Глава вторая, в которой все уже, собственно, началось, только никто об этом не догадывается…

– Одно дело шпицштихель, и совсем другое – больштихель!

Из х/ф «Покровские ворота» (1982)

В кабаке, как всегда, царил средневековый полумрак. Кирпичные неоштукатуренные стены сходились аркой над головой, в них были вбиты какие-то цепи и сделаны ниши. В оформлении ниш никакого порядка и системы не наблюдалось – в двух, ближайших к выходу, стояли пустые доспехи рыцарей тевтонского ордена. И были эти доспехи небольшого, практически, карликового размера (хотя, возможно, это были детские доспехи).

В третьей нише раскинуло свои розоватые листья какое-то неизвестное растение, в четвертой находился пожарный кран. Два самых дальних углубления в стене вмещали в себя дубовые полочки, на которых красовались фарфоровые статуэтки дуэний и пастушек. Немного сумбурный интерьер, но мне всегда нравилось здесь бывать – обстановка располагала к отдыху и неторопливой беседе. Музыка не била по ушам запредельным количеством децибелов, а сервис не бил по всему остальному.

Мы с Мишей выбрали четырехместный стол рядом с неизвестным розовым растением, которое я тут же окрестил Фикус Инкогнито, два других места были для Жоры и Кеши. Больше никто из нашей компании приходить не собирался – трое были в командировке, один на больничном. Еще один отпросился на свадьбу друга, и его послепраздничный зеленоватый облик все ожидали увидеть не раньше понедельника. Мы сделали предварительный заказ и, в ожидании остальных, налили себе по рюмочке водки.

Часа через полтора всем уже захорошело. Разговор вился вокруг совершенствования человека вообще и его мозга в частности, с позиции до неприличия компьютеризированных людей. Основную тему старательно развивал Кешка, видимо, давно озадаченный этим вопросом:

– Отнесись к мозгу, как к компьютеру. Вот какие проблемы – глючит у тебя комп. Взял ты и переставил ось. Ну, или отшаманил, если не сильно глючит. А с человеком как быть? Ежели без психиатрии? – свои слова он сопровождал старательным разглаживанием дубовой столешницы – скатертей на столах не было.

– Ну и кто тебе мешает? НЛП в помощь, ковыряй свои заморочки, только совсем обезбашенным не стань, – любитель психологической и «около того» литературы Георгий распрямлял авторитет, не забывая отправлять в рот аппетитные кусочки прожаренной телятины.

– Нет, мы будем рассматривать сильно замусоренный случай – нам-то лет уже – ого-го. Барахла ненужного в голове – немерено. Там, обиды всякие, комплексы полноценности и наоборот. По одной выдергивать занозы уязвленного самолюбия, несчастных любовей и тупо вирусов – себе дороже, остатка жизни не хватит. Короче, связываться с чисткой реестра не будем. А вот если взять это все – и отформатировать. Причем в более продвинутой файловой системе. Скинуть на флешку необходимый минимум ценной информации, да переустановить ось.

Мишка, более близкий к техническим вопросам программного обеспечения, нежели Кеша – заместитель командира отдела доставки, возражал:

– Нет, не получится, ведь это, считай, полная потеря памяти. В жизни, конечно, можно головой удариться больно-пребольно, заполучить шикарную амнезию, как в длинных сериалах, чтоб она отретроградила тебя по самые ясельки. Только как-то жалко прожитых лет – не все же там мусор. И если воспринимать мозг, как компьютер, то не на все 100 процентов. Что такое флешка для жизни – ее просто нет! Ты же не можешь хранить свою память кроме как в своей голове. Ну да, бывают всякие фотографии и видео знаменательных событий – но как ты сохранишь запах любимой женщины? И вообще, считается, что в подсознании вся информация чуть ли не с момента зачатия хранится. А если верить в реинкарнацию, то еще и прошлые жизни аккуратно заархивированы. В общем – форматировать нельзя, ведь это, считай, полная потеря памяти…

В разговор включился я, несколько легкомысленно произнеся:

– Но можно, например, спионерить у Господа Бога еще одну лицензионную версию Жизни. Разбить жесткий диск на два-три, и поставить разные файловые системы. Ну, например, FAT32 и NTFS – одна быстрее с мелочью работает, у другой защита информации лучше. Скинуть инфу на один логический диск. Переставить операционку. А на другой поставить более продвинутую вторую ось, с Божьей помощью…

– Ага, будет бог тебе помогать, если ты у него спионерил лицензионный продукт. Может, смысл всей твоей жизни – это альфа-тестирование операционки Жизнь1985.25.09, причем, урезанной версии. А ты тут хочешь себе установить Жисту8, да еще и не русифицированный вариант! – скептицизм Михаила бил через край.

