Стена молчания повисла меж ними, и тишина давила, словно могильная земля. Каждый ждал, что́ предпримет другой. Морен даже не заметил, что рука его давно приподнята, а пальцы расставлены в стороны, готовые схватиться за меч, зато этот жест заметил Истлав. Скиталец был для него словно волк, готовый сорваться и кинуться на зайца, едва тот шелохнётся, и казался куда опаснее водяного. Что этот проклятый? Разумное, но всё-таки животное, ведо́мое одной лишь жаждой крови. А вот тот, кто сохранил трезвый рассудок и человеческий ум, куда страшнее. Истлав по себе судил и понимал эту правду, как никто другой, однако нет-нет да поглядывал на водяного, ожидая, когда нападёт и он.

Но не отпускать же их? Для себя он уже всё решил.

– Выбирай, на чьей ты стороне, – бросил он, как предупреждение.

И, вскинув арбалет, выстрелил в ногу Морена.

Тот увернулся, уйдя в сторону, а Тихон ударил хвостом по озеру, подняв тучу брызг. Истлава накрыло волной, он пошатнулся, и водяной тут же сшиб его тяжёлой рукой в грудь. Под телом Охотника заскрипели ломающиеся ветки, Тихон швырнул его в кусты, будто щенка. Опираясь на руки, водяной попытался выбраться на берег, но Морен преградил ему путь.

– Стой! Убьёшь его, и они никогда от вас не отстанут! Уходи отсюда, Тихон.

За спиной раздался птичий крик. Морен обернулся как раз вовремя, и арбалетный болт пролетел мимо, не задев, зато оцарапал плечо Тихона, и тот взревел от боли. Истлав уже был на ногах и заряжал новый болт, когда сверху на него камнем рухнул Куцик. Когтями он пытался расцарапать ему лицо, добраться до глаз, но пока лишь сорвал шляпу и исполосовал руку, которой прикрывался Истлав. Тот вскинул арбалет и ударил им по птичьему тельцу. Куцик крякнул, его отшвырнуло в сторону, а у Морена всё похолодело внутри. Кусты зашевелились, и Куцик вылетел из них живой и невредимый. Истлав ступил к водяному, замахнулся мечом, но Морен принял удар на свой клинок.

– С дороги! – прошипел Истлав, давя на оружие изо всех сил.

– Я не дам его тронуть.

– Тогда отправишься за ним!

Заскрежетала сталь, и Истлав, вырвав клинок, ударил по ногам Морена. Тот отбился, одновременно отступая. Он отражал атаки, не спеша нападать первым, а Истлав ярился и вкладывал в каждый замах всё больше сил. Тихон снова ударил хвостом по озеру, окатив их обоих водой. Морен поскользнулся на влажной траве, и Истлав толкнул его свободной рукой в грудь, пихнув спиной вперёд в озёрную воду.

Морен ушёл с головой, не успев задержать дыхание, и лёгкие обожгло. Ещё мгновение, и его вытащили, швырнули на берег. Отбитые бока отозвались болью, но та не шла ни в какое сравнение с огнём, что жёг нутро и горло. Встав на четвереньки, Морен пытался откашляться, избавиться от воды, когда его накрыла тень. Тихон выбрался из озера, прикрыл его собой и, взревев, бросился на Охотника.

Он размахивал тяжёлым хвостом и когтистыми ручищами, но всё тщетно – неповоротливый, массивный водяной просто не поспевал за юрким человеком. Если столкнёт в воду – Истлаву конец, но до тех пор у него преимущество. Меч жалил Тихона, царапая мягкую кожу живота и груди, но не мог пробить чешую на спине и нижней половине тела. Придя в себя, Морен поднялся, и его тут же чуть не сшиб хвост. Тихон метался меж ним и Истлавом на маленьком островке, ломал сучья и сносил тонкие деревца. Очередное такое, треснув пополам, опрокинулось и накрыло собою Истлава. Тихон тут же ударил по деревцу хвостом, разломал в щепки, но Охотника не задел.

– Где ты?! – взревел водяной, бешено вращая глазами.

Истлав вынырнул из-под его бока и, пока Тихон не заметил, занёс меч. Но Морен подоспел раньше, принял удар на свой клинок, отбил атаку, заставив Истлава отступить. Ещё несколько раз столкнулись их мечи, пока водяной не развернулся и не швырнул обоих в озеро, будто крошки смахнул массивным хвостом с берега. У Морена вышибло дух от удара, но он успел зацепиться за торчащую корягу и не свалиться в воду. А Истлава отбросило так далеко, что тот врезался спиной в бревно, служившее Тихону ложем. Застонав, Охотник так и повис на нём, наполовину в воде, но меч из рук не выпустил. Водяной же нырнул в озеро.

– Тихон, не надо! – крикнул Морен, ни на что особо не надеясь.

Теперь он даже помочь Охотнику не мог. Но его крик словно разбудил Истлава, и тот спешно взобрался на бревно, встал на ноги и поднял меч. Тихон даже из воды не показался. Опора под Истлавом накренилась, приподнялась с одного конца. Тот схватился за край, цепляясь за него, чтоб не упасть. Бревно наклонилось так сильно, что он буквально повис на нём, и лишь теперь Тихон вынырнул, схватил Охотника за ногу, распахнул полную острых зубов пасть и рванул его на себя. Истлав заскользил по бревну вниз, выставив вперёд остриё меча.

