3. На столичных улицах

Утром Крестовский быстро нашел родственника Ивана Петровича и хоть тот свалился ему на голову так неожиданно, но не растерялся и в этот же день Родион уже был поселен в студенческое общежитие.

Ему была выделена отдельная комната с ванной и туалетом. Верхний свет не работал, и работать не мог, зато имелась настольная лампа, которая включалась и выключалась без видимых замыканий. Открыв дверь ванной, он увидел тучные стада тараканов, которые кинулись врассыпную по побитому временем и прежними жильцами кафелю.

Первые несколько дней Родион ходил по столичным улицам и площадям, вздыхая воздух такой знакомый и незнакомый.

Москвичи были энергичны и деятельны, жизнерадостны и приветливы. Его первые впечатления? Москва – город контрастов. Город богачей и бедняков. Здесь пересекались все российские пути – дороги и судьбы, находилась высокая власть, у которой одни – ищут правду, другие, каких большинство – покровительство. В Москве сосредоточен иностранный капитал: на каждом шагу крупные коммерческие банки, биржи, иностранные фирмы, АО, СП, магазины, предприятия. Здесь же концентрируются и криминогенные мафиозные структуры. Воротилы теневого бизнеса перебираются и обустраиваются в Москве. Акулу гораздо сложнее выловить в океане, нежели в маленьком прудике.

Именно здесь больше всего пенсионеров, которые влачат жалкое существование, бомжей, стекающихся со всей страны. Там, где есть богатые, всегда найдется кусок и объедки для бедных. Сюда стекаются и беженцы, которым бежать уже просто некуда. Они живут без завтрашнего дня, и засыпают с мыслью: слава богу, что пока над головой есть крыша, а желудок наполнен какой-то пищей. Здесь богатые магазины и супермаркеты и шикарные особняки соседствуют с ветхими домами.

Крестовский с большим интересом гулял по городу. Похоже, что в Москве народ хронически был болен безостановочной ходьбой и разного рода передвижением. В любое время дня и ночи на улицах города расхаживает столько народу, что ему временами было просто непонятно: работает ли сейчас кто-нибудь.

Оказавшись на Красной площади и смешавшись с группой туристов, он слушал экскурсовода:

– …Красная площадь – это неповторимый по красоте архитектурный ансамбль… В 1804 году площадь впервые замостили булыжником. Кремль строился с 1485 по 1495 год… На деньги Дмитрия Пожарского в 1620-е годы был возведен Казанский собор…

Когда человек оказывается в огромном городе, в котором его окружают большие дома, и он ходит по широким улицам, то у него невольно возникает иллюзия порядка и глубокой целесообразности жизни. Раз все вокруг так упорядоченно: автобусы, трамваи, поезда метро ходят по расписанию, дома пронумерованы, горожане регулярно ходят строго в определенные часы на работу, значит, и сама жизнь подчиняется какому-то внутреннему расписанию и человеку в этой жизни есть свое место.

Он был как в родном городе. Хотя педанты утверждают, что полноценным москвичом может считать себя только тот, чей прапрадед вовремя подсуетился и получил постоянную прописку в пределах Кремлевской стены. По другой более гуманной версии – в этом городе достаточно просто родиться. Ну, а в жизни все проще: вы живете здесь месяц, второй, третий, учитесь, работаете, ездите в метро, ходите по улицам, покупаете продукты питания, и вдруг становится совершенно не важным, откуда вы сюда прибыли из Жмеренки или из Женевы. Он не первый и не последний, кто приехал сюда в поисках лучшей жизни. Видно, это мечта всех провинциалов.

На станциях пригородных электричек и переходах хохлушки вовсю торговали семечками. Они орудовали какими-то хитрыми – обрезными стаканами. Стакан всегда стоял утопленным в семечках так, что выставлялся его венчик, и создавалась иллюзия его полноценности. Но когда доверчивый любитель пощелкать семечки платил за них и подставлял свой большой карман, то получал примерно на треть меньше ожидаемого.

К нему приставали цыганки, предлагавшие дешевые кожаные куртки и для пущей убедительности представляющиеся болгарками. Но, наученный опытом, он не останавливался и даже не замедлял хода ни возле них, ни возле уличных продавцов, пытавшихся всучить ему калькуляторы, деловые наборы, туристические путевки почти даром в связи с изучением рынка.

