Цитаты из книги «Американская история»

Но дело не в этом. Дело в том, что однажды во время очередной тренировки – а птица эта только тем и занималась, что тренировалась, – она полетела так быстро, что как бы провалилась куда-то, и выяснилось, что там, куда она попала, в некое другое измерение, там уже живут птицы, те немногие, со всех концов света, для которых идея летать быстро была единственно важной в жизни. Более того, если какая-нибудь из них вдруг начинала летать качественно быстрее, она исчезала из данного измерения и перемещалась в другое, туда, куда попадают птицы, которые умеют летать еще быстрее. Так продолжалось до тех пор, пока избранные не начинали ле

«Во всем виновата сытость, – добавил Марк. – Сытость не изощренна».

Важно то, что эта, кажущаяся такой очевидной, и на самом деле такая очевидная фраза, услышанная мною по радио, определяет стратегию игры, принцип ее построения

Но я-то знаю, что я не связана с этим лицом, не упрощена до его примитивной трехмерной формации, – как ему, бедолаге, выразить меня своим ограниченным набором мимических средств, когда даже мое, куда более сложное сознание не берется за такую обременительную работу.

Неужели, думаю я, надувая левую щеку, чтобы рассмотреть вот такую ее новую форму, а на самом деле сгладить морщину у носа, неужели это отражение и есть я. Неужели это немножко удивленное выражение, как бы слегка смеющийся взгляд, эта едва заметная горбинка на носу и чуть-чуть припухшая нижняя губа и определяют меня в представлении других. И почему, если это так, они никак не связаны со мной в моем сознании.

Не странно ли, что посторонние ассоциируют меня именно с этим изображением в зеркале и даже относятся ко мне лучше или хуже, в зависимости от того, нравится оно им или нет. Тогда как для меня оно, в общем-то, не очень знакомое, а иногда даже чужое и уж точно никак не ассоциируется со мной. Ведь это парадокс: я вижу свое лицо, которое как бы и есть Я, значительно реже, чем многие другие люди, только в зеркале, чаще по утрам, да и то когда хватает времени, а это значит, что те, другие, знают и разбираются в деталях меня лучше, чем я сама.

именно запах, такой щемящий и возбуждающий, именно естественный запах любимого, родного тела, может быть, он единственный все и определяет и делает это тело и родным, и любимым.

Я вообще давно, с самого детства, относилась к деревне особенно, с какой-то даже завистью: понимая, видимо, свою неизменную участь горожанки, я, идеализируя деревню, как это делают все жители города, видела в ней утерянную в суете цельность и осмысленность существования. Сознание, что именно здесь производится то, что я ем и пью, а значит, что-то физически осязаемое, реальное, для меня, живущей с интеллектуальным комплексом создания продукта неосязаемого, который нельзя потрогать руками, съесть или положить в карман, рождало искренний, хоть и банальный, порыв преклонения перед жизнью, зависящей больше от умения человеческих рук, чем от изощренности человеческого интеллекта. Как будто одно обязательно должно противопоставляться другому и как будто одно требует больше усилий и умения, чем другое. Поначалу, не имея возможности сравнивать, я именно так относилась к русской деревне, видя в ее покосившихся домиках и равнинном беспределье уникальную, только ей присущую истинность. Но с возрастом или скорее с появившейся возможностью наблюдать деревни многих других, отличных от среднерусского, ландшафтов, я поняла, что деревня везде и всюду имеет один и тот же неповторимый вкус простой и доступной истины, независимо ни от страны, ни даже от континента.

Знаешь, – вдруг сказал Джефри, – прекрасное требует тренировки. Умение чувствовать может атрофироваться, как мышца, если им долго не пользоваться.

Хороший процесс не может не родить результат, – и повторил чуть другими словами: – Хороший процесс всегда приводит к результату. Не всегда, конечно, к положительному, но это и не так важно, потому как мы уже договорились: удовольствие мы черпаем из процесса.