Морен, уже выбравшийся на берег, вскинул левую руку с потайным арбалетом и выстрелил. Тихон заметил его движение, поднял руку, закрывая лицо, и стрела вонзилась ему в ладонь. Он словно и не заметил ранение, но мгновение было потеряно, и он не поймал скатившегося к нему Истлава. Меч вонзился в мягкий живот, вошёл по рукоять. Тихон замер и ошалело уставился на Охотника, словно не веря в случившееся. Истлав тоже был бледен, упирался ногами в его брюхо и тяжело дышал. Рука водяного всё ещё сжималась на его лодыжке.

– О нет… – выдохнул Морен, понимая, что наделал.

Стиснув челюсти, Истлав рванул клинок вверх, вспарывая живот проклятого до самой грудины.

Тихон взревел бешено, с надломом – крик его разрывал на части сердце и душу. Он повалился боком на бревно, и из вспоротого брюха в воду хлынули кишки, измаранные чёрной кровью, будто рыбу выпотрошили; только Тихон оставался жив, пытаясь удержать нутро дрожащими руками, пока кровь его темнила воду. Истлав же убрал меч в ножны, прыгнул в озеро и поплыл к берегу. Хвост водяного ещё бился, обещая зашибить Охотника, но на глазах слабел. Едва Истлав выбрался на сушу, как Морен оказался перед ним и со всего маху ударил кулаком. Лишь в последний момент тот успел увернуться, выхватив меч. А Морен и не убирал свой, со всей силы он ударил оружием снизу вверх. Истлав выставил клинок, но Скиталец просто выбил меч из его рук.

– Чёрт бы вас побрал! – крикнул Морен в сердцах.

Вид у Истлава был испуганный: лицо обескровлено, глаза выпучены и смотрят дико. Он будто сам не верил в то, что сотворил, да и Морен едва мог поверить в увиденное. Но растерянность на лице Охотника сменилась холодной решимостью, когда Скиталец прижал его к дереву и приставил лезвие к горлу. Лишь на миг глаза распахнулись шире, а губы сжались в тонкую нить. Совладав с собой, Охотник поднял руки и произнёс с достоинством:

– Убери меч, проклятый.

Морена же трясло от ярости.

– Его кровь на твоих руках!

– Думаешь, я стану сожалеть об этом? Ты заблуждаешься.

Тихон выл за спиной Морена, стенал от боли, как в горячке. От его мучений сердце ныло открытой раной.

– Добей его, – приказал Истлав, глядя прямо в глаза Скитальца. – А когда покинем лес, я сообщу отцу Ерофиму и архиерею о твоём предательстве.

– Кто сказал, что ты выберешься отсюда живым?

Морен стиснул зубы и чуть надавил на его горло. Недостаточно, чтобы пустить кровь, но кадык Охотника дёрнулся, выдавая страх. Жаль, что каменная маска лица не дрогнула, хоть в глазах и читалось сомнение. Неужто взвешивал: решится Скиталец или нет?

Тихон умолк. Морен боялся обернуться, боялся увидеть, что тот уже не дышит. Может, в самом деле стоило добить его, оборвать мучения, а не тешить себя надеждой, что чёрная кровь затянет рану от разреза, которым иных проклятых он умерщвлял много лет? Скрежетнув зубами, Морен отвёл меч и замахнулся, вкладывая всю силу в удар. Клинок вошёл в кору до середины лезвия, а Истлав лишь вздрогнул, никак более не выдав страха. Морен вырвал меч и, тяжело дыша, воззрился на Охотника.

И как теперь быть?..

Раздался плеск. Затем ещё один, другой, третий, словно град пошёл в безоблачную ночь. И тут над рекой и островом разнёсся девичий вопль. Ему вторил другой, ещё и ещё, и вот уже десятки голосов выли и стенали от скорбной боли. Морен и Истлав огляделись, но лишь рябь растекалась кругами по озёрной глади, пока нечто невидимое, прячущееся от глаз, не утащило на дно тело водяного. Чёрная вода забурлила, вспенилась, и Морен понял, что нужно убираться отсюда.

– Что это?

Самообладание подвело Истлава. Голос его дрогнул, кровь отлила от лица. Он вертелся на месте, силясь найти, разглядеть, увидать наконец тех, кто оплакивал покойного, но голоса, казалось, звучали отовсюду сразу и одновременно – у него в голове.

– Ты же сам сказал, – холодно отчеканил Морен, пристально смотря на воду. – В этом лесу жил древний и сильный проклятый, который подчинил себе русалок. Тихон собирал и опекал дочерей с Сумеречных лет. Ты их отца убил, теперь пожинай, что посеял.

Велико было желание бросить его здесь на растерзание речным девам, но Морен недолго обдумывал сей план. Совесть не позволила бы, да и кто сказал, что его русалки отпустят подобру-поздорову? Обвинят ведь, что не уберёг водяного. И, чёрт возьми, будут правы!