– Ну, ладно – спионерить, это я так, по пути наименьшего сопротивления. Мы же взрослые люди, можно же и купить, в конце концов. В смысле, приобрести легальным путем – заслужить праведными делами. Например, на ниве борьбы с шаманизмом. Или образцовым соблюдением седьмой заповеди.

– А что это за заповедь? – вопросил Кешка, ровненькими полосками разрезая «мясо по-рыцарски».

– Не прелюбодействуй, – Жорик произнес это, будто бы личное наставление собственному потомку, причем сопровождалось это намерением треснуть самого молодого из нас Кешу по голове ложечкой из теплого салата «Жанна Д'Арк», который на поверку оказался обычным «Цезарем» с курицей.

– Ну да, а винчестер-то у тебя один! Ты, конечно, можешь выбирать операционку, но только при загрузке, либо в boot.ini надо ковыряться каждый вечер, перед сном, то есть отключением. Определяя, каким человеком тебе завтра проснуться. Замечу, что из FAT32 ты не видишь, что у тебя на диске под NTFS записано.

И просыпаешься ты утром в FAT32, чтобы быстро переделать кучу всяких нудных мелких домашних дел. Рядом жена спит. С которой твое тело познакомилось, будучи под новой операционкой. А под старой ты ее не помнишь, – Миша тряс головой, словно партизан на допросе. – И тещу не помнишь. И что детей двоих нарожал – не помнишь, не знаешь! Вся информация за последний пяток лет тебе под старой системой недоступна!

– Да ладно, чего ж вы все так буквально к компу привязываете? Допускаем, что все ты помнишь – и последние годы, и сопливое детство, и супружницу любимую. Начинают же люди жизнь заново? И в молодости, и в зрелости. Помнят же, что с ними раньше-то было? Может, они и есть счастливые обладатели новых версий!

– Вот тут я не согласен – они как раз практически забывают старую жизнь. То есть, можно считать, не имеют доступа к Первой жизни – ну разве что, на уровне сторонних носителей. Тех же фото и видеозаписей, плюс знакомых из прошлого. Ни чувств старых, ни привязанностей, ни обид. Так, скупые информационные факты. А это о чем говорит? Что версия на порядок ниже – ведь каждая следующая поддерживает предыдущие. Ну, как правило…

– Ну да, или в небесной канцелярии надоели их барахтания, и им жесткий диск потерли, и все заново установили…

– А, может быть, производителя сменить на другого – не все же тебе Майкрософт. Есть еще и Линукс, и Макинтош…

– А какой это такой другой производитель? Бог один, – я раскачивался на стуле в нетрезвой серьезности, обличающе взирая попеременно то на одного, то на другого. – Сатана? – последнее слово было произнесено несколько громче обычного, и даже слегка перекрыло фоновый шум в «Рыцаре». За моей спиной тут же материализовался официант Сережа с мефистофелевскими усиками, концы которых были приподняты дежурной улыбкой.

– Что вам угодно?

Жора вздрогнул и размашисто перекрестил стремительного работника сферы общепита, скомандовав ему:

– Сгинь! Но тут же щелкнул пальцами, задерживая официанта, и, обводя стол глазами, добавил: – Водочки еще и сочку грейпфрутового принеси, пожалуйста.

Сережа, кивнув, испарился в полумраке заведения так же молниеносно, как и нарисовался. Мне даже показалось, что это не сигаретный дым за ним вьется, а густая элитная сера из преисподней.

– Ладно, все это тонкости. Нам сейчас совершенно не принципиально в них разбираться. Нам нужно концепцию построить. У нее еще скелета нет, а вы уже спорите, куда этому динозавру половые органы приставить…

Я встал. У меня заканчивались сигареты. Обычно я бросал празднично. То есть последней выкуренной пачкой, как правило, становился какой-нибудь необычный сорт сигарет, что-нибудь новое или хорошо забытое старое. Дорогое и красивое.

Я подошел к бару и долго разглядывал презентацию табачных компаний, пока не остановился на светло-бежевой высокой пачке. С красиво срезанными ребрами – прямо как у настоящего гробика. Хмыкнув, я приобрел эту символичность у бармена, который, не переставая нервно разговаривать по мобильнику, услужливо улыбаясь одними губами, пошелестел пачкой за барной стойкой, и отдал мне ее распакованной. Я взглянул на зал. С моей позиции он просматривался идеально, клубы дыма над столиками и красноватая подсветка создавали фееричное впечатление, будто находишься в таверне, освещенной камином-жаровней.

Вечером здесь играла живая музыка, и сейчас, по чьему-то заказу, музыканты задушевно выводили «Владимирский централ», что, в общем-то, не было типичным репертуаром для данного заведения. Но эта икона шансона идеально вписалась в пьяное настроение среднестатистического средневекового программиста.

