– Не учи ученую. Что-что, а в тайниках я разбираюсь. Мы в свое время тюки турецких курток через таможню провозили. А тут всего лишь чемодан денег!

* * *

По команде Андрей с поднятыми руками начал медленно поворачиваться. Перед ним знакомый сторож с настоящей винтовкой.

Десять лет назад Стругов служил в ВДВ. Что-то забылось, но основные навыки остались.

Вот сейчас он мог спокойно отнять у деда оружие, сбить его с ног, связать и убежать. Но Андрей предпочел вступить в переговоры.

– Вы что это, уважаемый?

– Как это что? Я, дорогуша моя, задержал грабителя при попытке проникновения.

– Вы, уважаемый, поаккуратней с винтовкой. Вдруг выстрелит?

– Не выстрелит! Мне к ней патронов не дали. Ты руки-то опусти. И скажи мне, дорогой грабитель, ты и вправду Стругов из «Зубра»?

– Да, это я! И удостоверение у меня есть. Вот оно. Посмотрите, если не верите.

Андрей протянул сторожу редакционное удостоверение. Тот осторожно взял его в руки, внимательно осмотрел, прочитал и почему-то понюхал.

А потом дед отошел на шаг, прищурился и начал сверять фото с оригиналом.

Стругов чуть повернул голову, на пять секунд замер, а потом ехидно спросил:

– Как? Похож?

– На фото ты помоложе. Но вроде все сходится. Правда, сейчас любую корочку могут изготовить.

– Эта настоящая. Клянусь!

– Верю! Только ты не думай, Стругов, что, если я сторож, то мой интерес – пиво, рыбалка и домино. Нет! Я читал твои статьи. Одобряю! Но есть у меня и особое мнение. Не дотягиваешь ты, Стругов, до мирового уровня.

– Это как?

– Не отражаешь интересы народных масс.

– Я стараюсь.

– Вот и старайся! Так значит, что сейчас ты на Шустрова зубы навострил? Его фирма – сборище воров и жуликов.

– Да, и у меня есть некоторые сомнения по его поводу.

– И это правильно… Ты, брат, сфотографируй меня для обложки журнала, а потом я буду давать тебе интервью.

Сторож наскоро причесался, выбрал место и удачную позу. А Андрею пришлось делать фотографию человека с ружьем на фоне рекламы «Нашего дома».

– Готово, дед! На обложку не обещаю, но постараюсь, чтоб крупным планом.

– Постарайся, дорогой. А теперь слушай! Работают они ни шатко и ни валко. Если точно сказать – вообще не работают! Через день забегут три парня, заведут мотор и давай бульдозер по площадке гонять. Или единственную сваю три часа забивают.

– Зачем?

– Для показухи! Это, друг, изображение бурной деятельности. Шум и грохот! Пусть народ в округе думает, что стройка кипит, но меня-то не проведешь. У меня не только ум, но и интуиция.

* * *

Чем ближе подходила Татьяна к дому на Болотной улице, тем страшнее ей становилось. Как будто она была не в знакомом Рощинске, а в глухом лесу, где волки воют и филины ухают.

Перед подъездом Рузова остановилась, глубоко вдохнула и вошла.

Спустившись на несколько ступенек, она увидела, что дверь в полуподвал открыта.

Это была типичная мастерская заваленная картинами, мольбертами, палитрами с засохшей краской и прочими атрибутами живописцев.

В углу у окна стоял у холста художник с усами, как у Дали. Зарубин сразу заметил Татьяну, мельком глянул на нее и продолжал творить! Он мурлыкал какую-то песенку, не отвлекаясь от работы. А зачем суетиться? Ну, пришла очередная натурщица.

Пусть раздевается и подождет.

Много их здесь ходит!

Но Татьяну это как-то обидело. Она вспомнила уроки журналистики и попыталась сразу взять быка за рога.

– Так! Если не ошибаюсь, вы художник Тимофей Зарубин.

– Он самый, но я что-то не понял! Вы кто?

– Не надо так волноваться. Я не из налоговой инспекции. Но вам от этого не лучше. По заданию своей редакции я веду расследование.

– По какому поводу?

– По поводу фальшивых картин.

