– Вся загвоздка в вашем предложении, поскольку за ним перемена места проживания. Не подумайте, Вера, что нам в Париже очень хорошо живется. Нет, русскому человеку нигде не может быть хорошо, кроме как в России, если вам кто-то выдаст противоположное, не верьте ему – он врет! Если это, конечно, настоящий русский человек. Скитаний у нас было уже предостаточно, такова уж эмигрантская судьба, вот только последние, кажется, уже семь лет, – Вадим вопросительно смотрит на своих товарищей, а те его поправляют, – нет, говорят уже восемь, мы на одном месте. И как-то все потихоньку утряслось, свыклось. Соседи, чистильщик обуви, продавцы, полицейские, даже собаки одни и те же. И все уже знакомы, как скажем вот этот хозяин кафе. И вот теперь сдвинуться с этого места, уже почти как насиженного, страшновато. Особенно мне, как я уже в возрасте, они-то молодые.

Но и молодые не изъявляют пылкого желания к переезду, и она начинает терпеливо разъяснять ситуацию. Единственное, что она гарантирует, это жилье и приличный заработок. Они хотели бы услышать какие-то конкретные цифры, но их у нее нет, и приходится договариваться о новой встрече.

Их было еще несколько; Вере уютно за этим столиком, ей нравятся спокойные размеренные беседы. О чем бы они ни велись, они неизменно возвращаются к России. Сергей обычно сидит напротив и она время от времени ловит на себе его взгляд и пытается расшифровать его смысл. Но ничего определенного она до сих пор не вычислила. Русская речь за столом – за ней она успела соскучиться, звучит для Веры настоящей музыкой. Она слушает рассуждения своих земляков; мужественные и красивые, прошедшие две ужасные войны, они не жаловались на выпавшие на их долю невзгоды, говорили о них с юмором.

– А вот в Германию я бы ни за что не поехал, – говорит Вадим, – хотя и заманивают туда нашего брата безработного высокими заработками. Чует мое сердце, неспроста Гитлер все свои заводы укомплектовал полными рабочими сменами, и все предприятия военную продукцию гонят. Кажется, ни для кого не секрет, с кем он воевать собирается. Вначале здесь расправится, а затем на Россию двинет, попомните мое слово.

Наконец, договаривающиеся стороны пришли к заключению: кто-то должен поехать с хозяйкой в Ним и посмотреть все на месте. А в принципе они согласны. Этим «кто-то» назначили единодушно Сергея. Вера обрадовалась и смутилась одновременно.

Они уехали ночным марсельским поездом до Авиньона, а там взяли такси. В Ниме они поселились в разных гостиницах; даже в купе они ехали разных, кажется, они больше всего на свете боялись очутиться наедине. Сергей пробыл три дня, во всем разобрался, и через неделю приехали остальные. Начались работы по переделке завода, и Вера часто бросала все дела и приходила наблюдать за работой ее собственной бригады, как в душе она стала называть четверку русских офицеров; им в помощь набрали два десятка рабочих – слесарей и строителей. И не только она одна была среди наблюдателей: какие-то люди приходили и приезжали неизвестно откуда полюбоваться на их работу. Они же, не обращая никакого внимания на зевак, выполняли все операции аккуратно, добротно и при этом необычайно быстро. Завод менялся на глазах, но ведь это только начало; часто приезжал Ревиньон – помогал разбираться в чертежах.

Наступил день, и Антуан вернулся из Швейцарии. Лечение, очевидно, прошло успешно; он был трезв, задумчив и внимателен к жене, хотя настоящей близости у них по-прежнему не было. К реконструкции завода он отнесся равнодушно, скорее всего, он ее просто не замечал. Вскоре Антуан признался, что виноделие его вовсе не интересует; отныне он посвятит себя живописи. Ей нечего было возразить; она не знала, как ей вести себя с ним, продолжала любить его и плакала иногда по ночам в подушку.

Однажды ее отец прислал письмо, где просил срочно приехать к нему в Сен – Жиль; судя по тексту, старику было, наверное, действительно плохо. Из Нима добраться туда поездом было невозможно, и Антуан повез ее на автомашине. Ливни, встретившие их в пути, вынудили остановиться на ночлег в Бордо. Жерюмо снял шикарный номер из двух комнат и после ужина, проигнорировав великолепную кровать с балдахином, удалился на диван. Он сослался на плохое самочувствие; возможно, что это была правда – муж постоянно принимал какие-то лекарства, однако у нее возникло неясное предчувствие возможной соперницы.

