Устин читал обо всем этом и явственно слышал голос Филиппа Меньшикова: «Россия – большая, на одной стороне ночь, на другой день. А мир еще больше, вот что. А разве может мир терпеть такую несправедливость?»
– Вот что, Устин… Пьяный уж я, пойду отдыхать. На прощание вот что скажу. Может, и мы сгорим, я не знаю. Но по мне, лучше уж сгореть, чем так вот, как сейчас… Пусть я сгорю, но пусть вместе со мной и все остальное пеплом возьмется, все. Все!!
– Не думаю. Верно, Германия была разгромлена, повержена в прах. А сейчас… Ты спрашиваешь, на что я надеюсь… на что нам надеяться теперь? Отвечаю – снова на Германию… на Западную Германию да на Америку. Может быть, это последняя наша надежда, последняя ставка, последний козырь…
Я, между прочим, еще потому вчера повез его, что хотел спросить: какая же такая сила в нем сидит, что заставляет его день и ночь колготиться средь людей, ради чего таскается по району?
Чтобы избавиться от всего этого, Устин сжимал до ломоты зубы, прятал голову под подушку и с болью пересиливал себя, вызывая в памяти видение далеких-далеких лет, когда звался он еще своим настоящим именем – Константином Жуковым…
Пока еще на земле слишком много обыкновенных людей и слишком мало любопытных, таких как эти трое, создавшие микроскоп, самолет и книгу. Но таких людей становится все больше. Скоро их будет очень много. Придет время – все будут такими.