– Больно, да? – спросил у него тихо, когда его губы задрожали. – Знаешь, именно боль проявляет то, что скрыто глубоко внутри, то, что человек тщательно прячет от самого себя. Боль обнажает страх, отчаяние, слабость, – я совсем едва ослабил хватку, чтобы он не отключился раньше времени. – Мне всегда интересно за этим наблюдать. Я ищу тот самый момент, когда человек, находящийся на грани, откроет свою истинную сущность. И знаешь, что самое интересное? – вновь усилил хватку, когда очередной капилляр лопнул в его глазу. – Очень часто люди разочаровывают. Большинство ломаются, превращаются в жалких, трусливых существ, прямо, как и ты сейчас.

После этого я прекратил его мучения, раз и навсегда. Легким движением свернул шею Князя и опустил руки.

В последующие месяцы мы вновь разделились.

Я с Хантом добрались до Аткенса, кому Князь продал Маршалла. Лизи отправилась пока просто наблюдать за О’Нилом, а Дэни и Ноа связались с людьми, которые работали с Маркусом.

Аткенс добровольно отдал Маршалла, когда увидел Дэни и понял, кто он, вернее, кем он был. Мы припасли форму ликторов, как раз для таких случаев. Иногда она играет на руку.

Достать Маршалла – оказалось самым простым шагом. Правда, его за этот год с небольшим успело потрепать. Это я понял, когда увидел, что у него нет левого глаза.

– С каких это пор я стал видеть мертвецов? – вот, что он тогда у меня спросил.

– Видимо, с тех пор, как лишился глаза.

– Ты всегда плохо шутил.

– Это просто у тебя, что раньше, что сейчас нет чувства юмора.

Маршалл криво улыбнулся, как и я.

Именно от него мы и узнали все детали произошедшего в тот день. Все догадки подтвердились. Кроме одной. То, что Сицилия и не планировала отдавать Эйвери Князю. Она отдала девушку Дэрилу.

Примерно в то же время выяснилось, что О’Нил покинул Анклав, отправившись вместе с Тобиасом Ридом в район Фрейзхола. Зейн отправился с ними.

Мальчишка оказался везучим, раз выжил после введения сыворотки. О’Нил давно искал подходящую кандидатуру и нашел.

Я велел Лизи следовать за ними, но опять же просто наблюдать. О’Нил не убил бы мальчишку, не в то и не в ближайшее время.

С правительственной верхушкой всегда разбираться тяжелее, чем с обычными людьми. Поэтому пока Дэни с другими медленно выяснили, кто поддерживает Сицилию, чтобы начать их устранять, то я и Маршалл сосредоточились на Эйвери.

Маршалл каждый день говорил о ней, и я даже успел пожалеть, что вообще вытащил его.

Мы не были точно уверены, что Эйвери до сих пор у него, как и не были уверены в том, что она жива.

Я никогда не тешил себя ложными надеждами. Если Эйвери действительно попала к Дэрилу и провела там всё это время, то она могла не выжить.

Проникнуть к нему в общину было также проблематично, даже если бы это сделал Маршалл. Поэтому мы просто дождались, пока он сам её покинет, отправившись на одно мероприятие.

Достать туда пригласительное тоже оказалось нелегко. Мне пришлось остаться, а Маршаллу зайти внутрь. Мы должны были просто выяснить действительно ли Эйвери жива и находится в общине у Дэрила.

Кое-что пошло не плану, и Маршалл даже врезал Дэрилу, не сдержавшись. И именно это в дальнейшем сыграло против нас.

Мы выяснили, что Эйвери действительно в той общине и начали обдумывать дальнейший план. Правда, уже вскоре Дэрил покинул общину, полностью уничтожив её.

Эта крыса почувствовала опасность и сбежала. Мы не успели всего на несколько часов. Позже мы обнаружили подземелье, где этот ублюдок держал людей, судя по сгоревшим трупам.

Опознать кого-то было практически нереально.

