Сармы на берегу завопили и рванулись к реке. Раскручиваясь в воздухе, мелькнули арканы. Они с плеском падали в воду, но попусту – слишком поздно.

Мои рефлексы опередили сознание. Сорвав плащ и шапку, я погнал коня к реке. Сапоги и пояс с мечом стащил на ходу. «Хорошо, что подарил доспех Амаге!» – мелькнула мысль, и в следующий миг кобылка врезалась в воду. Я вскочил на седло и, определив направление, нырнул. «И вот нафига это мне!» – успел подумать, как тут тело обожгло холодом. Мысли исчезли.

У водопоя, как я и думал, было не глубоко. Ровное, песчаное дно, плавно уходящее в глубину. Прозрачная вода позволяла смотреть вдаль, чему стоило радоваться, если бы не холод. Одежда защитила меня от температурного шока, но, быстро промокнув, сковала тело ледяным панцирем. Яростно двигая руками и ногами, я плыл в метре над дном, вертя головой. Тело утопшей я заметил скоро, но тут кончился воздух, и я устремился на поверхность. Выскочив, жадно глотнул. Рядом упал аркан.

– Убью, на хрен! – завопил я и, показав кулак, нырнул.

Сарма лежала, уткнвшись лицом в дно и раскинув в стороны руки. Я опустился на ноги, схватил ее за кисть и потащил к берегу. Как? Пешком, конечно. Так быстрее, и меньше вероятности, что подцепят арканом. Зачем, спрашивается, в воду лез? Воздуху до мелководья мне не хватило, пришлось, бросив утопленницу, выскочить на поверхность еще раз. Сармы смотрели туда, где я был раньше, и мое появление прозевали. Арканы метнуть они не успели. Я опустился на дно, схватил утопленницу и потащил дальше. Когда мы, наконец, показались из воды, к нам ринулась туча сарм. Я заорал, отгоняя их, и сам вынес девчонку на берег. Причитаний мне не хватало! Утонувшая в состоянии клинической смерти, каждый миг дорог.

Удивительно, но меня послушались. Я слышал, как что-то кричала Сани, затем заорала Дандаки, и мне более не мешали. Ощутив под ногами сухой берег, я положил утопленницу, разжал ей челюсти и двумя пальцами вычистил изо рта набившийся песок. После чего взгромоздил сарму животом на подставленное колено – лицом вниз. Сильно надавил с боков, выжимая из легких воду. Изо рта утопленницы потекла тоненькая струйка. Еще раз, еще! Все, хватит! Воды выбежало со стакан, больше при утоплении не бывает. Я бросил сарму на спину, повернул ей голову набок, и скрестил свои ладони на ее грудине. Раз, два, три, четыре, пять! Теперь – воздуху в рот. Раз, два, три, четыре, пять! Вдуть…

На десятом цикле тело сармы выгнулось, и она закашлялась. Я подхватил ее с песка и поставил на четвереньки. Ее вырвало, она зашлась в раздирающем кашле. Все! Дальше без меня.

С трудом разогнув застывшие суставы, я встал. Нас окружала толпа. Прямо передо мной, вперив единственный глаз, маячила Дандаки.

– Разденьте ее и разотрите! – просипел я, указав на утопленницу. – Согрейте воду и напоите кипятком. Меня тоже.

Сотница рявкнула, нас окружили. С меня стащили одежду и стали растирать бараньим мехом. Телу стала возвращаться чувствительность, я ощутил, как меня бьет озноб. Вынырнувшая как из-под земли Сани протянула мне сухие штаны и тунику – вытащила из вьюков, умница! Я торопливо оделся. Сани подала мне сапоги, а после того, как я обулся – шапку, пояс и плащ. Самой последней в ее руках оказалась фляга.

– Молодец! – похвалил я и приложился к горлышку. Вино скользнуло в желудок, поселив в нем приятную теплоту. Фу-у-у!

Спустя короткое время я лежал у костра, впитывая благодатное тепло. В руке моей покоилась чаша с вином, в котелке над огнем булькало. Аппетитно пахло вареным мясом. Сармы под шумок закололи бычка, и нам достался кусок лопатки. Горячий бульон – это то, что сейчас нужно. У костра находились лишь мы с Сани. Кварта хлопотала у костра, снимая пену.

– Сядь, – сказал я. – Не убежит.

Она послушалась.

– Что ты кричала на берегу?

– Мой господин великий шаман и умеет воскрешать мертвых.

Я едва удержал чашу в руке.