Отца она застала в постели, возле него хлопотала сиделка, и дважды в день, утром и вечером, наведывался врач. Доктор признался, что диагноза пока еще нет, поэтому нужно дождаться результаты анализов. И добавил, что на это уйдет почти неделя. Антуан предложил отвезти больного в Нант, а еще лучше в Париж, но Моисей наотрез отказался.

– Но я не могу здесь сидеть неделю, я пришлю за тобой машину, – заявил супруг и уехал.

Интересно, кого он пришлет, подумала Вера, трое из ее бригады были шоферы. Случилось то, чего она страшно желала и боялась одновременно – за рулем ее автомашины оказался Сергей Карпухин. К этому времени уже анализы получены, но в них теперь не было особой нужды, так как отец поднялся на ноги. Откуда ей было знать, что имел место его сговор с доктором: Моисею хотелось, чтобы дочь побыла немножко с ним рядом.

Они отправились на следующий день обратно, а по дороге ситуация повторилась. Уже вторую неделю ветер с Атлантики регулярно приносил на своих крыльях густые затяжные ливни. Они с трудом доползли до Бордо; Вера дремала на заднем сиденье и в ситуацию совершенно не вмешивалась. Волей случая они остановились в том же отеле, где даме, которую хорошо запомнил портье, предложили тот же номер, что и неделю назад. Утром горничная комментировала: на этот раз парочка спала вместе, второй комплект белья не тронут. Портье принял к сведению эту маленькую сплетню своей подчиненной, все это от скуки. Он почти уверен, что молодой человек был другой, хотя очень похожий. Чтобы не утруждать молодых людей заполнением анкеты, он поселил их по прошлой записи, благо она оказалась под рукой. Осенний дождь совершенно разогнал клиентов, а если ее новый спутник не совсем похож на первого, то это никого совершенно не касается, тем более, что и автомобиль тот же.

Кажется, Верочка вернулась в Ним уже совершенно с иным, словно бы праздничным настроением. Ее интимная связь с Карпухиным больше не имела продолжения, хотя Антуан в этом совершенно не мешал, проводя большую часть времени в доме на побережье, где устроил прекрасную студию. Доброжелатели нашептывали ей, что часть времени все-таки ее супруг проводит в Монпелье – городке, лежащем как раз на его пути. Он успешно одолел страсть к вину, но не мог сказать то же самое о рулетке. О, если бы только ради этого проводил ее супруг время в этом городе – это было бы пустяком. Но те же доброжелатели продолжали доносить, что в снимаемой Антуаном квартире он не всегда бывает один, нередко его одиночество скрашивает какая-то женщина. Вера решила не обращать на сплетню внимания, тем более, ей казалось, что теперь она уже не имела на это права.

Совершенно новые чувства овладели ею, когда она почувствовала – вот он наступил, тот желанный миг! – она станет матерью. Она вначале безмерно обрадовалась, а затем пришла растерянность, граничащая с испугом. Растерянность из-за того, что, оказывается, нет рядом человека, которому она могла бы вручить сию радостную весть. Антуану? Его родителям? Сергею? Нет, Сергей пускай пока останется в стороне. Кому же? Разве что Симону, но ему-то это зачем? И еще ей нужно алиби для будущего ребенка. Она ломала голову, как это сделать, но как всегда помог случай. Внезапно к ним в гости нагрянули Марк и Юлия Жерюмо, посмотреть, как их дети устроились на новом месте. Вера срочно вызвала Антуана телефонным звонком; она была уверена, при родителях он не рискнет улизнуть на диван, опасаясь скандала, в первую очередь со стороны матери. Когда наступило время сна, ему и впрямь пришлось идти в супружескую спальню, и Вера использовала этот случай безо всякого колебания. Теперь даже трехмесячное отсутствие супруга не имело никакого значения, оно еще аннулировалось и гостиничной анкетой города Бордо, в которой был засвидетельствован факт пребывания молодой супружеской четы Жерюмо в одной спальне. Но это для дедушки Марка, если он вздумает в чем-то усомниться, хотя бы в сроках появления внука. А как быть с Антуаном, она особенно не задумывалась, поскольку была теперь совершенно уверена в его полном равнодушии к ней.

