– Интересно, что у него в мешках? Ты не знаешь, Федя? А вот мы сейчас проверим, – и чернявый схватился за угол мешка. Георг стукнул его по руке.– Но! Но! – Смотри, не разрешает, чертов басурман, – крикнул Цыган, – а мне, Федюня, кажется, что там у него табак. – Он попытался понюхать мешок, – точно, табаком пахнет!

– Угадал, – подумал Георг: шкурки ягнят, пересыпанные самосадом.

Наконец, Федя получил приказ ехать через Воронью балку. Там, на мостике левым колесом въехать в выбоину, где нет куска бревна и остановиться. Они с французом слезут подтолкнуть телегу, а ты хлестнешь лошадь, и все, поминай, как звали! И гони к Максимовой даче, подождешь меня там, у Трубачихи; да не вздумай слинять, голову оторву! Ты представляешь, Федя, сколько курева у нас будет! Один мешок, конечно, продадим, заживем на славу. Только как его, черта нерусского, из телеги вытащишь? Ну, ладно, там посмотрим.

План был выполнен на славу: колесо стукнулось в ухаб, лошадь остановилась. Но когда заговорщики обернулись, то застыли с открытыми ртами – на них смотрел ствол огромного пистоля.

– Тише, я Дубровский! – сказал старик по-русски и взвел курок, который издал звук, напоминающий крик ворона. Цыган кулем вывалился из телеги, возница же сидел с отвисшей челюстью.

– Скажи ему, Федор, пусть подтолкнет, а не то…

– Да мы сами, – охрипшим вдруг голосом сказал Федя, – как изволите… – И хлестнул лошадь. Георг от всей души расхохотался.

Ночью, когда они уже проходили створ бакена на Булганаке, стоявший у штурвала Андроник указал Владимиру на северную часть небосвода. Где-то далеко за невидимым горизонтом, в сплошной черноте ночного неба вспыхивали и гасли крошечные язычки пламени, иногда они сливались вдруг в единый сполох и так же внезапно исчезали, отчего ночь становилась еще темнее. Это отражение той артиллерийской дуэли, что вели между собой белая и красная армии; дуэли, где победитель уже заранее предопределен, и единственным ее секундантом было высокое таврическое небо.

На рассвете барк подошел к Евпатории. Проснувшееся где-то за кормой солнце, ослепительно заиграло первым лучом на золотом куполе Свято-Никольского храма, на стенах мусульманского собора Джуми-Джами, осветило пустынную набережную. На якорь стали метрах в трехстах от берега и спустили шлюпку; осадка позволяла подойти намного ближе, но капитан решил не рисковать. Пришвартовались у причала рыболовецкой артели. Город еще не проснулся, в трамвае кроме них и кондуктора был один единственный пассажир – рыбак с ночным уловом. Было слышно как рыба шевелилась в его мешке, вскоре под ним набежала лужица. Кондуктор громко выразил свое неудовольствие и апеллировал к Макарову, назвав его господином офицером, хотя тот был в штатской одежде. «Прав был Полковник, говоря, что Евпатория большая деревня», с горечью подумал поручик, засветился я здесь в первую же минуту.

– И в какой же стороне ваш дом, – поинтересовался Георг, когда они вышли из трамвая возле мечети.

– Прямо напротив ремесленной синагоги, только нужно пройти через двор старого караима Кискачи. Наш следующий.

Георг остановился, от его обычной невозмутимости не осталось и следа.

– Нет, вы представляете, насколько тесен этот мир! Я уже не раз бывал в этом дворе, там жила семья наших французов из Кунана.

– Не может быть, – теперь пришел черед удивляться Владимиру, – это были наши соседи! Я постоянно играл с их внуками, мои родители поощряли нашу дружбу, у них я учился французскому, они больше говорила на нем, чем на русском. Тогда вы свободно найдете мой дом, вы поворачиваете здесь, а я пройду еще сотню метров, попрошу своего товарища помочь нам тачкой перевезти вещи к лодке. Жену зовут Лена. Ах, впрочем, вы это знаете. Скажите ей, пусть собирается.

Как только Георг вошел во двор, его взору открылась неприглядная картина наглого грабежа. Подросток вырывал из рук плачущей молодой женщины простыню, вернее, из одной руки, так как второй она прижимала к себе ребенка. Малышка, напуганная происходящим, тоже громко плакала.