Найти Дэрила ещё раз оказалось сложнее, потому что он затаился.

Общину он перенес в другое место, местоположение которой удалось вычислить через пару месяцев.

Нам даже удалось незаметно пробраться туда, чтобы убедиться, что Эйвери там нет.

Правда даже после этого мы продолжили наблюдать за тем местом, и так я заметил, что Дэрил частенько выезжает за пределы общины и едет в одно и то же место, что находилось в тридцати милях от его общины.

Там оказалось лишь здание с кучей охраны, где более ничего не было. Единственная дорога, по которой можно проехать, вела в общину к Дэрилу.

Нам нужно было понять, что там и подготовиться.

Мы уехали, чтобы собрать всё необходимое, также продолжить слежку за общиной Дэрила, а именно за его сестрой Селин, которая начала что-то подозревать. Было принято решение разделиться с Маршаллом.

Он остался у общины, а я отправился обратно к тому зданию.

В тот день моё внимание привлек лай собак, и когда я подошел, то понял, что что-то не так.

Когда я добрался до здания, то там кроме четырех человек никого не оказалось.

Я быстро разобрался с ними и зашел внутрь, проходя и понимая, что там было в основном пусто. Лишь несколько коек за одной из двери, пока я не увидел следы крови на полу и не пошел по ним.

Открыв дверь, на ручке которой также оказались капли крови, увидел мертвого Дэрила и осколок зеркала, которым его и убили. Вернее, не просто убили, а с определенной жестокостью.

Я увидел и матрас, и цепи, и ведро, помимо одной сплошной крови.

Присел рядом с ублюдком и коснулся его, понимая, что он ещё теплый.

Эйвери была здесь. И это сделала она.

Я понял это также ясно, как и то, что Дэрил держал её здесь.

Её безумие, оно было выжжено на каждой капле крови, на каждом клочке ткани, на каждом намеке, оставленном здесь.

Я поднялся, чувствуя, как волна ярости окатывает меня с головы до ног. Не было смысла задерживаться здесь, поэтому поспешил прочь отсюда, доставая ножи и отправляясь вслед за теми, кто погнался за ней.

Я ориентировался по лаю собак и каплям крови, после добрался до первых людей, встретившихся на пути и разобравшись с ними.

Убил всех, потратив на это время и упустив след девушки возле обрыва.

Глядя тогда вниз, я думал о том, что она не могла спрыгнуть. А если она всё-таки сделала это, то могла умереть.

Я спустился вниз и пошел по течению вниз, разыскивая её тело глазами, но ничего.

Лишь спустя больше половины дня пути обнаружил первые следы, понимая, что ей удалось выбраться.

Дальше я её выслеживал до тех пор, пока её след вновь не оборвался, словно она внезапно научилась летать.

Пришлось потратить два дня, чтобы понять, что, по всей видимости, её кто-то забрал и этот кто-то практически не оставляет следов. Это означало только одно, что этот кто-то обладает не только отличными навыками, но и может быть опасен.

Следующую неделю я продолжал находить редкие следы, понимая, что только удаляюсь в глубину леса, где нет поблизости ничего, кроме деревьев.

И вот, оказавшись сейчас здесь, я понял, что уже близко.

Одни назовут это предчувствием, другие – логическим заключением, основанным на крохах информации, собранных за последние дни.

Я начал замечать первые ловушки, что только подтверждает мои догадки.

Эйвери, Эйвери, Эйвери…

Что же я увидел в ней такого, что оказался сейчас здесь? Я, человек, которому, по большей степени, наплевать на других.

Ничего. Сначала я ничего в ней не увидел. Лишь ещё одно красивое личико, не более.

Я про неё и забыл до тех пор, пока не понял, что Зейн врет мне. Изначально у меня закрались подозрения, что мистер Холт мог о чем-то догадываться, но не понимал, что ему делать в доме Зарины. Поэтому я и проследил, узнав, что он не избавился от девчонки. Анклав – не место для таких, как она. Ты либо ложишься под ликтора, либо годишься на что-то другое. Она же ни на что из этого не годилась.

