– Не представляю, – совершенно искренне сказал Семен, и такая искренность заставила Веронику откровенно расхохотаться. До такой степени откровенно, что все прочие остановились в танце и изумленно уставились на хохочущую Веронику: чему это, дескать, она так веселится?

– Ой! – сказала Вероника, закрывая ладошкой рот. – Чего это я, в самом деле?… Извини. Просто – мне никогда не приходилось раньше слышать подобного ответа. Другие мужчины на такие мои слова реагируют иначе, и говорят мне совсем не то, что сказал ты. Еще раз – извини.

– Коль так, то извиняю, – улыбнулся и Семен.

Танец закончился, они вернулись за стол и сели рядом. Теперь Вероника смотрела на Семена уже не таясь, но все едино своим прежним, многоговорящим взглядом. Хорошо было Семену от ее взгляда, тепло и немного тревожно. Кто и когда смотрел на него такими глазами? Его жена Ирина еще в то время, когда они только поженились, – а больше, кажется, никто и никогда. Вот именно – больше никто и никогда…

– Нет, и впрямь – ты очень интересный мужчина! – наливая вино себе и Семену, говорила между тем Вероника. – У меня родился тост: давай выпьем за тебя. Пускай это будет только наш с тобой, и больше ничей тост. Пускай это будет наша с тобой маленькая интимная тайна…

– Тогда – и за тебя! – поддержал правила этой смутно волнующей его игры Семен. – Интимная тайна, разделенная на двоих – это гораздо больше… ну, в общем понятно.

– Тогда – пьем на брудершафт! – сказала Вероника.

И они выпили на брудершафт. Губы у Вероники были теплые, упругие и сладкие…

Вечеринка между тем катилась к своему завершению, ее хмельные участники стали расходиться.

– Ну, а ты сейчас – куда? – спросила Вероника у Семена. – Домой к детишкам и своей стерве-женушке?

– Все-то ты обо мне знаешь, – сказал Семен. То ли от выпитого вина, то ли от близости Вероники у него кружилась голова: по-хорошему кружилась, волнующе…

– Все не все, а кое-что таки знаю, – усмехнулась Вероника и добавила с прежней намекающей откровенностью: – Но хотелось бы узнать кое-что и побольше. И, главное дело, поподробнее…

Семен растерянно молчал: он не знал, что ему ответить на такую откровенность. А вдруг он ответит, – а это будет не тот ответ? А и не отвечать нельзя, потому что ответить Семену хотелось. Ему хотелось ответить, ему хотелось быть рядом с Вероникой, ему хотелось… в общем, много чего Семену хотелось в тот вечер.

– А знаешь, что? – улыбаясь, сказала Вероника. – Поехали-ка ко мне в гости! Без церемоний! Я тебя приглашаю. Надеюсь, твои детки и твоя стерва-женушка какое-то время обойдутся и без тебя?

– Обойдутся, – вдруг охрипшим голосом сказал Семен, и вдруг поймал себя на нелепой мысли, что, коль Вероника приглашает его к себе да еще и на ночь глядя, то, стало быть, она живет без мужа. Не может же она приглашать его к себе домой, имея дома мужа или кого бы то ни было! А коль оно так, то… «Ну и дурак же я со своими мыслями!» – сам себя укорил Семен, и повторил: – Думаю, что обойдутся!

– Тогда ловим такси – и ко мне! – сказала Вероника.

И они вышли, сопровождаемые намекающими усмешками сослуживцев. Семен эти усмешки, разумеется, видел и прекрасно понимал их потаенную суть, однако ему было все равно. Для него сейчас главным смыслом была Вероника и ее манящая улыбка, а не какие-то там двусмысленные ухмылки сослуживцев. Ничего: посмеются, посудачат и перестанут. Их это не касается. У каждого – своя жизнь, и свой путь в жизни. Вот так-то.

Ехать оказалось недолго, всего каких-то пятнадцать минут. Приехали, поднялись на третий этаж, Вероника распахнула двери, включила свет…

– А вот и мой убогий уголок, – сказала она. – Живу я здесь одна: своего мужа я прогнала, детей не нажила, так что милости прошу к нашему шалашу!

Войдя, Семен осмотрелся. Вероникин убогий уголок был ничего себе – уютный, чистый, обставленный стильной мебелью. А главное, никакого мужского присутствия в квартире не ощущалось и впрямь: любой нормальный мужчина, войдя впервые в чужую квартиру, может со стопроцентной уверенностью определить, пахнет или не пахнет мужским духом в этой квартире. В Вероникиной квартире никаким мужским духом не пахло.

– Ну что, осмотрелся? – спросила Вероника, выходя то ли из другой комнаты, то ли из ванной. Она уже успела переодеться: на ней был облегающий, из струящейся ткани халатик с серебряными пуговицами, которые Семену вдруг до чесотки в руках захотелось расстегнуть – немедля и несмотря ни на что…

– Осмотрелся, – сказал Семен, невольно пряча руки за спину.

– Может, для начала выпьем вина? – с открытой, лукавой и все понимающей улыбкой спросила Вероника. – Или?…

– Или! – решительно сказал Семен, не в силах более сдерживать свои руки…

…Ну, а далее было то, что было. Следующим днем была суббота, а, значит, выходной. Умаявшись за ночь, Вероника и Семен проспали до десяти часов утра. Первым проснулся Семен: опершись на локоть, он долго и с нежностью смотрел на спящую Веронику. В конце концов, этот его пристальный взгляд ее и разбудил.

