В назначенное время я был у генерала, который взял папку со стола и произнес: «Указом Его Императорского Величества коллежский асессор Степанов Александр Павлович производится за отличие в надворные советники со старшинством с позавчерашнего дня. Поздравляю вас надворным советником, господин Степанов». Он протянул мне папку, и я, взяв ее, ответил: «Служу Престолу и Отечеству!» После этого генерал осторожно пожал мне руку. Я продолжал носить перчатки (для парадной формы я купил тонкие белые лайковые перчатки), но руки мои выглядели гораздо лучше, а к перчаткам я как-то привык и они стали как бы второй кожей, но Николай Николаевич этого не знал и воображал, наверно, что у меня там какая-то клешня. Я поблагодарил Обручева и отправился к Агееву, думая, что то ли он подписал мне представление на внеочередной чин, то ли в Военно-медицинской академии расстарались: там закончились испытания СЦ и готовилась публикация в Военно-медицинском журнале.

Агеев порадовался за меня и в ответ на мой вопрос сказал, что он не писал представления на чин, оставив меня в некотором недоумении.

– Но с вас причитается, – сказал полковник, – а новые петлицы, по обычаю, причитаются с меня!

Договорились поужинать в «Астории» – мне там уха очень нравилась, лучше, пожалуй, в Петербурге и не готовили, а тут опять пост, бараньих отбивных еще полмесяца ждать… В отделе нас прибавилось, но это пришли опытные филеры из Жандармского Корпуса во главе с вахмистром, застрелившим тогда в мансарде звероподобного Семена. Они теперь числились чиновниками по Военному министерству, большинство по XIV классу, но с хорошим жалованьем и премиальными, а вахмистр сдал экзамен на первый офицерский чин и был произведен в подпоручики. Филеры во главе с подпоручиком в штабе не появлялись – они продолжали числиться как в разведочном отделе, так и по Корпусу Жандармов, занимая помещение в доме на Миллионной, куда переехало Управление Корпусом, так что их вроде и не было, но они были и «пасли» иностранцев, особенно военных атташе, да и вообще всяких подозрительных личностей зарубежного происхождения. От Агеева я узнал, что Захариос, согласно донесениям филеров, был у некоторых великих князей, везде с богатыми подарками. Почву готовит для своего шоу, а что после Пасхи начнется – грек, наверно, весь магазин Фаберже уже скупил…

Так что за столиком были только я и Агеев, у нас в Штабе было еще двое чиновников в ранге коллежских секретарей: делопроизводитель и его помощник, остальные должности пока вакантные, но Агеев сказал, что в ближайшие месяцы штат отдела будет заполнен полностью. Уже практически приступили к исполнению служебных обязанностей офицеры в Варшаве и Ташкенте, и он ожидает только решения по своим замам по оперативным вопросам здесь.

У меня с полковником сложились доверительные, почти дружеские отношения: мы вместе продолжали ходить в тир, обедали, а часто и ужинали вместе (Агеев, как и я, был холост). Сергей Семенович был в курсе моих скачек на тачанке, только просил быть осторожнее, я же ответил, что после случая с гранатой на полигоне мне бояться нечего, разве только лошадь лягнет, но я к ним не приближаюсь.