– С чего ты взяла? – спросил, откашлявшись.

– Стал бы ты тащить из реки сарму, если б не собирался ее воскрешать! – пожала она плечами. – Зачем нам дохлятина? Разве я солгала? Все видели, как ты вдохнул в нее жизнь.

Я почесал в затылке. И вот что теперь: ругать ее или хвалить? Если б не откачал сарму, опозорился бы навек. Пал в глазах сотни ниже копыта. Но мне удалось, и я в авторитете. Сани – умница! Я поманил ее пальцем. Она склонилась, и я чмокнул ее в щечку. Кварта зарделась.

– Господин! – сказала, потупясь. – Я не заслужила такой ласки.

– Это мне решать! – хмыкнул я.

– Знаешь, кого ты воскресил? Ее зовут Бимжи, что означает «голубка». Она дочь Дандаки, единственная.

Я покачал головой. Надо же, как срослось! Выходит, не зря купался.

– Дандаки любит Бимжи, поэтому держит ее при себе. Сегодня та едва не погибла.

Лучше надо детей воспитывать! Зачем было лезть с копьем?

– По обычаю сарм, если шаман возвращает кому-то жизнь, то спасенная принадлежит ему. Теперь Дандаки обязана отдать Бимжи тебе.

Всю жизнь мечтал!

– Отказаться нельзя! – заторопилась Сани, разглядев выражение моего лица. – Оскорбишь.

– Зачем она мне?

– Ну… – Сани потупилась и стала возить пальчиком по траве. – Бимжи – треспарта и очень красивая.

Хм! Не заметил.

– Ты можешь взять ее в постель, и она будет ласкать тебя всю ночь.

– Поэтому Дандаки с радостью ее отдаст? И даже будет настаивать?

Сани кивнула. Нет, добро наказуемо! Мало того, что спас сотнице дочь, так еще и спать с ней? Фиг вам! Я скрутил кукиш и ткнул им в сторону сарм. Сани засмеялась. Она знала, что означает это жест.

– Господин!

Она склонилась и неумело ткнулась губами мне в щеку. После чего вскочила и захлопотала над костром, приняв самый озабоченный вид. Гм… Кажется, меня неправильно истолковали.

…Дандаки явилась, когда мы хлебали варево – ложками, из одного котелка. Сотницу сопровождала спасенная мной Бимжи. Следом сарма из сотни тащила миску с дымящим мясом. По знаку Дандаки миску поставили перед нами, после чего сарма исчезла. Мать с дочкой сели напротив и поджали под себя ноги. Сотница сделала приглашающий жест:

– Угощайся!

В миске исходило паром бычье сердце, из чего я сделал вывод, что нам принесли самое лакомое. Уговоров я ждать не стал. Разрезав сердце ножом, подцепил половинку и протянул Сани. Вторую взял себе. Сотница поморщилась, но промолчала. Мы с квартой жевали мясо, запивая его вином. Дандаки и ее дочь молча смотрели. Жуя, я разглядывал Бимжи. Сани не соврала: и в самом деле хорошенькая. На вид лет семнадцать. Глаза узковаты, но остальные черты лица вполне европейские. Вид диковатый, на меня поглядывает с испугом. Ну, да, великий шаман…

Я сделал вид, что поглощен едой. Однако мой интерес к девушке не остался без внимания.

– Нравится дочь? – спросила Дандаки, как только я вытер губы.

Я кивнул – чего скрывать?

– Она твоя. Бимжи молода, здорова и согреет тебя ночью.

– Обойдусь.

Сотница вспыхнула.

– Моя дочь хуже твоей самки?

Она разгневанно глянула на кварту.

– Сани не греет меня ночами.

– Мне сказали: вы спите вместе! – удивилась Дандаки.

– В одной палатке, но под разными одеялами.

– Не понимаю, – растерянно произнесла сарма. – Ты же муш! Вам нужны женщины!

– Если мы их хотим.

– А ты не хочешь?

Я почесал в затылке. Как ей объяснить?

– Зачем я здесь, Дандаки?

Она удивленно подняла бровь.

– Как ты верно заметила, я мужчина. В Роме нас мало. Поэтому мужчин ценят и лелеют. И вот вместо того, чтобы лежать в мягкой постели, пить вино и наслаждаться ласками женщин, я валяюсь на войлоке у костра. Ночую в палатке, дрожа от холода, отбиваю зад о седло лошади. Зачем, как думаешь?

Дандаки засопела.

– Тебе нужна твоя самка, – сказала тихо.