Как бы там ни было, начать ей придется с супруга. Она позвонила в дом на взморье и попросила его приехать; Антуан долго не соглашался, ссылаясь на занятость, наконец, сообщил, что будет, но проездом, ему срочно нужно в Париж. Вот и хорошо, подумала Вера, и я поеду с ним. Он подъехал к дому, но оставил машину на улице, не обратив внимания на предупредительно распахнутые ворота. Она выбежала ему навстречу; высокий, подтянутый, в спортивном костюме, ее муж был похож на какого-то греческого бога. Она по-прежнему любила его, возможно, случай с Сергеем был так, эпизод, выпавший на ее долю невероятным стечением обстоятельств, кои впредь могут никогда больше не повториться. И уже хотела броситься ему на шею со столь радостным известием, но он отстранился, заметив, что ему нужно вначале вымыть руки и умыться с дороги. Он прошел к дому, она же, растерянная, собралась последовать за ним, но заметила в машине на переднем сиденье куртку Антуана и решила ее забрать. Когда она ее приподняла, то едва не вскрикнула: под ней лежала женская шляпка, кокетливая, с лентами. Ей очень хотелось уцепиться за спасительную мысль: заботливый супруг сделал жене подарок, но оставил его в машине. Простая рассеянность, что легко прощается. Вера уже протянула руку, чтобы взять, но тут же отдернула. Шляпка была не новая, явно кем-то ношеная. Очевидно, ее забыли в машине, и теперь куртка наброшена, чтобы скрыть от постороннего взгляда. Положила куртку на место, пристыженная и ошеломленная, потрясенная уже не догадкой, а полной уверенностью, вошла в дом. Антуан мыл руки и, не оглядываясь, спросил с плохо скрываемым раздражением.

– Ты хотела меня видеть. Что-нибудь случилось?

– Нет, ничего особенного. Просто я хотела … – она запнулась. Она ни за что не скажет ему о ребенке, ни сейчас, ни потом. Никогда. Но нужно как-то закончить начатую фразу. – Я хотела, чтобы ты взял меня с собой. Мне нужно тоже в Париж.

Где-то в самом уголочке ее тяжело раненой души еще что-то теплилось, слабое и неуверенное; вдруг он согласится взять ее, и тогда все подозрения рассеются. Подумаешь, шляпка, мало ли чего могло быть. Но этого не произошло. Антуан вначале растерялся и даже смутился, и принялся расспрашивать, зачем ей в Париж. Было ясно: он ищет веские доводы, чтобы ей отказать. Наконец, он что-то придумал и принялся убедительно говорить о чем-то, но она уже его не слушала. Душа ее замкнулась и стала медленно превращаться в лед.

Прошло немного времени, и отец Антуана снова появился в Ниме, на этот раз один, без Юлии, поскольку это была чисто деловая поездка. Поэтому Вера не стала вызывать Антуана, так как он полностью отстранился от всяких служебных дел. Они долго ходили по перестраиваемому заводу, слушали объяснения мастеров, затем поехали обедать в кафе. Вера еще не решилась, признаваться ли свекру о случившемся, а если да, то в какой степени откровенности. Но Марк Жерюмо оказался достаточно проницателен; он сам заметил, что его невестка выглядит необычно грустной, чего раньше не наблюдалось. Его участливый тон тронул ее сердце, и она призналась, что ждет ребенка. Когда же она увидела его счастливое лицо, то все остальные гадкие фразы насчет возможного разрыва с Антуаном застряли неизвестно где, чтобы остаться там окончательно. А еще старик обнял ее и заплакал.

– Спасибо тебе, доченька! Спасибо тебе, родная. Ну, конечно же, это будет мальчик! – Он на секунду задумался, затем махнул рукой. – Ладно, пусть будет, кто будет. Как сам Бог решит. Все равно – это такое счастье.

Вера поняла, об остальном она будет молчать, чтобы не сделать этому человеку больно. Но своему отцу она рассказала все без утайки. И Моисей неожиданно одобрил ее действия.