– А ну брось! – приказал старик парню, но тот не обратил на его слова никакого внимания. Тогда он вытащил свой пистоль, взял за ствол и стукнул юного мародера по плечу; тот выпустил свою добычу и присел на корточки, схватившись за ушибленное место.

– Вы Елена? – Георг шагнул к женщине, та испуганно попятилась, прижимая к себе ребенка; можно было догадаться, что сам вид неожиданного спасителя с пистолем напугал ее намного больше, чем грабитель. Он спрятал оружие и объяснил, что он от Владимира, который придет с минуты на минуту и начал собирать разбросанные по двору вещи. – А это кто? – кивнул он на все еще сидящего на корточках юношу, – вставай, молодой человек, помогай собирать то, что разбросал, зарабатывай прощение, которое ты получишь, если за тобой нет других грехов.

– Там, в доме второй, главный, – Елена кивнула на открытую дверь, – они уже второй раз пришли, добирать, что осталось…

Она не успела договорить; в дверном проеме появился мордастый парень, в руках он держал швейную машинку, которую осторожно поставил на порог, затем исчез за дверью и тут же появился снова с большим узлом. Парню лет под тридцать, такому по лбу не стукнешь, и Георг наставил на него пистоль.

– Ты что, дед? Ополоумел? – он опустил свою ношу и шагнул к Дюбуа. – А ну, брось! Ты думаешь, эта штука может выстрелить?

– Тебе куда, в живот или в ногу? – Георг взвел курок; ужасающий звук заставил парня побледнеть, он остановился, быстро наклонился и вытащил из голенища сапога большой кухонный нож.

– Васька, а ну, возьми там в углу палку, да заходи сзади, сейчас мы этого дедушку…

– Сам заходи, – огрызнулся Васька, явно решивший не принимать никакого участия в происходящем.

– Кому говорю, заходи, – продолжал наступать парень, угрожающе подняв нож.

– Стоять или я стреляю! – воскликнул Георг.

В этот, критический для обеих сторон, момент, стукнула входная калитка, во двор вошел Владимир с высоким мужчиной в морском кителе. Мордатый спрятал за спину нож и попятился, но было поздно; высокий в два прыжка пересек двор и влепил грабителю такую затрещину, что тот, выронив нож, отлетел в угол.

– Вовремя мы явились, – сказал поручик, обнимая супругу, – я вижу, что ты уже собрала вещи. А что это за люди? За что вы его ударили, Иван Петрович?

– Так это же ворюга евпаторийский, тезка мой, по кличке Ванька-Прыщ! думаю, что это он вещички собрал, а не хозяйка. Ты что скажешь, Лена?

– Он самый. Сегодня пришел уже второй раз; позавчера теплые вещи забрал, а сегодня за бельем явился.

– Лена, нужно было бы сразу ко мне. Ну ладно, что ж теперь остается? Я тачку беру и этого гада заодно, пойдем к нему домой, посмотрим, что там еще осталось.

Через два часа они погрузили на судно нехитрые пожитки, и шлюп двинулся вдоль побережья в сторону Ак-Мечети.

– Сейчас мы повторяем путь «Шарлотты», – задумчиво промолвил Георг, – того самого злополучного судна, которое лишило меня родины.

Андроник высадил их возле деревни Джанбаба, оттуда знакомый татарин телегой доставил путников до места. На землю уже опускались сумерки, когда перед ними открылась деревушка Кунан: четыре десятка небольших под кустарной черепицей домиков, огороженных заборами из дикого камня, вокруг пожухлые акации.

Во дворе их встретила невысокая женщина. «Знакомьтесь, это моя жена Нина» и Георг представил молодых людей. Хозяйка обрадовалась гостям, особенно девочке, которую сразу же сама внесла в дом. За ужином, в котором приняла участие вся семья, строили планы на будущее, причем самые радужные. По тому, что для них заранее была приготовлена комната, Владимир пришел к выводу, что их приезд для семейства не был большой неожиданностью. «Да, – призналась хозяйка, – Жора мне прислал письмо, что вы должны приехать к нам, вот мы и приготовились». Жора, это было уже совсем по-русски. За столом кроме Георга и его жены, сидели их сын Константин, невестка Татьяна и внук Вася. В большой комнате было достаточно тепло, и Катю посадили в колыбельку еще совсем недавно безраздельно принадлежащую двухлетнему Василию; теперь он, нахмурившись, с точки зрения собственника, у которого явно пытаются отобрать его имущество, спрашивал у мамы, что это за девочка, и почему она сидит в его колыбельке?

