– Война – дело молодых. Лекарство против морщин, – процитировал военком слова из песни. – Ладно, капитан. Говорят, готовят документ – вроде, разрешат брать вас на контракт. Как получим, позвоним. Рапорт в канцелярии оставь.

Документ приняли, Лосев подписал контракт. И нарвался дома на скандал.

– И куда тебя несет! – ярилась жена. – Мало кровушки своей пролил? Молодые пусть воюют.

– В том и дело, Маша, что молодые, – отвечал ей Лосев. – Что они умеют? Гибнут ведь зазря. Я чеченскую прошел, Цхинвал и Сирию. Нас так просто не возьмешь. Кто должен защитить тебя и Альку? Пацаны не сдюжат. Украина лишь начало, дальше примутся за нас. Ну, и денег заработаю, платят хорошо. Альке помогу с учебой – дорого в Москве студентке.

– Ведь убьют же дурака, – всхлипнула супруга. – Как мы будем без тебя?

– Компенсацию заплатят, – успокоил Лосев. – Деньги там большие, вам надолго хватит.

– Был ты дураком, им и остался, – плюнула жена. – За кого я замуж вышла?..

Попрощались, впрочем, хорошо. Николай обнял жену и дочку, обещал звонить и убыл по команде. Их, таких как он, повоевавших ветеранов, набралось немало. В части встретили их хорошо, Николаю сходу дали роту. Позже он узнал, что с началом операции ротам придавали в помощь ополченцев из Донбасса – тех, кто посидел под пулями. Молодым российским офицерам и контрактникам не хватало боевого опыта, оттого несли ненужные потери. Ветераны помогли их сократить. Замом Лосеву назначили старлея, он учил его и молодых контрактников тактике и практике боев за город. Получалось хорошо – вон, Попасную как ловко взяли.

Там он и нарвался… Правильно жена сказала, что дурак, не смог привыкнуть к подлости противника. Убивать детей и женщин, чтобы нанести удар по «русским» – это не помещалось в голове. Потому попал в ловушку…

Прибежал сержант из третьего взвода.

– Товарищ капитан, – доложил взволнованно. – Там, в подвале, женщины и дети. Выбраться не могут, выход заминирован. Укры их о том предупредили. Мы и сами видели. Там растяжка на дверях висит, скотчем примотали.

– Что ж, веди, – ответил Лосев…

Для начала вызвали сапера, чтобы снял растяжку. После крикнули засевшим, чтобы выходили. Дверь в подвал открылась, показалась женщина с ребенком на руках. Перед ней шла маленькая девочка, лет, наверное, трех – грязная, чумазая. За ее спиной виднелись и другие дети. Николая укололо в сердце. Девочка была совсем как дочь, ну, когда той было столько. Бросившись вперед, он взял ее на руки. Девочка ручонками обхватила его шею.

– Разобрали всех, бегом отсюда! – крикнул Николай.

До него хоть поздно, но дошло: для чего укропам упреждать мирняк о мине? Явно, чтоб собрать солдат противника, а потом по ним ударить. Где-то есть корректировщик, или дрон маячит в небе. Деток быстро расхватали, женщин потащили за руки. Взвод летел к укрытию. Николая обгоняли – тяжело бежать, когда тебе полтинник, да еще при полном снаряжении. Один броник сколько весит! А еще разгрузка, автомат… Девочку капитан отдал солдату – тот умчал ее вперед, сам же топал позади. Тяжело дыша, он видел, как солдаты, дети, женщины забегают в дверь подвала, ранее проверенного бойцами. Там обстрел не страшен. Вот уж и последний скрылся…

Он немного не успел. В воздухе завыли «Грады», над кварталом поднялись кусты разрывов, и один пришелся сразу за спиной…

«Лоханулся я в Попасной, – подумал Николай. – Может, здесь получится? Пропадет ведь пацан. Для начала ограбят, а потом сдадут в интернат для умственно отсталых. Не по-нашему это, не по-людски. Следует помочь. Будет трудно, но прорвемся. Не война все же. Был я Лось, а стал Коровкой. Ну, и хрен с ним…» На мгновение кольнуло сердце: никогда не увидит больше Машу с Алькой. Только с этим он успел смириться, отправляясь воевать. Офицеру всегда следует держать такую возможность в уме. Девочкам придется нелегко, но с потерей справятся.

– Эй, Борис! – окликнул Лосев. – Я согласен.