– Каких именно?

– Фальшивых! Это значит поддельных и липовых… Вы были на выставке «Нашего дома»?

– Был.

– Вы видели там «Даму с попугаем»?

– Видел.

– Очень хорошо! Только не говорите мне, Зарубин, что это подлинный Брюллов. Это липа! Вы согласны?

– Согласен! Вернее, у меня тоже закрались сомнения. Только неудобно как-то стоя разговаривать. Вы садитесь вот сюда, в кресло.

Татьяна чувствовала, что Зарубин не просто разволновался – он испугался!

Художник стал галантным. Он усадил Рузову в массивное деревянное кресло, стоявшее в центре мастерской.

Сам Зарубин зашел сзади и прихватил в правую руку массивную бутылку. При этом он продолжал общаться, говоря шепотом, как заговорщик.

– С вас надо картины писать. Вы такая красивая. А откуда вы узнали про Брюллова?

– Пока это мои догадки. Это – журналистская интуиция. Я недавно начала писать статью.

– Будут и доказательства! У меня с собой есть проба краски и холста картины. Надо провести анализ. Ведь можно определить возраст этого «Брюллова»?

– Конечно, можно. А кто-нибудь еще об этом знает?

– Пока нет! Это будет, Тимофей Ильич, наша с вами тайна, расскажите, как специалист – кто мог нарисовать эту мазню. Я думаю, что эту вещь писал ремесленник! Мошенник от живописи.

Тимофей давно знал, что художника обидеть может каждый. Но до сих пор его картины никто так не унижал!

На последних, очень обидных для себя фразах Зарубин не удержался. Он взмахнул бутылкой и опустил ее на голову настырной Татьяны Рузовой.

* * *

Стругов знал, что его будущая теща не сахар! Он знал, что Роза Степановна очень крепкий орешек.

Но Андрей наивно надеялся, что забота о жизни дочери превзойдет всё.

Почти полчаса он рассказывал, что фирма «Наш дом» это почти бандитская контора. А Таня, имея пробы липового Брюллова, может влезть в самое пекло.

– Вы понимаете, Роза Степановна, что там огромные деньги крутятся. Миллионы долларов! И там везде криминал!

– Я понимаю.

– Эти люди за такие деньги любого зароют.

– Вы правы, Андрей.

– Да, но Танюша со своим наскоком сразу дров наломает.

– Не надо сгущать краски! Журналистика – всегда была опасной профессией.

– Именно – опасной! Вот и не надо дочку в самое пекло посылать. С ней может случиться что угодно. Куда она пошла?

– Откуда я знаю, куда! Кажется, Таня пошла к моему знакомому.

– К кому?

– К одному художнику-реставратору. Это очень приличный человек. Благородный и смелый.

– Его фамилия? Адрес? Телефон?

– Не скажу!

– Жаль! Вот вы здесь, Роза Степановна, в мягком кресле сидите, а Танюшу, возможно, в этот момент убивают!

– Ладно, записывайте адрес, его зовут Тимофей Зарубин. У него усы, как у Сальвадора Дали.

Когда Андрей убежал, Роза Степановна так и осталась сидеть в мягком кресле. На ее лице возникла масса эмоций – от гнева до сожаления.

С одной стороны – это хорошо, что Андрей любит Таню. Но нельзя же так резко разговаривать с будущей тещей!

Хотя, с другой стороны – Стругов в чем-то прав. Тимофей Зарубин приятный мужчина, но авантюрист. Он мог во что угодно вляпаться.

А вдруг Татьяну и на самом деле сейчас убивают?!

* * *

Таня была пока жива…

Она открыла глаза и начала смутно вспоминать всё, что случилось.

Потом она увидела, что сидит привязанная к деревянному креслу с подлокотниками. И какой-то мужчина с усами, как у художника Дали, испуганно суетится, бегая вокруг.

Рузова начала приходить в себя. Она поняла, что находится в мастерской, а этого нахального мужчину зовут, кажется, Тимофей Ильич.

Но он не виноват – она сама к нему пришла…

Живописец, наконец, подумал и успокоился. Зарубин сообразил, что надо, прежде всего, найти пробы краски и холста. Он уже осмотрел и ощупал сумочку. Там было редакционное удостоверение «Зубра» и стандартный набор женских мелочей.