Жили мы по соседству, иногда ходили друг к другу в гости, поиграть в шахматы. Полковник был сильным игроком и частенько меня обыгрывал, особенно когда я отвлекался или задумывался о чем-то постороннем, а он всегда был собран и ошибок не прощал. В таких случаях обычно горничная Катя, убиравшая и готовившая нам обоим, задерживалась, чтобы поставить самовар и подать чай. Потом она уходила, жила она на Васильевском, большей частью ходила пешком через Дворцовый мост, где недалеко снимала вместе с еще одной девушкой комнату в доходном доме. Родом она была откуда-то с мызы под Ораниенбаумом, в Петербург приехала год назад и стала искать работу по дому, тут ее и приметил Агеев. Катя была красива, с высокой грудью и темно-русыми волосами, заплетенными в тугую косу, уложенную вокруг головы. По меркам двадцать первого века слегка полновата, но худых здесь вообще за красавиц не держали. Как-то оставшись убрать посуду после чая, она осталась у меня на ночь, и с тех пор мы были близки. Вообще-то я догадывался, что и полковнику Катя уделяет толику своих ласк, но мне как-то было все равно, девушка она была опрятная во всем, не только в уборке комнат и мытье посуды. Так что физиология и больше ничего, любви я не испытывал, а Катя и не догадывалась, что это за барские романтические вздохи при луне. Вот так и проходила моя жизнь в конце XIX века, не скажу, что очень спокойно, как некоторые представляют то неспешное время. Это смотря где оно неспешное, в Кинешме или Кимрах и в XXI веке неспешное, а в столице жизнь всегда «бьет ключом», независимо от того, XIX или XXI век на дворе. Да и где мне было в мое время встретиться с первым лицом государства, а вот послезавтра нас с Агеевым ждут в Зимнем.

Назавтра в Зимнем все напоминало процедуру, что мы проходили с Генрихом во время первого награждения в Москве, только в Петербурге, естественно, масштаб побольше. А так все то же: сначала помариновали в «предбаннике», причем здесь тоже, то ли от волнения, то ли от духоты, некоторым старичкам-генералам и статским «высокопревосходительствам» стало дурно. Побежали за нашатырем и каплями, принесли воды, откачали. Потом открылись большие двустворчатые двери, всех построили в зале побольше в одну шеренгу, впереди особы, начиная от III класса, за ними все остальные. Я оказался в группе гвардейских капитанов, подполковников и надворных советников, а Агеева поставили десятка на два «персон» ближе к генералам, за мной осталось столько же остальных награждаемых. По статуту мне должны были вручить орден Святой Анны 3-й степени, да и надворным я пробыл три дня, так что за мной слева стоял средних лет асессор, поминутно утирая платком пот с лысины. Все ожидали государя императора, он же «царь-наш-батюшка». Наконец, герольдмейстер объявил полный титул самодержца всероссийского, и в дверь вошел крупный бородач с взглядом исподлобья, с голубой лентой Святого Андрея Первозванного наискосок через правое плечо и белым крестом Святого Георгия на толстой короткой шее. «Прямо-таки медведь какой», – подумал я.

Началось награждение, царь останавливался перед кавалером, вручал орден, часто задавал вопросы, иногда беседовал одну-две минуты с награжденным, в общем, дело двигалось достаточно медленно. Дойдя до Агеева, император подозвал из свиты генерала с вислыми усами, и они о чем-то поговорили. Генерал похлопал полковника по плечу, из чего я сделал вывод, что они знакомы. Вот и ко мне подошел самодержец, взяв папочку и коробочку из рук адъютанта в генеральской форме, другой офицер с аксельбантами держал плоский прямоугольный поднос с папками и коробочками. «Медведь» посмотрел на меня и сказал:

– Поздравляю вас орденом Святого Равноапостольного князя Владимира четвертой степени с мечами и жалую потомственное дворянство Российской империи вам и потомкам вашим.

Император протянул руку назад, генерал-адъютант вложил в нее две папочки и коробочку с орденом.

– Служу Престолу и Отечеству, – громко сказал я, так что на меня обратили внимание стоявшие рядом (хорошо еще, что на автомате не произнес «Служу Советскому Союзу»).

– Вот, Черевин, посмотри, какие орлы у твоего Агеева служат, в огне не горят и в воде не тонут?! – с некоторой вопросительной интонацией произнес Александр III.

– Не было случая проверить насчет воды, ваше императорское величество, – ответил я, приняв «вид лихой и слегка придурковатый», каким следовало быть подчиненному перед лицом начальствующим, еще по петровскому указу.

– Слышал я про твои изобретения с лекарством и с ручными бомбами, да и про подпись Fucking тоже, – сказал царь, – считай, сразу за все наградил тебя и вперед тоже. Смотри, не подведи меня! – И император двинулся к коллежскому асессору, стоявшему «ни жив ни мертв» слева.