К удивлению Николая, тот не отозвался. Вместо Бори в голове раздался тихий женский голос:

– Пусть спасет тебя Господь, защитник! Береги сыночка.

Николая обдало теплом. Мир вокруг стал ярче, зримей. Он услышал, как журчит вода в трубах отопления, дует ветер за окном. С глаз как будто стерли пелену, из ушей достали вату. Руки, ноги налились упругой силой, ее было просто некуда девать.

Николай вскочил, прошелся колесом. К удивлению, такое получилось. Руки, ноги подчинялись, как родные, а ведь раньше тормозил в движениях. Хорошо быть молодым, здоровым, сильным. Встав на ноги, он решил заняться делом. Для начала постирал белье с трико и развесил в ванной. Со стиральной доской было непривычно, но освоил быстро. Простыни и наволочку прокипятил в оцинкованном баке – тот нашелся за плитою в кухне. Сполоснул, оставил отмокать, добавив в воду таблетку синьки. Упаковка их нашлась в буфете. На ней Лосев прочитал и способ применения. В мойке обнаружилась эмалированная кастрюля с крышкой. От нее несло соленой рыбой. Николай ее помыл и оставил на столе. Покончив с этим, занялся уборкой. Совок с веником нашлись под мойкой в кухне, в ванной обнаружились и тряпка со шваброй. Тряпка ссохлась и по твердости напоминала кожу, но в воде размякла. Наведя везде порядок, Лосев достал из шкафа электрический утюг, чудом избежавший разграбления. Расстелив на столе байковое одеяло, погладил влажное трико – чтоб скорей просохло. Ходить в белье ему не нравилось. На ступни натянул носки, прижав их штрипками. Побудет в них пока. Тапки у Бориса были, но они воняли. Николай их постирал и положил на батарею. К вечеру просохнут.

Завершив работу, он доел на кухне хлеб. Жрать хотелось просто ужас как. Принесут ли вечером поесть? Боря, вроде, говорил, что будет дядя. Посмотрев в окно, Николай догадался, что снизу расположен продовольственный магазин. Он видел заезжавшие во двор грузовики-фургоны. Древние, с капотом впереди. Они вставали к рампе, и водители распахивали двери сзади. Грузчики в халатах тащили из фургонов хлеб в кирпичиках, батоны на широких деревянных лотках, молоко в бутылках в ящиках из толстой проволоки. Спуститься и купить? На что? В доме ни копейки.

Вид недоступной для него еды заставил недовольно заурчать желудок. Николай вернулся в комнату и развалился на диване. Будильник на столе показывал начало пятого. Что делать, если дядя не придет? Спуститься вниз и встать у входа в магазин с протянутой рукой? Ну, во-первых, стыдно. Во-вторых, последствия непредсказуемы. В той жизни это прокатило бы, а в СССР другая обстановка. Сдадут в милицию, а там посмотрят документы и решат отправить в дурку пацана – пусть там и содержат. Прощай, свобода…

Внезапно до него донесся звук отпираемого замка. Николай вскочил и направился в прихожую. Открылась дверь, и в нее зашел невысокий, щуплый мужичок в кепке и плаще. В руке он нес сетчатую сумку. В ней Лосев разглядел две буханки хлеба и большой кулек из оберточной бумаги. Кое-где она промокла, и Николай почувствовал запах соленой рыбы.

– Заждался дяди? – улыбнулся гость и, нацепив на вешалку кепку, протопал в кухню. Плащ и ботинки он снимать не стал. Николай поморщился и отправился следом. На кухне гость примостил на табурете сетчатую сумку, достал буханки и выложил на стол. Затем извлек кулек. Сумку свернул и убрал в карман.

– Кастрюлю, вижу, приготовил, – хмыкнул гость. Говорил по-русски он не чисто, искажая слова^[5], – и памыв, – заметил, убирая крышку. Он развернул кулек и вытряхнул в кастрюлю ворох мелкой рыбы. – Сёння килька, – объявил. – Хамса кончилась. Паек табе на пару дней. Ешь! Боря кильку любит, – он произнес, кого-то передразнивая, и Лосев догадался, что его.

При виде рыбы желудок заурчал, а рот наполнился слюной. До жути захотелось запустить ладонь в серебристое богатство, захапать ворох рыбки и жрать, размазывая по лицу рассол. Пацан, наверное, так и делал, оставляя разводы грязи на лице. Николай с трудом себя сдержал. Прошел к буфету и достал тарелку. Ложкой навалил в нее горку кильки. Ножом отрезал от буханки толстую краюху. Взял вилку, сел на табурет и стал неспешно есть, забрасывая в рот по паре рыбок. Жевал их вместе с головами, закусывая свежим черным хлебом. Вкусно просто до невозможности. Или это ощущения от Бори?