Вывод один – важную улику девушка спрятала на себе. Или в карманах, или в каком-то укромном месте.

Художник считал себя демократом и либералом. Он презирал пытки, допросы и обыски.

Он был благородный человек! Одно дело, если бутылкой по голове, а другое – лезть девушке за пазуху.

Всё так, но тут как раз особый случай! Придется поступиться принципами джентльмена…

Татьяна ощутила, как он приблизился и начал своими грязными лапами обыскивать ее. Он ощупывал шею, плечи, грудь.

Внутренне она негодовала, но кричать не могла. Этот гад наклеил ей пластырь на губы.

И дергаться Таня не могла – тело было плотно прижато веревками к креслу.

А Зарубин вошел во вкус.

Все его принципы остались в прошлом. Ему вдруг понравилось иметь полную власть над другим человеком.

Зарубин приступил к обыску в зоне «ниже пояса». Но на столе зазвонил мобильник, и художнику пришлось отвлечься от приятного занятия.

Татьяна по первым фразам поняла, что пока она была в отключке, Тимофей Ильич уже сообщил кому-то о ее визите. А теперь он отчитывался о своих действиях.

– Алло! Пока все чисто! Обыскал я ее – никаких документов не нашел. Точно! Она журналистка из «Зубра». И она клянется, что никто не знает о ее подозрениях.

На последней фразе художник внимательно посмотрел на пленницу, и Таня утвердительно замотала головой: «Да, об этом никто не знает».

По простоте душевной она не поняла, что подписала себе смертный приговор. Если нет других свидетелей, то ее можно спокойно убрать. Как говорят – баба с возу, и концы в воду!

А Зарубин продолжал свой отчет.

– Я уверен, что про Брюллова она сама додумалась. Кроме нее – никто ничего не знает! Но хорошо бы мне аванс в счет тех денег. Понял! Жду вас! Нет, «жучков» я пока на ней не искал. Сейчас проверю и перезвоню…

Зарубин продолжил личный досмотр. И при этом он периодически обращался к Татьяне с шутками в стиле «черного юмора».

– Вот я с детства все не мог понять – или есть жизнь на том свете, или нет! А тебе можно позавидовать – скоро ты об этом узнаешь. Это, если она есть, то узнаешь! А на «нет» и суда нет.

От страха Таня возмутилась и как могла начала протестовать. Она старалась дергаться и подпрыгивать вместе с креслом.

Но художника это только веселило.

– Не надо так волноваться, девочка! Это вредно для здоровья. И не надо так меня стесняться. Я же художник. Считай, что ты моя натурщица! Позируешь в последний раз…

* * *

Синий «Рено» Стругова мчался по улицам города, разгоняя встречные автомобили и редких прохожих.

Непонятно почему, но Андрей был очень взволнован. Интуиция подсказывала ему, что надо спешить. И он пытался на ходу развернуть схему и найти Болотную улицу, где жил художник Тимофей Зарубин.

Конечно, Рощинск – это не Москва!

Ни и здесь были своя дорожная полиция и свои патрульные машины.

Мимо одного из постов ГАИ «Рено» промчалось почти со скоростью звука. За ним погнались, но его спасло полное незнание города.

Пытаясь срезать путь, он сделал несколько поворотов, и оказался в глухом и тенистом тупике.

Полицейские «Жигули» промчались мимо, даже не подозревая, что нарушитель скорости добровольно залез в ловушку.

Именно здесь Стругов смог развернуть план города и найти окраину с болотной улицей. Она оказалась не рядом, а на другом конце Рощинска…

* * *

Танюша находилась в шоке, в растрепанных чувствах и растрепанной одежде.

Она продолжала сидеть в кресле связанная и с пластырем на губах. А художник был рядом. Он открыл все шкафы и наспех собирал дорожную сумку.

Успокаивая свои нервы, Зарубин вел добрую светскую беседу.