Я решил сам избавиться от неё тогда, отправив к Князю, заодно и попытаться выманить его. Конечно, я ни на что не рассчитывал, просто было интересно.

Она обманула меня, и я понял это слишком поздно. Ей тогда удалось не только сохранить собственную жизнь, договориться с Князем, но и усыпить меня.

Давно я не оставался в дураках.

Думал, что убью её быстро и сразу, разобравшись с девчонкой в Грёзе, а после выберусь. Правда, Сицилия решила поиздеваться, объединив меня и её в одну команду.

Я видел её. Видел постоянный страх в её глазах, как и у большинства других.

Так когда же всё изменилось?

Вероятно, в тот день, когда мы были на арене в Грёзе. Когда она решила спасти Лизи, хотя даже о себе позаботиться не могла. В тот день, когда кинула мне мачете.

Она боялась, тряслась, как осиновый лист, но была готова бороться.

Это был первый раз. Во второй, когда она предложила идею с ошейниками.

Эйвери продолжала бороться, выгрызать шанс на спасение, шанс на жизнь. Она боялась, но не отказывалась действовать.

А после я наблюдал за тем, как Сицилия вывела её на арену, как оказалось в её день рождения, и приказала убить собственную мать.

Тогда я воспоминаниями вернулся к тому дню, когда убил собственного дядю. Да, это совершенно разные жизни, разные истории и разные судьбы. Но она пережила тоже, что и я когда-то. Смерть.

Я видел в ней то, что она пыталась спрятать. То, что было в ней, но проявлялось лишь в критические моменты.

Я видел, как ее глаза, полные страха, вспыхивали пламенем решимости, как ее тело, дрожащее от ужаса, сжималось в готовности к бою.

Мне стало интересно, как далеко она готова зайти ради собственной жизни. Хотя уже вскоре понял, что её слабое место – это не её жизнь, как у большинства. А брат. Именно Тобиас Рид являлся её ахиллесовой пятой. Защита его была для нее, очевидно, важнее собственного дыхания.

Я знал, случись что с её братом – это её уничтожит.

Возможно, во мне впервые пробудилась не жалость, нет, скорее, уважение. Ведь большинство людей цепляются за жизнь, как за последнюю соломинку. Они готовы унижаться, предавать, лишь бы сохранить свое существование. Но она… она была другой.

Я проверил её брата ещё раньше, чем это сделал Патрик и знал, что он подходит ликторам. Но всё внутри в тот момент напряглось, и напряжение это было неприятным холодом.

Я всегда старался оставаться рациональным, видеть в людях лишь инструменты, но в этот раз что-то дало сбой. Решение было очевидным, логичным, но мысль о том, что я собираюсь использовать её брата как рычаг, чтобы сломать её, вызывала во мне… отвращение? Вероятно, именно оно.

Утаил эту информацию, правда, уже позже Патрик решил для чего-то взять у него анализы и выяснил, что Тобиас – идеальный кандидат для «Гипериона».

Он пошел ко мне, не к О’Нилу, а ко мне. Именно поэтому я и убил его, сделав это так, словно… защищаю кого-то, на кого… мне не всё равно?

Они должны были уезжать, это было слишком очевидно. Ведь это был лишь вопрос времени, когда О’Нил прознает про Тобиаса Рида и того, что он подходит ему.

После Эйвери узнала Маршалла, зная, что и я тоже. Конечно, она делилась всем с Зейном, доверяя ему, как и себе. Конечно, в ней взыграло любопытство и стремление помочь, именно поэтому она и отправилась тогда, даже когда я ей велел убираться из Анклава, отдав кафоликон. А она что? Вернула его мне.

Я думал, как провернуть всё – забрать Маршалла, при этом вернуться в Анклав, разобраться с делами и забрать Тобиаса Рида в более безопасное место или вывезти его с Эйвери.