Как-то раз Родион решил доехать до центра на троллейбусе. На остановке он встретил спившегося, полураздетого, грязного, вонючего, но гордого бомжа, который хлебал из горлышка водку, пританцовывал и пел: «Аы-аы-аы. Т-т-т. Аы-аы. Ух. Аы-аы-аы!. Т-т-т. Тара-тара-тара-тара-тара-таратам. А-тае-вве… Авторское телевидение». Задушевная песня была богато сдобрена вставленными в мелодию оглушительными отрыжками из гласных звуков и удачно вставленными в мелодию нецензурными выражениями.

Подхваченный толпой, Крестовский лишился самоуправления и был внесен ею в троллейбус.

Троллейбус мерно потряхивало на ухабах. Родион несколько забылся, уйдя в свои мысли, но тут две приятельницы обнаружили, что едут – какое счастье! – в одном троллейбусе. Давно видно, как отметил про себя Родион, не встречались. И громко, словно, никого рядом не было, стали обсуждать свои житейские проблемы:

– Слушай, а Николай-то, – второй раз развелся!

– А Ленка Костина!.. Не знаешь? Она уже ушла от мужа, родила и живет с другим!…

Крестовский, не выдержав такого душевно-бытового стриптиза, продвинулся на несколько метров вперед.

Проехав остановку он заметил возникшего рядом билетного контролера. Собиравшись рассказать какую-нибудь историю, чтобы не платить штраф, он решил сначала внимательно ознакомиться с протянутым ему удостоверением. И не напрасно. Выяснилось, что наличие проездных документов проверял работник управления коммунального хозяйства в чине слесаря – некий Фигурков Алексей Иванович.

– Коллега! – присвистнул Крестовский.

– Чего? – не понял тот.

Приглядевшись к поборнику билетной справедливости, Родион обнаружил, что он, как и подобает слесарю в рабочее время, был слегка нетрезв.

«Лжеконтролер», поняв, что фокус не удался, под одобрительные возгласы особенно безбилетных пассажиров поспешил поскорее выйти из троллейбуса.

Троллейбус двигался по маршруту…

– И куда это все едут? – нарушила наступившую тишину бабуся с авоськой бутылок, задав свой риторический вопрос.

Люди вообще любят, когда кто-то говорит сальности и безобидно хамит – в конце концов это человек выражает их робкие догадки о сущности этой жизни.

Не получив ответа, она отправила дальнобойный снаряд ругательств против демократов, коммунистов и жидов. Исчерпав список «общих» врагов, старуха перекинулась на ближних.

Прошлась стремительным огнем по лимитчикам, заполнившим городской транспорт, по молодежи, которая ничего не хочет делать, а только заниматься бизнесом.

Народ ни гу-гу. Молчали мамаши с притихшими детишками, мужчины не отрывали глаз от раскрытых газет.

Родион не выдержал:

– Извините, мамаша, нельзя ли помолчать, здесь же дети!

– Это ты мне? – старуха, получив «творческий импульс», стала заворачивать еще круче.

Крестовский был уже не рад, что сделал ей замечание. А тут рядом с фурией возникла здоровенная фигура какого-то опухшего детины.

– Ты зачем маму обижаешь? – угрожающее он склонился над Родионом, дыхнув на него сильным перегаром.

Троллейбус еще стоял, когда к нему обратился мужичина в галстуке:

– Вот вы бы, молодой человек… Ведь вот вы интеллигент… Демократ, может быть… Взяли бы хулигана за шиворот. А вы…

Крестовский не дослушав направился к выходу и вышел на первой же остановке.

…Сирень, распустившаяся в скверике у Большого театра, пахла бензином. Ее вид был так печален, что никто не делал попыток ее обломать. Этим поздним вечером площадь была пуста. Ни прохожих, ни бомжей, ни милиционера. Он свернул на Петровку. Опять та же пустынная улица, только манекены, плавающие в глубине зеленовато-голубых витрин «Ле-Монти». Откуда-то из переулка сильно шатаясь, показался пьяный мужчина. Дойдя до фонаря рядом с рекламой «Высокая мода из Германии» он ухватился за него руками как утопающий за соломинку. Его лицо было белым как у Пьеро, и это была не игра света уличных светильников.