– У каждого своя судьба, дорогая моя! Вот ты думаешь, что я твоей смерти хочу? Вовсе нет! Ты можешь мне не верить, но я добрый. Просто, карта так легла! Всё не в твою пользу. Вот сейчас мне привезут крупные деньги, и я уеду на юг. И там я лягу на дно. А что будет с тобой, то я даже и думать не хочу. Мне не надо, чтоб меня кошмары мучили.

В этот момент раздался звонок во входную дверь…

Таня точно помнила, что входила в открытую дверь. Но потом привычным жестом она прикрыла ее, а та взяла и защелкнулась. Иначе, зачем кому-то звонить?

Художник пошел открывать. Обернувшись на выходе из мастерской, он жестами он показал Татьяне, что все происходит так, как он и говорил. Приехали его деньги и его свобода!

Таня слышала скрип замка, звук поцелуя и невнятный разговор. Потом спор, испуганный возглас Зарубина и вслед за этим оглушительный выстрел.

И потом тишина!

От неожиданности Таня подпрыгнула вместе с креслом.

И ей вдруг стало очень страшно. Теперь она ожидала чего-то ужасного. И оно произошло.

Сначала скрипнули половицы, а потом в мастерскую вошел Зарубин с ошалевшими глазами. Он передвигался очень странно, как-то рывками и на прямых ногах. Но главное, что на его груди расползалось кровавое пятно.

Художник шагал к ней!

Он даже не шел, а плыл, широко раскидывая руки.

Когда Зарубин приблизился к креслу с Танюшей, он замер, что-то промычал, дернулся и плашмя рухнул вперед, придавив свою пленницу.

Девушка поняла, что на ней лежит труп!

Она попыталась сбросить с себя мертвое тело. Но это не получилось, и она отключилась, потеряв сознание.

Таня уже не видела, как в мастерскую вошла фигура в черном плаще и с пистолетом.

Потом эта фигура проверила пульс Зарубина, взяла со стола нож, отрезала веревки над правой рукой Рузовой и вложила в ее ладонь пистолет…

* * *

Стругов выбежал из машины и рванулся в подъезд двухэтажного дома. Андрей машинально побежал по скрипучей лестнице наверх.

Он же, не знал, что мастерская в полуподвале!

А за эти несколько секунд из двери Зарубина выскользнула фигура в черном плаще и скрылась в кустах у старого дома.

На лестничной площадке Андрей понял, что художник живет ниже. И в этот момент в одной из квартир открылась дверь, из-за которой выглянул толстый мужчина пенсионного возраста. Он был в старых спортивных брюках с красивыми подтяжками.

Стругов хотел спросить о Зарубине, но не успел. Полуголый сосед шустро запер дверь.

Андрея поразили глаза этого мужика. Они выражали панический ужас. Казалось, что он увидел не добропорядочного журналиста, а монстра из фильма ужасов.

Когда Стругов спускался в полуподвал, колоритный пенсионер в подтяжках уже звонил в полицию:

– Алло, это милиция?.. Я вам очень советую поскорее приехать. Здесь, кажется, у нас убили художника Зарубина… Нет, сам я труп не видел, но внизу очень громко стреляли из револьвера… Нет, я не пойду смотреть! Я еще в своем уме. Сами приезжайте и посмотрите… Куда? Так вам еще и адрес нужен? Хорошо, я продиктую. У вас есть, чем записать? И, кстати, я хорошо видел убийцу.

* * *

Майор Воловик был совсем сбит с толка. Сначала ему позвонила Роза Степановна, сообщив, что ее дочка поехала к реставратору Зарубину, и что там ее могут убить.

А минуту назад пенсионер Веткин сообщил, что убили самого художника.

От управления полиции Рощинска до дома Тимофея Зарубина было рукой подать. Сидя в дежурной машине Дима Воловик вспомнил, что семь лет назад имел виды на Таню Рузову. Он даже считался другом семьи и дарил конфеты Розе Степановне, думая, что задабривает будущую тещу.

И еще майор вспомнил, что рядом в оперативной группе едет криминалист Рома Станкевич. Очень хороший парень! В те годы он тоже ухаживал за Татьяной.

Но симпатичная девушка думала не о них, а о Москве и о карьере журналистки. Она уехала из Рощинска по-английски, оставив обоих соперников с носом.