Скоро награждение закончилось, царь удалился во внутренние покои, сославшись на дела, и нас пригласили на фуршет, отведать, чего Бог послал. Поскольку стол был постный, отведывать особенно было нечего, и мы с Агеевым поспешили в Штаб, для чего нам нужно было всего лишь перейти площадь.

– А мне Георгия дали, – похвастался Агеев, – а тебе что?

– Поздравляю, Сергей, это для офицера самый главный орден, просто так его не дают, как там – «носить, не снимая», – порадовался я за друга. – А мне – Владимира с мечами!

– Тоже тебя поздравляю! Знатный орден, при любой форме носится, и мечи… да ты же теперь потомственный дворянин, то-то радость твоему деду будет! – так же не скрывал радости за меня полковник. – Правнуки-то его теперь – потомственными дворянами станут при рождении!

Вернувшись, мы представились генералу Обручеву по случаю награждения высокими наградами, генерал поздравил нас и отпустил со службы – отмечать награды, но достойно для кавалеров таких орденов. Вышли опять на Дворцовую, стараясь уберечься от пронизывающего ветра (а ведь, когда пересекали площадь, идя на прием в Зимний, снаружи было практически безветренно, вот ведь переменчивая питерская весенняя погодка). Дойдя до Певческого мостика, мы взяли извозчика, решив пойти в модный фешенебельный ресторан «Донон», на набережной Мойки, 24. Вообще-то офицеру было не к лицу ходить пешком, даже если близко, но здесь еще сыграло то, что я, по крайней мере, уже замерз, так как был в лаковых штиблетах, не приспособленных для прогулок. Вот и искомый адрес, действительно, в двух шагах. Сунув извозчику двугривенный, я огляделся: ничего похожего на дорогой ресторан, я-то ожидал увидеть ярко освещенный подъезд, швейцара с бородой, а то и двух, но ничего этого не было и в помине. Сергей потащил меня куда-то во двор.

– Это здесь, иди за мной, – показывал дорогу полковник, видно, бывавший здесь не первый раз, – просто с улицы не заметно.

Двор, впрочем, был ярко освещен, летом здесь явно стояли столики под деревьями в тенистом саду. Войдя в помещение, где было тепло и уютно, мы сдали гардеробщику шинели и прошли в зал. Публики было немного, сегодня же Чистый четверг, все по домам сидят и предаются душеспасительным мыслям, очищаясь перед Светлым Христовым Воскресением. Из офицеров были мы двое, но нет, там, в углу, явно генеральские эполеты золотом блестят. Может, «превосходительства» тоже награды обмывают. По соображениям офицерской этики надо было бы спросить у старших по званию разрешения присутствовать, но Агеев не стал с этим заморачиваться и просто потащил меня к такому же столику в другой половине зала. Рядом чинно сидели какие-то господа во фраках, дам не было вовсе, то есть вообще. Полковник заметил, что высшая аристократия в общем зале не сидит, а больше прячется от публики по отдельным кабинетам, там и вход отдельный. Но мы не графы с князьями, хотя, если я так же буду делать карьеру семимильными шагами, он не удивится тому, что ему вскоре придется обращаться ко мне «ваше сиятельство, господин граф». На эту «подколку» я ответил, что скорее я буду в ближайшем будущем именовать его «превосходительством», поскольку мне до графа гораздо дальше, чем ему – до генерала.

Пока Агеев лениво перелистывал меню и изучал винную карту (я отдал заказ на откуп ему), у столика бесшумно возник официант.

– Что ваши высокоблагородия изволят заказать? – спросил он, наклоняясь в поклоне. – Осмелюсь предложить раков по-бордоски, свежайшие-с, все хвалят…

– Вот что, голубчик, раков мы у себя в деревне наловим, во Францию нам для этого ехать нечего, да и не из Бордо они, а здешние, чухонские, – осадил пыл халдея Агеев, – нам бы чего по-русски, стерлядки паровой отведать, например. А для начала осетрины холодного копчения, балычок тоненько порезать, сёмужки с лимоном и икорки, само собой, зернистой и огурчики свежие порезать. Вы что предпочитаете к рыбному столу, Александр Палыч, может, бутылочку шабли, нет, ну его, не подходит для сегодняшнего торжественного случая. Притащи-ка нам, братец, бутылочку «Клико», веселой вдовы, в ведерке со льдом, как положено.