– Жена, – поправил я. – Если я отправился в этот путь, наверное, есть причины не тащить в постель первую же попавшуюся женщину, пусть даже красивую? Их и в Роме полно. Я прав?

Она кивнула.

– Поэтому не следует обижаться. Я не возьму твою дочь, как не брал других женщин. У меня есть жена, и я ей верен.

– Мне нужно поговорить с тобой! – сказала Дандаки. – Наедине.

Бимжи вскочила и убежала в темноту. Как мне показалась, с облегчением. Сани удалилась нехотя. Сотница проводила ее взглядом.

– Прежде, чем заговоришь, – упредил я ее, – я хочу знать, что с Виталией?

– Она жива, – пожала плечами Дандаки. – Ее сытно кормят. Скрести шкуры – дело тяжелое, работнице нужны силы.

– Вы заставили ее скрести шкуры?! – воскликнул я.

– Это лучше, чем собирать сухой навоз, – заметила сотница. – Там приходится нагибаться, а беременной это трудно. Скрести можно на четвереньках.

Я с шумом выдохнул воздух. Ну, гады вонючие! Только доберусь!

– Я говорила, что ты странный, – сказала Дандаки. – Так переживать за свою самку! Хотя я видела такую любовь. Его звали Луций. Он попал в плен еще до мора. Жил в храме, спал со жрицами. Мада – его дочь. Когда у нее случились первые Дни, Луций забрал Маду к себе и отказался спать с другими женщинами. Ему угрожали, но он настоял на своем. Семя давал, но спал только с возлюбленной. Она родила ему трех сыновей.

– Мальчиков? – удивился я. – Человеческих?

– Они были без хвостов, – подтвердила сотница. – К сожалению, дети умерли – родились слишком слабыми. Но само их появление восприняли, как знак Богини. Маду избрали Великой матерью. Луций помогал ей править. Их боялись…

«У сарм верховная жрица правит Степью, – вспомнил я. – Если, конечно, этими дикарями можно управлять…»

– Теперь Мада умирает, – продолжила сотница.

Я насторожился.

– У нее на теле возникли бурые и черные пятна, их все больше, и они растут в размерах. Зудят. Мада слабеет и очень похудела. Эту болезнь у нас зовут «шикри». От нее умирают.

«Похоже на меланому», – прикинул я.

– Мада не верит в скорую смерть. Считает, что болезнь из-за того, что у нее нет мужчины – молодого и сильного. Он вольет в нее жизнь. Поэтому и вызвала тебя в Балгас. Ты сможешь ее вылечить?

– У нее вздулись узлы под мышками?

Дандаки кивнула.

– Не смогу.

Дандаки вздохнула, как мне показалось, с огорчением.

– Со смертью Мады в Степи случится война. Желающих занять ее место много. Обычай требует, чтобы Великая мать несла в своих жилах кровь людей, имела чистое, без изъянов тело. Она должна зачать от человека. Таких сарм почти не осталось. Орды станут выдвигать женщин, рожавших от наших мушей – таких хватает, и кончится тем, что все передерутся. Будет большая война. Ее можно остановить…

– Позволь, догадаюсь! – перебил я. – Бимжи! Если она забеременеет от меня…

Дандаки кивнула.

– А она не молода для Великой матери?

– Маду избрали в семнадцать, – пожала плечами сотница. – Бимжи столько же. К тому же я рядом.

«Ты станешь повелевать Степью из-за спины дочери, – дополнил я мысленно. – Кто бы мог подумать: у кочевников – и такие страсти! Мадридский двор!»

– Ты согласен? – спросила Дандаки.

– Что взамен?

– Я помогу тебе вернуться в Рому – вместе с женой. Мада, как понимаешь, не собирается тебя отпускать.

– Она дала слово.

– Отпустить женщину. Это она сделает – рома ей не нужна. А вот тебя задержат. Даже смерть Мады этого не изменит. Человеческий муш – слишком большая ценность. Его дочери могут претендовать на место верховной жрицы. Орды передерутся за обладание тобой, начнут войну. Могут и зарезать, чтоб не достался врагу. Убийство муша – великое преступление, за такое ломают хребет, но в войну случается.

«Веселенькая перспектива!» – прикинул я.

– Я родила Бимжи от Луция, – сказала сотница. – Мне посчастливилось получить его семя. Он был немолод, и Бимжи стала последней его дочерью. Она – кровная сестра Мады, это известно, к тому же не путалась с мужчинами-сармами. Другие успели от них родить, а Бимжи чиста. Ей достаточно забеременеть от человека…

– Поэтому ты привела ее ко мне?