– Это твоя новая сестричка, Васенька, – ответила ему Татьяна.

– Прошу тебя, Таня, не пытайся направить нас всех по ложному следу. Новая сестричка, это на вашей с Костей ответственности, а пока пусть мальчик так и думает, но уверена, что через лет этак пятнадцать, он, наверняка, свое мнение изменит. – Нина мечтательно посмотрела вдаль, там где было нечто, доступное только для нее одной, и продолжила, – и пусть так и произойдет, если это будет угодно Всевышнему.

За ужином Георг пообещал завтра показать им место той злополучной или счастливой высадки; мы до сих пор так и не решили, какой. Когда пили утренний чай, Нина принесла проснувшуюся Катю.

– Мы уже подружили с вашей дочерью, – сообщила хозяйка, – так что на прогулку отправляйтесь без нее, возле моря уже довольно свежо. Мы без мамы, плакать не станем, правда, Катя? – В ответ девочка обхватила Нину руками за шею и прижалась к ее щеке. – Ну вот, убедились? можете теперь отправляться со спокойной душой.

Во дворе стоял ослик, запряженный в маленькую тележку; в обратную дорогу у нас будет груз, пояснил Георг, а сейчас он повезет наш обед. На тележку мы все не заберемся, так как Кеша еще молод для большого груза, но вам, Владимир, я предлагаю плацкарту, вы все-таки после ранения.

– Да я уже забыл о нем, – запротестовал поручик, – а вот вам положено по возрасту.

– Ну, нет, я еще со своими овечками хоть к Донузлаву, хоть на Ярылгач за ночь хожу туда и обратно; и на веслах вдоль берега от Джанбабы до Чеголтая совсем для меня еще несложно.

Чабан и рыбак! Так вот откуда у него загар темнее старой бронзы, сильные мускулистые руки, легкая походка и осанка сорокалетнего мужчины. Он и похож, пожалуй, больше на такого, чем на старика на восьмом десятке. Владимир залюбовался им, и вскоре его дипломатические расспросы дали результат.

– В первую очередь это, конечно же, труд на свежем воздухе, а здесь ведь море вокруг, свежее не бывает. Но трудиться нужно в меру, не перенапрягаясь и в удовольствие, если работа не в удовольствие, то она здоровья не прибавит, а наоборот. Много значит, чем питаться: у нас в основном это баранина, рыба, овечья брынза, овощи, хотя с ними не все получается, засушливо здесь, но лука и чеснока в избытке. Вода из колодца чистая очень, ну и вино домашнее делаем, причем только сухое красное, вы ведь видели какой у нас виноградник!

Осеннее солнце на чистом без единого облачка небе еще хорошо пригревало. Легкий ветерок в изобилии переносил тонкие нити паутины, цепляя ее на высохшие кустики полыни и чабреца. Снующие над степью чайки-хохотуньи своими криками нисколько не нарушали тишину этого, казалось, зачарованного утра, а еще больше ее подчеркивали. На тележку усадили Лену; у нее, как у городской жительницы, ходьба по мелким камешкам не совсем получалась.