– Ну нешто мы не понимаем, ваше высокоблагородие, господин полковник, может, изволите сами на стерлядок взглянуть, вам их и поймают тут же, – предложил официант, – вон у нас «акварий» возле фонтана.

И правда, в большом аквариуме плавали разнообразные рыбы, а на дне, шевеля усами, сидели крупные раки (видимо, будущие «бордоские»). Выбрав стерлядок среднего размера, побойчее, мы вернулись к столику, где уже были сервированы закуски и стояло ведерко с шампанским. Официант подвинул нам стулья и спросил:

– Прикажете открыть?

– Да уж давай, братец, открывай.

Ловко открыв бутылку, официант продемонстрировал полковнику пробку и налил немного вина в бокал. Агеев сделал глоток, а затем кивнул головой, давай, мол, наливай.

Шампанское и впрямь было хорошим, в меру охлажденным. Поскольку это был мой первый бокал шампанского в этом веке, я попытался его оценить. Доводилось мне пить в лучшие годы и «Клико» и «Дом Периньон», но это как-то отличалось, и в лучшую сторону.

– Неплохой Резерв^[27], – отметил полковник, отпив пару глотков. – Что же, за нас, кавалеров орденов Империи Российской, и дай Бог, чтобы не последних.

Потом мы отдали должное закускам, а затем принесли стерлядок, отдельно блюдечко с порезанным лимоном и отваренной некрупной картошки с зеленым (!) укропом. Стерлядка была приготовлена на пару с какими-то травами, а не просто так. Под нее хорошо прошел еще бокальчик брюта, после чего Агеев, насытившись, произнес:

– Хорошо поесть и выпить, Саша, это еще то удовольствие, но ведь не в этом счастье.

– А в чем, Сергей? – ответил я, опасаясь, что полковник ответит: «в служении государю», тогда придется пить стоя за государя императора, бить бокалы и заказывать «Боже, царя храни», впрочем, оркестра здесь никакого нет. Были бы мы пьяны, то исполнили гимн «а капелла»^[28], и пусть тогда хоть кто-нибудь остался сидеть!

Затем, естественно, стрельба в потолок, битье зеркал и халдейских морд, все как в низкопробном советском кино про дебоши белых офицеров. Но здесь аристократический ресторан, никто даже не говорит громко, тем более не бузит, да и револьверов у нас с собой нет…

– Нет, Саша, счастье не в этом, а в том, когда тебя любят, когда тебя ждут и ты нужен. Я ведь женюсь, друг мой, и предлагаю тебе быть шафером на моей свадьбе, – прочувствованно сказал Агеев, разливая остатки шампанского. – Завтра Страстная пятница, предложение делать нельзя, а вот сразу после Пасхи отправлюсь просить руки. Я уже однажды просил, но получил от ее мамаши отказ, что, вот будешь генералом, Сережа, тогда и приходи. Ну, я хоть и не генерал, но после награждения Георгием, думаю, долго в полковниках ходить не буду, тем более государь меня заметил, вот сегодня, когда Черевина подозвал, генерал-лейтенант ему про меня прямо дифирамбы пел, какой я храбрый и отважный был в Корпусе^[29].

– Сергей, это тот генерал-лейтенант с алкогольным носом в сизых прожилках и вислыми усами, что сопровождал императора, дойдя и до меня?