– Во даець, божия коровка! – промолвил посетитель, все это время наблюдавший за подростком широко открытыми глазами. Подумав, он присел на табурет, и вынул из кармана початую бутылку водки. Та оказалась небольшой, примерно с четверть литра^[6]. В горлышко бутылки была вставлена самодельная пробка из оберточной бумаги. Гость достал ее, раскрутил бутылку и вылил водку в горло. Крякнул и, выцепив из кастрюли рыбку, бросил ее в рот. Затем отщипнул от початой буханки кусочек хлеба и отправил его следом. Энергично прожевал. – Есть культурно став, рукой не хапаешь. И рожа чистая, памывся вроде. К тебе кто-то прихадыв?

– Сейчас отвечу, – сообщил Лосев, отодвигая опустевшую тарелку. – Скажи мне, дядя, ты мой опекун?

– Ага, – ответил мужичок, – так твоя мамка захотела. А я ёй брат, хотя двоюродный. Родных у Ольки не осталось, сгибли на войне. Мы с ёю родичались^[7].

– Я получаю пенсию?

– Конечно, – опекун кивнул. – По случаю утраты кормильца.

– Большую?

– Тридцать шесть рублев, одиннадцать копеек. Олька получала хорошо. Бухгалтер на заводе…

– А сколько стоит килька?

– 12 копеек килограмм. Хамса по десять.

– Буханка хлеба?

– 12 копеек.

– Ты, значит, тратишь на меня 24 копейки в день, в то время как из пенсии выходит более рубля. Где остальные деньги, дядя?

– Э-э… – мужичок завис. – Я за кватэру вашу заплатив.

– Сколько?

– Пять рублей с копейками.

– Все равно выходит более рубля. Остаток пропиваем? Это вот, – Лосев щелкнул ногтем по бутылке, – купил за деньги инвалида? Так ты о нем заботишься, мерзавец?

– Да што ты, Бора? – возмутился опекун.

– Сейчас узнаешь!

Николай вскочил и левой сгреб опекуна за ворот. Прислонив его к стене, стал хлестать правой ладонью по щекам. Голова мужчины моталась на тощей, кадыкастой шее.

– Тебе, козел, мать сироту доверила, – рычал Лосев в перепуганную рожу. – А ты его ограбил, голодом моришь. Где деньги, которые мне мать оставила? Где вещи, которые из дома вынес? Задушу скотину!

Он сжал покрепче ворот мужика.

– Не надо, Бора, – прохрипел жертва. – Детки у меня.

Николай ослабил хватку.

– Деньги отдавай!

Трясущейся рукой мужик достал из кармана кошелек. Николай забрал, открыл и высыпал на стол бумажки и монеты. Подвигал пальцами. Тринадцать рублей и семь копеек.

– Где остальные?

– Потратил, – мужичок сглотнул.

– Когда заплатят снова?

– Через три недели.

«Проклятый алкоголик! – подумал Николай. – Пропил две трети пенсии. 13 рублей на три недели – 62 копейки в день».

– Где деньги со сберкнижки, вещи матери, мои?

– Одежу Лизка продала, – опекун опять сглотнул. – Купила мебель и обновки для сябе. Детей одела…

– А меня раздела.

– Она сказала: «Этому не треба». Еще и холодильник и машину швейную забрать хотела. Посуду взяла. Яна осталась.

– Вернешь все, деньги – тоже. За проданное отдашь, что получили. А нет – не обижайся, дядя! – Николай ощерился. – Приду и задавлю обоих. Детей твоих сдадут в детдом.

– Все буде, Бора! – испуганно заверил мужичок. – Не надо нас душить. Дык я пойду?

– Ключ от квартиры отдавай! – Николай протянул ладонь. – Чтоб следующую пенсию принес мне до копейки. Ты понял, пидарас?

– Да, – закивал мужчина и, отдав ключ, исчез за дверью.

«Надеюсь, все вернет, – подумал Лосев. – А нет – придется туго. Не повезло нам с пацаном нарваться на такую гниду… Еще б на Лизку эту посмотреть. Я б этой слякоти сказал…»

«Будьте осторожны со своими желаниями – они имеют свойство сбываться»^[8]. В правоте этой сентенции Николай убедился довольно скоро.