– Что? – спросила она, потягиваясь. – Почему ты так на меня смотришь?

– Любуюсь, – усмехаясь, ответил Семен.

– Да ну тебя! – отмахнулась Вероника. – Я с утра всегда такая страшная… растрепанная! Особенно после… – она не договорила и с лукавой усмешкой взглянула на Семена: мол, понимай сам, после чего я бываю с утра такая страшная и растрепанная.

– Ты – прелесть! – искренне ответил Семен.

– Я – прелесть! – захохотала Вероника, в восторге болтая ногами. – Потому что – я тебя прельстила! Я тебя соблазнила – разве это не так?…

В то утро у них было еще целых двадцать пять минут любви. Потом они пили на кухне кофе, а затем Семен стал собираться домой. Вероника, одетая во вчерашний халатик со струящейся ткани с серебряными пуговицами, молча наблюдала, как он собирается.

– Дети дома одни… – сказал Семен, обнимая на прощанье Веронику. – Так что хочешь не хочешь, а надо идти.

– Зачем ты оправдываешься? – спросила Вероника. – Разве я прошу тебя остаться? Я понимаю – дети. Дети – это хорошо. Это значит, что ты на свете не один…

– Мы еще встретимся? – спросил Семен.

– Ты этого и впрямь хочешь? – помолчав, спросила Вероника.

– Я – хочу! – твердо сказал Семен. – А ты?

– Не знаю… – ответила Вероника. – Пока – не знаю. Мне надо подумать…

– Что, имеются другие варианты? – не удержавшись, спросил Семен.

– Ну вот, – усмехнулась Вероника. – Как только пустишь мужика к себе под одеяло, он тут же принимается считать тебя своей собственностью и начинает тебе хамить. Иди к своим детям. В понедельник встретимся на работе. Там и поговорим.

Когда Семен пришел домой, жены не было. Явилась он только к вечеру – пьяная, встрепанная, измятая. Ни она Семену ничего не сказала, ни Семен ей ничего не сказал, да и о чем было говорить? Семену все было понятно и без слов: его благоверная, несмотря на предосудительность своего собственного поведения, никогда не простит ему того, что он не ночевал дома. «Мне – можно, тебе – нельзя!» – как-то сказала она ему в пылу одной из ссор… Да и ляд с ней, с женой! Сейчас Семену было не до жены: его грели воспоминания о ночи, проведенной с Вероникой, он ждал понедельника и репетировал в уме предстоящий разговор с Вероникой. Теперь, кажется, он знал, что ей сказать, – а потому его будущее (их совместное с Вероникой будущее!) вырисовывалось очень даже заманчиво. Вряд ли, конечно, они с Вероникой когда-нибудь поженятся, потому что для этого Семену пришлось бы разводиться с женой. Да и сама Вероника вряд ли согласится на столь сомнительную для себя партию – мужа с двумя детьми в придачу. Но что им, то есть Семену и Веронике, помешает встречаться и проводить совместные ночи, а иногда, может, и дни? Ну а потом – поглядим… потом жизнь подскажем сама. Ах, Вероника, Вероника – какие же у тебя упругие и сладкие губы, как приятно было расстегивать на тебе халатик из льющейся ткани!.. А какие пуговицы у этого халатика! Большие, серебряные, количеством шесть штук! Он, Семен, помнит все эти пуговицы наперечет, он до сих пор ощущает их собственными пальцами! Ничего… ничего! Все у нас с тобой будет хорошо, милая Вероника, ничего другого и быть не может!..

* * *

Но – наступивший понедельник внес свои неожиданные коррективы. Вдруг заболела младшенькая, Галка: то ли простудилась, то ли еще чего. На жену рассчитывать не приходилось. Семен позвонил на работу шефу, объяснил ситуацию, и до самого обеда ждал прихода врача. Прибывший врач объяснил, что, в общем и целом, ничего в Галкиной болезни нет страшного, что это – обыкновенная простуда, произошедшая, скорее всего, из-за родительского недогляда: съел ребенок в жаркий день что-то холодное – и нате вам пожалуйте. С недельку за Галкой необходим тщательный, дневной и ночной, присмотр, а там дело должно пойти на поправку.

После обеда Семен, оставив в качестве сиделки старшую Маринку, все же пошел на работу. В принципе он запросто мог бы на работу и не идти, ибо шеф был в курсе, но – сегодня же у него должен состояться разговор с Вероникой! Хотя – Галкина болезнь могла изрядно переиначить этот разговор: во всяком случае, встретиться с Вероникой в ближайшую неделю Семен сможет вряд ли. На старшую, Маринку, хворую Галку надолго не оставишь, и на жену, понятное дело, никакой надежды не было также. Ну да ладно: что такое – неделя! Неделя – это всего шесть или семь дней, которые пролетят, будто семь пуль у виска: только один посвист и ощутишь… Все нормально, все просто обязано быть нормально!

По логике Степану вначале надо было бы завернуть к шефу, но он оставил шефа на потом, и подошел к Веронике. Она была на месте, и была такой же, как и позавчера, и одновременно – какой-то иной, загадочной и таинственной… Она взглянула на Степана, и Семену ее взгляд подспудно не понравился. Что-то такое было в ее взгляде, что-то такое… будто бы это была неприступная стена, а не взгляд. А, может, ничего эдакого во взгляде Вероники и не было, может быть, Степану все только почудилось, кто его разберет?