Крестовский прошел к Пушкинской площади. Здесь уже заняли рабочие места исполнитель романсов под гитару с картонной коробкой под ногами, продавцы книг от камасутры до маркетинга и парочка, восхваляющая бога в стихах. Все были нацелены на кошельки прохожих. Вероятно, догадываясь, что у него нечего взять, они не усердствовали при появления Родиона.

Откуда-то вынырнули два солдата в грязных бушлатах. Думал, попросят закурить, но нет:

– Дяденька, дайте на хлеб.

…В пешеходном переходе через Тверскую у гостиницы «Минск» он не поверил своим глазам. Порой наступает такой момент, когда встречается что-то необычное, экзотическое: нет, не жираф, не крокодил – черная женщина. Родион почувствовал близость африканского континента. Темно-тропическо-экзотическое доминировало над общепринятым бледно-белым. От нее пахло чесноком и квашенной капустой. И если бы его глаза были закрыты, она вполне могла сойти за пышнотелую девицу из глубинки. Но его глаза были открыты, а она была из Африки. Чернокожая губастая, сверкающая белоснежными зубами и бесчисленными черными косичками на голове. Крестовский остановился как вкопанный.

– Плиз, 100 долляров один тяьс, – пролепетала она, оглядывая его с ног до головы. По его лицу заскользил взгляд темнокожей «ночной бабочки».

«Поистине секс стал международным: наши к ним, они к нам. Так и тянемся, так и меняемся», – подумал Родион, – «Русский мужик экзотику любит, его только приручить надо».

Стоящая тут же рядом белая девица, по всему видно конкурентка, громко прошипела:

– Нормальный мужик с ними не пойдет. Ну, уж если самоубийца какой. А что касается экзотики… Я гуталином натрусь – вот тебе и экзотика…

…На город спустился вечер. Правила движения на ночных улицах противоречат дневным правилам пешеходного движения. Человек, идущий по центру проезжей части, лучше всего по трамвайным путям, подобен парламентеру, шествующему по нейтральной полосе. Всем своим видом он говорит: «Вот он, вот его честное лицо, он не нарушает ничьих территориальных границ, и вы дайте ему пройти спокойно. Если хотите подойти ко мне – перейдите через освещенную проезжую часть: я посмотрю, чего вы стоите».

Утверждают, что многие нападения на ночной улице совершаются потому, что нападающий хотел всего лишь пообщаться с идущим, но не знал, как!

В одном из безлюдных переулков к Родиону подошли двое молодых мужчин и вежливо попросили его вызвать одну знакомую им девушку из соседнего дома. Они искательно заглядывали ему в лицо и объясняли, что, мол, проблема с ее родителями. Они взъелись на нее. История показалась Родиону вполне банальной, но не на темной безлюдной улице. Он уже было поддался на уговоры, когда вдруг один из несчастных влюбленных, неосторожно повернулся к свету фонаря, показав свое лицо…

Мимолетного взгляда Крестовского вполне хватило, чтобы понять, что никакой знакомой девчонки поблизости нет, а есть трудное детство и по крайней мере года три в колонии. Конечно лучше уступить дорогу собаке, чем дать ей укусить себя, настаивая на своих правах. Даже если вы убьете собаку, укус останется укусом.

– Нет, братцы, извините, – расплылся он в улыбке. – Спешу, ничего не выйдет.

Добрые и заискивающие выражения на лицах как водой смыло. Они угрожающе надвинулись на него.

– Снимай катки, – сказал сердито один. – Ну, быстро…

– Что, простите? – удивился Крестовский, с трудом понимая сленговый синоним слова «ботинок», и сделав одно неуловимое движение, рванул через улицу.

Пробежав метров пятьдесят, уже на другой стороне улицы поворачивая за угол, он обернулся. Понял, что бежал зря. Товарищи, позарившиеся на его одежду и кошелек, представляли собой довольно пошлую картину: один стоял на коленях и никак не мог подняться с земли, другой в скорбящей позе стоял поблизости, излучая гуманизм и миролюбие. Преследовать его никто не собирался…

Но не думайте, что от головорезов ему удалось уйти благодаря какому-нибудь навороченному приему из арсенала самбо или восточных единоборств. Это было совсем не так. Неприятностей он избежал благодаря баллончику со слезоточивым газом, которым его заботливо снабдил перед поездкой в столицу Иван Петрович. «Там много хулиганья, а это выручит», – напутствовал он, и как в воду смотрел.