– Ты представляешь, Верочка, иногда и в моей жизни случалось нечто такое. Кажется, если сию минуту ничего не предпринять, то ситуация рухнет бесповоротно и под ее обломками пропадет все. Словом, лучше после этого и не жить! И назло все складывается так, что сделать ничего нельзя, и ты сидишь и ждешь, закрыв глаза, неизбежный печальный конец. И тут происходит самое интересное: дело не только не рушится, а само выправляется и обращается к лучшему. Без всякого вмешательства. Мало того, я всякий раз замечал, что некая непонятная сила как бы препятствует этому вмешательству, словно будучи уверена, что все образуется само собой. И не я один, кто-то из моих старых друзей повторял мне подобное слово в слово. Давай подождем, я думаю – все будет хорошо.

Прошло время, и слова отца стали сбываться. Что бы мы делали, размышляла Вера, если бы на свете не было мудрых голов. Антуан, узнав от своего отца о моей беременности, стал ко мне чуточку более внимательным. Но и только. Правда, он навестил меня в родильном доме и забрал оттуда после выписки, и на этом его отцовские заботы закончились. Меня же появление сына захватило настолько, что я, кажется, совсем перестала обращать внимание на мужа, и старалась вовсе не вспоминать о нем. Он изредка появлялся в Ниме, оставлял маленькому Левушке какую-нибудь игрушку или одежку и снова исчезал на долгое время. Марк Жерюмо, наоборот, получив по его собственному выражению законную должность дедушки, окружил внука, а заодно с ним и меня, самой трогательной заботой. Но однажды произошло то, что назревало уже давно и, возможно, было известно в семье Жерюмо не только ей одной. Во время одного из своих редких визитов Антуан сообщил жене о своем намерении расторгнуть их союз. Их объяснение прошло просто и буднично, безо всяких ненужных эмоций. Она спокойно приняла его слова, так как давно их уже ожидала. Он попросил извинения и сказал, что хотел бы сохранить дружеские отношения, просил не обижаться и поклялся помогать ей и сыну. Она уверила его, что не обижается нисколько и тоже попросила у него прощения. И все.

Теперь она ожидала приезда Марка и была готова к самой большой неприятности. После расторжения брака она перестает быть членом семьи Жерюмо, и вероятно ей прикажут оставить завод. В материальном плане это ее мало беспокоило. Я оставляю тебе столько денег, сказал ей отец, что ты можешь жить сама и содержать семью совершенно безбедно, не утруждая себя никакой работой. Хотя я считаю, нормальный человек не сможет жить полноценной жизнью, не работая. На это способны только извращенцы. Вера согласна с отцом и ей не хочется покидать завод, где только начинает вырисовываться нечто грандиозное. Но больше всего ее беспокоит судьба ее эмигрантской бригады. Ведь получается, она их вытащила из столицы в провинцию, а затем бросила на произвол судьбы? Остается, разве что, содержать их как свою семью. А что – это будет выглядеть просто великолепно: разведенная с ребенком и четыре русских офицера. Ей станут завидовать все вдовы Франции, предполагая, что они, все четверо, вместо одного бывшего мужа! И Вера впервые за последнее время рассмеялась про себя, и ей стало легче. Она из окна кабинета увидела, как Марк Жерюмо вылез из своего лимузина, сделал несколько, как ей показалось, нерешительных шагов и остановился. Это совсем не похоже на ее свекра: обычно этот путь он совершал решительными шагами, заканчивая быстрым, несмотря на годы, взлетом по лестнице. Дверь ее кабинета была открыта, и ей были слышны медленные шаркающие шаги; дышал он тяжело, с присвистом, будто нес на плечах тяжелый груз. С низко опущенной головой Марк остановился на пороге, словно не решаясь войти. И только теперь она все поняла. Старому человеку все это разрушение тяжелее во стократ, чем молодым – сыну и невестке; у них все это может произойти снова и может быть еще не один раз, а у него? У него же такое счастье уже может никогда больше не случиться. Никогда. И она бросилась к нему навстречу, протянув руки. Он сжал ее ладони и, наконец, поднял лицо. На него было жалко и даже немножко страшно смотреть. Слезы не только переполняли его глаза, они катились по горьким складкам возле рта, складкам, которых еще вчера, она точно помнит, не было. Вера готова стать перед этим человеком на колени, хотя вряд ли ему от этого станет легче. Но зачем на колени, она ведь ни в чем не виновата, она до последнего пыталась сохранить этот брак, хотя теперь ей кажется, что он был обречен с самого начала. Слишком скоротечное знакомство, сговор родителей, после которого стали ненужными ухаживания и любовные страдания. Нечто искусственное, и из него ничего не получилось.