В тот день, когда нам не повезло встретить толпу пожирателей и вдобавок к этому началось землетрясение, я совершил то, что заставило меня задуматься.

Я спас Эйвери. Когда она провалилась в разлом, то я, не раздумывая ни секунды, кинулся следом за ней, желая спасти. А когда мы уже упали по разным сторонам и увидел, как она отключилась, то перетащил и загородил её тело своим, не думая о том, что сам могу погибнуть.

Да, когда мы тогда оказались вдвоем, я стал анализировать свой поступок.

Почему я это сделал? Инстинкт? Глупость? Вероятно, и то, и другое.

Я не привык спасать других, но с ней уже такое произошло несколько раз. Спасение – это для мечтателей и романтиков, для тех, кто верит в добро и справедливость. Обычно таким страдают те, в ком есть что-то хорошее, кто способен на подобные поступки, например, тот же Зейн. Во мне такого нет, вернее, не было. До неё.

Именно поэтому я и останавливаюсь сейчас здесь, в глухом лесу в районе Гристоуна, видя среди деревьев одиноко стоящий дом.

Достаю нож и медленным шагом направляюсь прямо ко входу, но успеваю сделать лишь несколько шагов, когда чувствую, что что-то не так.

Успеваю увернуться, и через мгновение пуля врезается в ствол дерева.

Разворачиваюсь и замахиваюсь, чтобы метнуть нож, но останавливаюсь в последний момент, понимая, что меня держат на прицеле.

Это оказывается мужчина, находящийся от меня в десятках футах и использующий глушитель, чтобы не привлекать внимание.

Мы замерли, смотря друг на друга и оценивая шансы.

Вероятно, он заметил меня совсем недавно.

– Брось нож.

– Нет.

Незнакомец едва прищурился, продолжая изучать меня взглядом.

– Кто ты такой?

– Я пришел за девушкой.

Как только он услышал эту фразу, то я сразу понял, что Эйвери у него.

– Убить? Ты хочешь её убить?

Усмехнулся и кивком головы указал на нож.

– Это не для неё, а для тебя.

Теперь сомнение промелькнуло в нем, а я предположил, что кроме него здесь больше никого нет.

– Так кто ты?

Я опустил нож, внимательно наблюдая за его реакцией и понимая, что убивать он меня не собирается. Пока нет.

– Ашер. Если ты её не тронул, то останешься жив. Я просто заберу её и уйду.

Теперь настала его очередь опускать винтовку.

– Не думаю, что она захочет уезжать.

– С чего бы это?

– Меня зовут Уолтер, – представился мужчина и подошел, сократив дистанцию до десяти шагов, – и судя по тому, в каком состоянии я её нашел, то она сбежала из ада.

Дальше у нас с эти самым Уолтером выдался короткий разговор, в ходе которого он поведал о том, что нашел Эйвери неподалеку. Без обуви, в рваной одежде, с ссадинами, порезами и другими многочисленными ранами. Также Уолтер рассказал, что она находится у него почти месяц, и за это время задала лишь один единственный вопрос, касаемо того, какой сейчас год. Если бы не этот вопрос, то мужчина решил бы, что она немая. Он даже её имя так и не узнал.

Уолтер помог ей, сказав, что она может оставаться у него, сколько угодно.

Не знаю, по какой причине он решил довериться мне и всё это рассказать.

– Ты можешь зайти и если она тебя узнает и добровольно решит уйти, то хорошо. А если будет против, то я вынужден буду просить тебя, Ашер, уйти.

Сначала я планировал отказаться, сказав, что уйду только с ней прямо сейчас и лучше ему бы согласиться. Но это решение быстро изменилось, пока я не услышал скрип двери и не увидел, как на пороге появляется Эйвери.

Отступил на шаг назад, в темноту.

Первое, что бросилось в глаза это не её короткие неровно постриженные волосы, а глаза.