– Такая же погода стояла и тогда, той злополучной последней весной Крымской компании, – начал свой рассказ Георг Дюбуа. – Наша армия, сразу же в первый год после ноябрьского шторма, который потрепал нас близ крымских берегов, испытывала изрядную нехватку продовольствия; часть его мы потеряли из своих запасов во время той ужасной бури, многое из того, что осталось, подмокло и начало портиться. Потом стало еще хуже, и командование приняло решение отправить судно на поиски провианта. Выбор пал на нашу «Шарлотту», почти не пригодную для боевых действий, после евпаторийской стихии. Нам оставили одну пушку, снабдили деньгами и отправили вдоль юго-западного побережья закупать у населения скот. Русский царь издал указ, запрещающий населению подходить со своими стадами к морю ближе, чем на двадцать верст, но этот приказ, ясное дело, не соблюдался. Днем мы бросали якорь подальше от берега, а ночью тихонько с погашенными огнями скользили вдоль него, высматривая, даже скорее, выслушивая и почти что вынюхивая добычу. В первую очередь пастухов выдавали костры – ну как же ночью без огня. Если не костер, то лай собак, блеяние овец или еще какие-то неизвестные признаки, по которым ориентировались два местных татарина, взятых в плен неподалеку от селения Саки. Нужно сказать, что они были большими специалистами в отлове овец; вооруженные специальными палками, они вдвоем могли поймать столько же животных, сколько мы вдесятером. Пастухи обычно разбегались, рассчитываться было не с кем; мы оставляли деньги где-нибудь на видном месте, придавленные камнем, чтобы не разлетелись. Денег – тем более мы уже знали, что они были фальшивые – не жалели: нужно было задобрить владельцев скота настолько, чтобы они не вздумали обращаться с жалобой к властям. Метод наш срабатывал, никто нас не преследовал, но мы постепенно все больше теряли всякую осторожность. Первые три рейса мы загрузились скотом, даже не доходя до села Караджа. При очередном мы обогнули мыс Тарханкут, и далеко обойдя Ак-Мечеть, где по нашим сведениям у русских находился казачий гарнизон, двинулись вдоль северо-западного побережья; здесь народ был еще более беспечен, чем на юге, судя хотя бы потому, что пастухи здесь от нас не убегали и не прятались. Так было возле Чеголтая, Бютени и Сары – Булата, где мы свободно рассчитывались деньгами, и наши проводники мирно беседовали с местными пастухами. По их словам никаких войск поблизости нет; это сообщение еще больше усилило ощущение полной безопасности.

На очередном холме, на вершину которого трудолюбивый Кеша вытащил свою тележку, горизонт вдруг расступился и внезапно упал куда-то вниз. Перед ними открылась величественная панорама моря, не имеющая границ ни справа, ни слева, сливаясь где-то в бескрайней дали с таким же безмятежным небом. На воде царил полный штиль. Неподвижную гладь моря стремительно вспарывала дельфинья стая, мощные блестящие туши животных внезапно появлялись на поверхности и, сверкнув в ярких лучах солнца, грациозно исчезали в морской пучине, чтобы так же внезапно появиться вновь. У всех захватило дух от столь необычайного, так неожиданно открывшегося перед ними зрелища.

– Дельфины! – воскликнула Елена, – они что, так играют?! Нет, вы посмотрите, как это красиво! – она не может сдержать свой восторг.

– Скорее всего, – заметил Георг, – они гонят косяк рыбы к берегу, сейчас они будут завтракать. Но и второе предположение тоже верное: все, что делают эти изумительные животные похоже на игру, такие у них правила.

– Боже! Я всю жизнь прожила у моря, но таких прекрасных дельфинов и ничего подобного не видела.

– Весь секрет в том, Лена, – уточнил Дюбуа, что мы смотрим на них с высоты двенадцати метров, потому такой эффект; в Евпатории берег всего лишь на один метр выше поверхности моря, потому эти дельфины кажутся вам столь необычными. Поверьте мне, они точь-в-точь такие же как и евпаторийские, может даже оттуда и родом.

Перед ними лежала степная балка с поросшими густой травой довольно крутыми склонами, кое-где виднелся кустарник; у воды она значительно расширялась.

– Она так внезапно появилась, эта балка, – заметил поручик.