Пока я, выковыривая сигарету, обследовал пальцами свой последний гробик (пардон, предпоследний – последний будет непременно из дорогого лакированного дерева, и сделают его только лет через семьдесят), меня заинтересовало небольшое происшествие.

Все столики были заняты, а пара пустых – зарезервирована, и ввалившаяся в кабачок троица девиц запнулась на администраторе. Как оказалось, столик ими был предварительно заказан, но пока две из них выясняли это, третья подошла к стойке. В легком шоке я раскуривал сигарету со стороны фильтра, не замечая этого, и откровенно пялился на девушку…

Глава третья, в которой герой дважды успевает покраснеть

Твои волосы, руки и плечи – твои преступленья,

Потому что нельзя быть на свете красивой такой.

М. В. Андреев

Ее глаза были большими и красивыми. Я бы даже сказал, огромными и прекрасными. Нежное голубое сияние мягко окутывало верх ее лица, подсинивая поразительно чистые, словно юная снежинка, белки глаз, и трепетало сквозь приопущенные ресницы феноменальной длины, делая их еще более пушистыми.

Мне вообще глаза кажутся в человеке самой главной чертой, а в ее случае и вздернутый носик, и изящная волна верхней губки, словно специальные указатели, тихо шептали на всех языках мира: «Смотри мне в глаза…». Даже тонкие брови почтительно огибали этот волшебный свет настолько высоко, насколько это было возможно сделать, не принеся ущерба красоте этого необыкновенного лица.

Она немного отошла от стойки, и стало видно ее гибкий профиль. Мой взгляд скользнул вслед ниспадающим пшеничным волосам, густым и ровным. И, подобно лыжнику на трамплине, следуя безупречной геометрии тела, отскочил от упругого зада, даже не добравшись до нижнего края короткой, но аппетитно пышной фиолетовой юбки, которая соблазнительно подрагивала елочкой из трех ярусов, обрывающихся задолго до колен – девушка словно пританцовывала в такт музыке. Музыке моего сердца. Мне просто хотелось так думать, ибо нимфа, душевно выплясывающая под «Владимирский централ», автоматически теряла основной пакет акций в моих глазах. Хоть мне и нравились некоторые песни Михаила Круга.

Я судорожно глотнул ядовитый дым и снова взглянул на нее – уделив на этот раз внимание не очень большой, но, скорее всего, безупречной груди, обтянутой белым топом, и обнаженному участку загорелого живота, который являл взору пирсинг желтого металла, уютно спрятавшийся в глубоком пупке.

Стройные ноги были обуты в короткие сапожки белой кожи на стальной шпильке, и, глядя на ее икры, я готов был расплакаться в умилении. Пытаясь накрутить на палец сантиметровую прядь волос у правого виска, я наливался оптимизмом, думая о том, как не повезло Александру Сергеевичу, нашему, Пушкину, с поиском «хоть пары стройных ног», и как повезло мне – ибо я лицезрею (или ногозрею?) их эталон. Легкую кожаную курточку под цвет сапожек девушка держала, набросив на руку.

Вообще-то, уж не знаю, в силу каких именно особенностей собственной психики, но – я не влюбляюсь с первого взгляда. Скрупулезный анализ всех моих влюбленностей позволил мне выявить формулу собственных привязанностей.

Сначала я вообще не замечаю свою будущую любовь. Но, поскольку, девушки и женщины, в которых я влюбляюсь, все же неординарны и красивы, и привлекают других мужчин – причем в количествах, за которые Минздрав непременно бы отругал, и даже отшлепал, а не просто предупредил – я непременно вовлекаюсь в обсуждение их достоинств. Только, в отличие от своих друзей или знакомых, уже наглотавшихся розовой влюбленной облачности, я выступаю в роли трезвого обвинителя.

И без устали, аргументировано и убежденно ставлю акценты исключительно над недостатками. Я искренне негодую и плююсь, кручу пальцем у виска и хохочу над вкусом несчастных влюбленных, бесспорно полагая, что сам никогда бы не попал под чары этой красотки, потому что – а), затем, б), и еще у нее в), и, что уж совсем в ворота не лезет – г).

После этого, проснувшись каким-нибудь, до неприличия добрым и солнечным утром, я обнаруживаю себя, по самое не хочу влюбленным в предмет недавней беспощадной критики. И это самое недавнее «не хочу» вероломно меняет знак на противоположный. Причем положение моих дел оказывается гораздо более запущенным, чем у утешаемых мною накануне сотоварищей. В общем, влюбляюсь своеобразно. Медленно, но верно. Всерьез, так сказать, и надолго.