Она взглянула в лес, туда, где сейчас нахожусь я, безжизненным взглядом.

Раньше в её глазах был страх, была борьба, а сейчас лишь одна сплошная пустота.

Я знал, что значит видеть смерть в глазах другого человека, видеть, как гаснет искра жизни. Но эта пустота была иной. Это не просто отсутствие жизни, это отсутствие чего-либо вообще. Будто все чувства, все мысли, все надежды были выжжены каленым железом, оставив лишь выбеленную, стерильную оболочку.

Сейчас в её глазах остался только пепел прежней борьбы.

Внутри меня поднялась волна ярости. Ярости на того, кто сломал ее и ярости на себя, за то, что не успел. Давно я не чувствовал себя так паршиво, вероятно, с тех пор, как убил дядю.

В этот момент я четко осознал, что Эйвери может и отказаться. Да, она может предпочесть остаться здесь, в безопасном месте, в месте, где нашла спасение и покой. Именно поэтому я и сделал ещё один шаг назад, едва оборачиваясь и тихо говоря Уолтеру:

– Я уйду. Сейчас я уйду, но продолжу за ней наблюдать и вернусь тогда, когда пойму, что она готова.

Уолтер ничего не ответил, лишь с долей опасности взглянул на меня и выдал медленный кивок, а после двинулся в сторону выхода.

Эйвери тут же перевела на Уолтера взгляд, но посмотрела сквозь него, когда я ощутил в груди нечто темное, что уже давно находится во мне. Оно расползлось, удлинило свои корни, и я понял одно.

Я буду тем, кто причиняет боль, чтобы она могла исцелиться. Я буду тем, кого станут проклинать, чтобы она смогла обрести покой.

***

В тот же день я нашел в двух милях пещеру, которая послужила мне ночлегом на ближайшие полтора месяца. Раздобыть еду и воду не составило труда.

Я предупредил Маршалла, что исчезну, не вдаваясь в подробности, но сообщая, что Эйвери жива.

Каждый день с утра я прихожу к дому Уолтера и жду, пока появится Эйвери.

Она выходит на прогулку каждый день, пряча руки в карман и уходя вглубь леса. Идет бесцельно и даже не заботится о безопасности. Ей всё равно.

Даже если бы я шел в трех шагах от неё, то она бы всё равно не увидела меня. Телом она здесь, но не мыслями.

Но каждый раз она возвращается в тот дом, не теряясь.

Несколько раз я видел, как Эйвери подходит к реке, неподалеку от которой находится пещера, что стала моим ночлегом, и просто смотрит на водную гладь.

О чем она думает в этот момент? Я лишь могу догадываться.

Эйвери снимает с себя всю одежду, оставаясь полностью обнаженной и медленно заходит в ледяную воду.

Она не дрожит, но её тело покрывается мурашками. Кажется, именно таким способом она заставляет себя чувствовать хоть что-то.

Я видел каждый её шрам, видел и следы от плети на спине, видел то, как она с головой ныряет под воду, словно желая утопиться, но не делает этого.

Каждый раз она выныривает и шумно дышит, после чего выбирается на сушу и лежит на холодной земле, смотря на небо.

Всё это время я стою в тени и продолжаю лишь наблюдать.

Со временем раны на её теле пройдут, оно излечится в отличие от её души.

После она уходит, и я иду следом за ней.

В другой день Эйвери сидит у ствола дерева. Просто сидит. Она не наблюдает за птицами, не за снегом, что хлопьями начинает падать на землю. Ей также всё равно.

Я тоже сажусь и прислоняюсь к стволу дерева, только чуть поодаль от неё.

Она не плачет, не кричит, она просто существует.

Сейчас я понял ещё кое-что. Даже если Эйвери откажется со мной уходить, то я всё равно приду за ней. Через день, неделю или месяц… Неважно. Я буду ждать, сколько потребуется, но итог будет один. Я приду за ней. И заберу.