– Так же внезапно появилась она перед нами и тогда шестьдесят пять лет назад, когда «Шарлотта», груженная блеющим и мычащим товаром, двигалась, влекомая попутным норд-остом, – продолжил свой рассказ Георг, – видите этот густой камыш в конце балки у самой кромки моря? Наличие его указывает, что именно там есть пресная вода; этот злак растет обычно там, где есть родники. Мы увидели эту балку со стороны моря, и у нас появилась вполне естественная мысль: пополнить запасы пресной воды, так как под Севастополем с водой были постоянные проблемы, в основном из-за скопления такого огромного количества людей. Кроме того, нам требовалась вода для животных, иначе их не довезти до базы живыми. Все было, как я сказал, естественно, кроме одного: было уже утро, солнце выкатилось над степью, мы были видны со всех сторон, как на ладони, но, тем не менее, капитан приказал спустить шлюпку. Обычно мы делали это ночью, но теперь в нас вселилось ощущение полной безопасности. Родник был вот здесь, – он показал на роскошный куст серебристого лоха; среди его корней, едва заметно струилась вода, – видите, он почти ушел под землю, а раньше бил таким ключом, что вокруг него образовалась яма метровой глубины, из которой мы и наполняли меха. Отсюда до отмели более ста метров, тяжелые бурдюки нужно было дотащить и погрузить в шлюпку, затем довезти до фрегата, который якорь бросил в ста метрах от берега, ближе подойти было опасно, кое-где из воды торчали камни. Вся команда была занята заготовкой воды, даже матрос – сигнальщик вылез из своей бочки. Работали все, включая боцмана; он наблюдал за порядком и заодно стрелял из ружья уток, которых в камышах водилось великое множество. Они здесь были явно непуганые. После каждого выстрела несчастные птицы делали круг над бухтой и возвращались на то же место под ствол его дробовика. Поэтому, когда прозвучал еще один выстрел мы сочли его за очередной по уткам, и не обратили на него внимание. А это был сигнал опасности; из Ак-Мечети примчалась казачья сотня по наши несчастные души. Заметили ее слишком поздно; на шлюпке поднимали на борт уже последний груз, когда всадники высыпали на пригорок в трехстах метрах от нашей стоянки. Стоящий на берегу матрос, бросился в воду и поплыл к судну, но казачьи пули догнали его на полпути, и бедняга исчез под водой. На «Шарлотте» поднимали якоря и шлюпку одновременно; оттуда ответили залпом из мушкетов, кажется, судя по крикам на берегу, они кого-то подстрелили. Наконец, наша единственная пушка швырнула в неприятеля ядром; наводчик, конечно же торопился, прицел был не точен, оно не долетело всего несколько метров до нас. Ядро шлепнулось в ручей и всех окатило водой. Это был спасительный выстрел; холодный душ был очень кстати, он вывел нас из оцепенения, в котором мы находились, наблюдая за происходящим. Нас спасло то, что никто из русских, занятых перестрелкой, не удосужился оглянуться назад, где мы стояли на самом виду, не в силах пошевелиться; ужас перед неизбежным пленом или, быть может, смертью, сковал наши члены. Первым пришел в себя Каспар, он увлек нас в эту самую пещеру, у входа в которую мы сейчас стоим. Последнее, что мы увидели – это был медленно уходящий в море корвет. Второй пушечный выстрел был удачным: на песчаной отмели бились лошади в предсмертных судорогах и валялись люди, может раненые, а может быть убитые. Только мы успели спрятаться, как по вершине оврага с обеих его сторон промчались всадники, они осматривали балку. Хорошо, что вход в пещеру был закрыт густым кустарником: если бы нас обнаружили, то несомненно предали бы скорой смерти, настолько были разозлены русские неудачной попыткой захватить корабль и смертью или ранами своих товарищей. Но все обошлось. Вскоре волнение вызванное боем несколько улеглось, и до нашего слуха донесся топот лошадиных копыт – казаки покидали отмель. Радости нашей не было границ; мы хотели в ту же минуту бежать наверх, подавать сигналы судну, но осторожный Каспар не дал нам этого сделать. Он вышел один и через минуту возвратился мрачнее тучи: ушла только половина отряда, полсотни казаков расположились на отмели, а Шарлотта стоит на якоре почти в полумиле от берега. Надолго ли они остались? Что предпримет теперь капитан нашего корабля? Может быть, казаки здесь остались только до вечера? Но вскоре морской бриз донес к нам аромат солдатской каши, ее готовили на костре, и еще, видимо, они жарили конину; все эти запахи были настолько притягательными, что у нас закружились головы. К моральным мукам прибавились физические: кроме завтрака в наших желудках ничего не было, хотя уже наступило время ужина. Видимо наше отчаяние достигло огромных размеров, коль мы стали всерьез обсуждать план нападения на казаков под покровом ночи. Но это было бы явное безумие: десять человек против пятидесяти, вооруженных ружьями и саблями, а у нас – два пистоля и ножи.