– Да, это генерал Черевин, друг государя и начальник его охраны. Он в свое время уговорил перейти меня в Корпус жандармов офицером для особых поручений. Я ведь не всегда был жандармом, на них ведь нигде не учат, и офицеры подбираются разные: кого вытурили из полка за проступки, а кто сам ушел, вроде меня. Я ведь в лейб-гвардии Ее величества кирасирский полк, что расквартирован в Гатчине, в знаменитые «синие кирасиры» был назначен. Но быть гвардейским кирасиром весьма накладно, а семья наша средств не имела, отец умер, а вскоре и матушка, остались я и сестра, она на Бестужевских курсах сейчас учится, а как я поступил в жандармы, то вовсе прекратила со мной общаться, маленькая еще была, глупая, книжки революционные читает, дура. Я ей деньги посылаю, а они назад возвращаются, гордая, не берет «подачки от жандарма, у которого руки по локоть в крови борцов за народное счастье». Уж я просил приглядеть за ней своих знакомых по Корпусу, как бы с бомбистами-анархистами не связалась, но пока, говорят, только книжки читает и разговоры разговаривает с такими же, как она.

А с Наташей я, считай, с детства знаком, их имение рядом с нашей деревенькой, – рассказывал дальше Сергей, – и любим мы давно друг друга, она хоть и младше меня на двенадцать лет, но я для нее был просто друг и как бы старший брат. Вот прошлым летом она согласилась стать моей женой, и пошел я просить Наташиной руки у ее маменьки, графини. Ну и получил отказ: «Ты, говорит, Сережа, нам как родной, но был бы ты генералом, я бы еще подумала, а так, извини…»

– Так что, друг мой Саша, – продолжал Агеев, – конец нашим холостым пирушкам, хотя мальчишник мы еще устроим, а ты пока холостой, отдавай должное Катюшиным прелестям, но и на барышень из приличных семейств поглядывай, ты ведь теперь потомственный дворянин и надворный советник в 23 года с двумя орденами, среди которых Владимир с мечами – это же редкость среди статских, война-то вон когда закончилась, когда ты еще в гимназию ходил. Так что на твой орден смотрят, те, кто понимает, конечно.

И правда, два прилично одетых господина за соседним столиком упорно глядели на меня:

– Прошу простить покорно, вы Александр Павлович Степанов? – обратился ко мне один из них.

Да это газетчики из питерской «Недели»: Гайдебуров, редактор, и второй – Меньшиков вроде. Да, вот они представляются Агееву:

– Господин полковник, прошу еще раз извинить, мы не сразу признали вашего визави^[30], – подошел к столу Гайдебуров, – позвольте представиться: Гайдебуров Павел Андреевич, редактор еженедельника «Неделя», и Меньшиков Михаил Осипович, секретарь редакции и постоянный корреспондент. Позвольте нам задать пару вопросов господину надворному советнику.

– Это на усмотрение Александра Павловича, – ответил Агеев и подозвал официанта, приказав убрать со стола.

– Александр Павлович, – начал Гайдебуров, а Меньшиков достал свой неизменный блокнот, – вижу, что вы теперь на государственной службе и не обойдены чинами и наградами…

– Это без комментариев, – оборвал газетчика полковник, – видно, что он не жалует пишущую братию.

– Понимаю, – продолжил Гайдебуров, – поэтому не буду спрашивать, за что чины и награды, тем более такие. Я хотел лишь спросить о завершившихся в Военно-медицинской академии испытаниях чудодейственного препарата, что вы изобрели, слухами об этом полнится весь Петербург, мои знакомые врачи наперебой обсуждают эту новость. А господин фон Циммер тоже причастен к этому изобретению, где он сейчас, в Москве или здесь?

– Господин фон Циммер трагически погиб во время взрыва в лаборатории, а я вот, видите, тоже пострадал там же. Да, препарат СЦ (он назван по первым буквам наших фамилий) сейчас прошел необходимые испытания, и об этом будет опубликована статья в ближайшем номере «Военно-медицинского журнала».

– А можно ли приобрести ваш препарат и где?

– Все права на СЦ уступлены моему деду Степанову Ивану Петровичу, на фабрике которого он и производится. Желающие купить могут обратиться в представительства компании, они есть во всех крупных городах Империи, естественно, есть и в Петербурге, в Гостином дворе на Невском. Пока компания продает препарат СЦ только оптом в аптеки и аптечные магазины.

Пусть будет реклама, чем больше людей узнают, тем лучше препарат разойдется. Надо подсказать деду, пусть дадут рекламные объявления в крупные газеты и в местные, там, где есть представительства.