* * *

Дверь в мастерскую была открыта!

Еще с порога Андрей позвал хозяев на американский манер: «Эй, кто-нибудь есть дома»?

Но в ответ тишина!

Стругов прошел по коридору и еще раз крикнул.

И опять тишина…

Он вошел в мастерскую и почти сразу увидел труп, распластавшийся на кресле.

И только подойдя поближе, Андрей заметил, как под мертвым телом барахтается его невеста.

На всякий случай Стругов пощупал пульс художника. Потом он обнял труп Зарубина, приподнял его и оттащил в сторону.

В ходе этого перемещения из кармана Зарубина вывалилась бумажка, и аккуратный Андрей решил вернуть ее на место. Но он не стал лезть в карман к мертвецу. Это не этично!

Стругов положил бумажку в свой карман и бросился развязывать Татьяну, которая начала приходить в себя. Она даже улыбнулась.

Всё хорошо! Но узлы на груди Рузовой, да и сама ее грудь – всё было перепачкано кровью Зарубина. А теперь и у Андрея – все руки в крови!

Стругов работал спиной к входу. Он волновался и совсем не чувствовал, как в мастерскую осторожно вошли оперативники: майор Дмитрий Воловик, лейтенант полиции Костя Сухов и эксперт Рома Станкевич. У первых двоих в руках тускло блестели пистолеты, а криминалист приготовил наручники.

Две пары браслетов!

Андрей чуть не плакал. Это он так жалел невесту, которая перенесла смертельный шок.

Он хотел поцеловать несчастную невесту, но его остановил немного визгливый окрик Воловика:

– Стой, гад! Стрелять буду! Теперь медленно поворачиваемся и протягиваем ручки вперед… Станкевич, передай-ка лейтенанту наручники!

Костик взял у Романа наручники, подошел к Стругову и защелкнул браслеты на его кровавых руках.

А Таня Рузова услышала знакомую фамилию, приподнялась в кресле и радостно заорала:

– Рома! Дима! Здравствуйте ребята! Как хорошо, что вы пришли.

– Ты, Таня, сиди спокойно. Ты не ранена?

– Нет, Дима. Всё в порядке.

– Мы, однако, вовремя. Мы задержали этого гада. Он к тебе приставал? Маньяк!

– Это вы про Андрюшу? Он не маньяк, а журналист. Это мой жених! И он, между прочим, спас меня раньше вас.

– Не надо, Рузова. Ты ничего не бойся. Знаем мы этих женихов. С виду журналисты, а внутри маньяки!

Лейтенант Сухов уже успел обыскать Андрея и читал его редакционное удостоверение.

– Товарищ майор! А она права. Это Андрей Стругов, журналист из «Зубра». Я читал его статью. Он так про коррупцию писал, что от той пух и перья.

– Не спеши, Сухов. Твое место десятое! Я и сам не слепой! Вижу, что это журналист. Только он обнаружен рядом с трупом, и у него руки по локоть в крови… Делай, что тебе говорят!

А тем временем криминалист Станкевич нашел под креслом пистолет. Пряча его в пакет, он тоже решил поучить лейтенанта.

– Трудно работать в этом бардаке. Но пистолет я всё-таки нашел! И если на нем отпечатки этого журналиста, то он как миленький поедет в лагеря, лес валить. А вечерами на Колыме будет писать про коррупцию. Жених!

Стругов вдруг понял, что пистолет валялся под правой рукой Татьяны. И значит, что убийца мог стереть свои отпечатки и вложить оружие в руку Рузовой. А тогда произойдет непоправимое – эти сатрапы обвинят ее в убийстве.

У журналиста логика не хуже, чем у сыщика. Но находясь в наручниках Андрей не мог подобрать нужные слова.

– Ребята, здесь недоразумение. Я вам сейчас все объясню. Я интересовался «Дамой с попугаем». А Таня хотела сама написать. Мы достали комочек краски, и она пошла к Зарубину. Но здесь попала в капкан… Кто-то убил художника и сбросил всё на нее! А этот пистолет не мой!

Воловик даже удивился, что у Рузовой такой жених. Этот журналист двух слов связать не может.