Дандаки кивнула.

– У нее Дни?

Сотница покачала головой.

– Тогда зачем?

– Нужны свидетели, которые подтвердят, что Бимжи спала с тобой.

– Воины из твоей сотни? Им не поверят.

– Тогда дождемся родов. Доказательством станет ребенок.

– Тем временем случится война. В ходе ее Бимжи могут убить. Этого, кстати, захотят в первую очередь. Если нет железного претендента, дорога открыта.

– Ты не глуп, пришлый! – вздохнула сотница. – Но я не знаю другого способа.

– Можно поискать.

Дандаки уставилась на меня единственным глазом.

– Представь себе! У Бимжи наступают Дни, ты собираешь почтенных сарм из тех, кто пользуется доверием. На их глазах Бимжи и… – я закашлялся, – мужчина удаляются за дверь или занавес – не знаю, что там у вас найдется, и все слышат характерные звуки. – «Затем гостям вынесут окровавленную простыню», – хотел добавить я, но вовремя спохватился. Девственность, как явление, в Паксе отсутствует – не предусмотрена местной природой эта деталь у аборигенок. – После чего гости могут убедиться, что Бимжи получила требуемое. Как скоро у вас наступают признаки беременности? Ну, там, живот?

Сотница хмыкнула.

– Сколько женщин ты брал в Паксе, пришлый?

– Одну.

– Рома расточительны! – покачала головой сарма. – Позволить зря тратить драгоценное семя… Ну, так слушай! Когда сарма готова к беременности, она впадает в безумие, которое рома зовут «Дни». Мы говорим: «Анук». Анук может длиться декаду. Получив семя, женщина беременеет, и Анук немедленно прекращается. От беременной исходит особый запах.

– Я не чувствовал его у жены.

– У пришлых плохой нюх! – усмехнулась сотница.

– Достаточный, чтобы ощутить, как вы воняете! – не сдержался я.

– Ты, пока не прыгнул в реку, тоже не пах цветами! – хмыкнула Дандаки. – В Степи негде помыться. Не беспокойся! В Балгасе есть бани, и тебя туда отведут. Если пожелаешь, то вместе с Бимжи.

– Лучше с женой!

– Как скажешь! – пожала она плечами. – Но Бимжи все равно вымоют и умастят маслом. Когда Анук прекратится, и от Бимжи запахнет, можешь уезжать. Я позабочусь, чтоб вам не мешали.

Глаз Дандаки блеснул.

– Этого мало, – сказал я.

– Чего хочешь еще? Золото?

– У меня оно есть. Ты дашь слово, что Степь прекратит набеги на Рому.

– Это не просто сделать! – покачала головой Дандаки.

– А кому легко? – развел я руками. – Но я согласен только на этих условиях.

– Я подумаю! – сказала сотница и встала. – Но мне нравится твое предложение, муш!

– Меня зовут Игрр, Дандаки!

Она кивнула и удалилась. Вернулась Сани, и мы легли спать. Сон не шел. Я ворочался, одолеваемый мыслями. Во что я ввязываюсь? Зачем? Мне нужно всего лишь спасти Виту. К чему интриги? «Виту захватили в плен, – вмешался внутренний голос, – и могут вновь. Кто даст гарантию, что этого не случится? Пока сармы с рома воюют, жизнь Виты в опасности. Она не захочет уйти из алы – ей нравится служба. Ты хочешь остаться вдовцом? Брось сомневаться! Бимжи – красивая девочка, сегодня вы вместе купались, – голос мерзко хихикнул. – Заодно и помылись. Приголубь ее! Тебе понравится!»

«Заткнись! – посоветовал я голосу. – Расскажу Вите, и она мне запретит. Она ревнивая».

«Это точно! – согласился голос. – Будет и дальше скрести шкуры».

Я плюнул и выругался.

– Что-то случилось, господин? – послышался голос Сани.

– Спи! – откликнулся я. – Привиделось…

Сани вздохнула и придвинулась ближе. От нее пахло травами. «Как ей это удается? – подумал я. – Помыться негде, от сарм несет, да и от меня, как сказали, а Сани как будто в ароматической ванне искупалась».

«Вот и проверь! – посоветовал мне голос. – Не видишь, девочка страдает? Доставь ей удовольствие! И себе. Хватит строить из себя недотрогу! Не мальчик. Наслаждайся сам и дай насладиться другим!»

«Я подумаю над этим!» – пообещал я, и голос угомонился.