже в наградных документах не всегда совпадает с истиной. Рассказ отца о тех событиях стал для меня потрясением.

Но вытаскивать из него информацию пришлось буквально по крупицам – разговорить отца на военные темы можно было лишь, когда он приходил не совсем трезвым, и при этом удавалось избежать праведного гнева матери. Только в таком состоянии батя хоть и без энтузиазма, но отвечал на вопросы, иначе его ответ всегда был одним и тем же:

– Зачем тебе это, сынок? Читай книги – там о войне все написано, как надо.

– О тебе же там не написано, – резонно возражал ему.

– О себе я как-нибудь сам напишу, сынок, или ты напишешь, когда повзрослеешь и сможешь понять.

– Я уже не ребенок, батя, – возмущался его словам, – Что же такое я должен понять, чего сейчас не понимаю?.. Да и как напишу, если ты ничего не рассказываешь?

Батя в ответ лишь смеялся, закуривал очередную папиросу и уходил по своим делам…

Но в ту осень пятьдесят девятого года отец месяца два, а то и больше, «обмывал» с приятелями свой орден, и это, как ни странно, сходило ему с рук – мама делала вид, что не сердилась.

Воспользовавшись ситуацией, вопрос за вопросом, я узнавал у отца то, что он, как и все фронтовики, безнадежно хотел забыть – весь тот кошмар, который ему довелось пережить на фронте, сохранив при этом не только жизнь, но и разум.

– Батя, а как это тебе, старшине, доверили командовать ротой? – задал ему однажды провокационный вопрос.

– А кому же еще? – мгновенно отреагировал отец, – Я когда в роту прибыл, ни одного офицера не было. Меня и назначили старшиной роты, как старшего по званию. Правда, в роте было человек двадцать, не больше. Сильно их потрепали немцы.

– Это всего-то… А как же вы справились с батальоном?

– Это уже потом было, сынок, когда нас пополнили и отправили на передовую. А тогда не только рота, а вся часть была на отдыхе, километрах в ста от передовой… Меня, правда, сразу загрузили выше крыши.

– Чем это, батя? Вы же на отдыхе.

– Какой там на фронте отдых, сынок. Бойцам, конечно, после передовой дали отоспаться и отмыться… А потом снова подготовка к боевым действиям… Вызвал меня комбат и спросил, каким оружием воевал в десанте. Оказалось, в часть только-только стали поступать автоматы. Давай, говорит, срочно переучивай бойцов. Только этим занялся, тут пополнение начало прибывать. У старшины в такое время работы хоть отбавляй, а я еще и за ротного. Так что не до отдыха было.

– А что, офицеров в том пополнении не было?

– Не было, сынок. Офицеров готовить дольше, чем бойцов, а на передовой они – главная мишень. Долго не живут, – запыхтел папироской отец и замолчал, что-то вспоминая, – А так пополнение понравилось: ребята хоть и молодые, но уже повоевали. Все, как и я, после госпиталей. Да и автоматчики среди них были, – добавил он после минутной паузы и завершил свой рассказ, сославшись на позднее время и усталость…