Куцик издал пронзительный клич, описал дугу над озером и попытался сесть на плечо Морена, но тот замахал рукой, не дав ему опуститься, и прокричал:

– Улетай прочь отсюда!

К счастью, тот послушался – взмахнул крыльями и развернулся в сторону Тишьи. А Морен перехватил меч крепче.

Русалки вылезли из воды сразу огромной стаей – десятки лиц показались над озером, руки потянулись, как колосья, девушки выползали на берег подобно чешуйчатым гадам. Некоторые волочили за собой хвосты, другие, оказавшись на земле, тут же вставали на ноги и кидались на мужчин, выставив когти. Морен встречал их мечом и разрубал без жалости надвое. Истлав бился рядом и резал без разбору тех, до кого мог дотянуться. Но русалки кишели повсюду, подбирались даже со стороны Тишьи – выныривали из зарослей, выползали из-под корней, словно ящерицы, цеплялись за ноги и одежды. Каждой, что хватала Морена, он отрубал кисть, а кому-то удалось снести и голову.

В других обстоятельствах он бы испытал к ним жалость, но сейчас глаза его горели алым, как у речных дев, а их глаза и когти обещали расправу. В пылу бойни Морен спина к спине столкнулся с Истлавом, так близко их теснили. Но Охотник выругался: «Не мешайся!» и пнул со всей дури подвернувшуюся под ноги русалку по лицу. Та взвизгнула, откинувшись на бок, и тут же её сёстры впились в ногу Истлава с двух сторон, вот только прокусить не успели – Морен подоспел и вонзил меч в затылок одной из них, а вторая отшатнулась сама.

Раненые, но неубитые уходили в озеро, и на их место тут же выползали новые. С такой толпой им никогда не справиться, Морен это хорошо понимал. Сил рубить и убивать с удара им хватало, но выдохнутся они куда скорее. Одна из русалок замахнулась на них сизым хвостом и обязательно бы сшибла с ног, однако Морен успел присесть и дёрнуть Истлава за плащ вниз. Тяжёлый хвост махнул над их головами. Истлав вскинул меч и резанул по нему, разрывая плавник. Проклятая взвыла от боли, развернулась и ударила когтями, словно кошка. На щеке Истлава остались кровавые полосы. Но в следующий миг он наступил русалке на опорную руку и вонзил меч в спину.

Морен же пытался отойти подальше. Разглядев удобное дерево, накренившееся над водой, он взбежал по его стволу, чтоб оказаться повыше. Русалок это не остановило – одни начали взбираться следом, другие тянули к нему руки из воды. Но Морен лишь желал выиграть время. Зацепившись сгибом локтя за сук, чтоб не упасть, он мечом срезал пояс с сумками. Раздавил в кулаке все до одного бутыльки, которые мог нащупать. Некогда было вспоминать, что где находилось, но среди них хранились большая горсть соли и отвары против нечисти – это самое главное. Когда подобравшаяся русалка схватила его за ногу, он вырвал стопу и бросил сумки в озеро.

Ядрёная смесь соли, отваров, масел и трав ушла под воду. Русалки тут же метнулись от неё прочь. Поднялись волны и туча брызг от взметнувшихся хвостов, а следом раздался вой, и все те русалки, что скрывались на дне, выскочили на берег – обожжённые, с отваливающейся лоскутами кожей. Даже раненые тащили за собой обрубки конечностей или сестёр, что не могли помочь себе сами. Русалки плакали, стенали, выли, но упрямо ползли на сушу, подальше от отравленной воды. А там их встречал и добивал взмыленный, раскрасневшийся от боя Истлав.

Морен хотел было прыгнуть в воду, чтоб спастись от тех, кто карабкался за ним по стволу, но передумал. Он не жалел себя, сражаясь с нечистью, однако погибнуть от собственных отваров будет глупо. Вместо этого он направил на ближайшую деву спрятанный в рукаве арбалет и выстрелил. Маленькая стрела попала в глаз, и русалка свалилась с дерева, держась за лицо. Следующую он встретил уже мечом. Другая подползла снизу, таки схватила его за ногу и дёрнула прежде, чем он отбился. Потеряв равновесие, Морен полетел в озеро, но в последний момент ухватился за ствол, обронив меч. Тот, на его счастье, рухнул в кусты рогоза. А русалка уже обвила тело Морена руками, повиснув на нём, как любовница. Но как только ладони её забрались под плащ, она взвизгнула и разжала хватку, рухнув в озеро: железные пластины обожгли её обнажённую кожу. Морен опустился на руках, раскачался, насколько мог, и прыгнул. Приземлился на самом краю пологого берега, ноги не нашли достаточной опоры, влажная земля провалилась под его весом, и Морен бы рухнул в озеро, если б Истлав не поймал его за локоть и не дёрнул на себя.

Скрипнул древесный ствол. Морен толкнул Истлава в грудь, и спрыгнувшие сверху русалки не попали на них. Лишь одна повисла на Скитальце, но тот перекинул её через плечо в воду. Больше она не всплыла. Со временем скрытая речная протока вымоет из озера отраву, но пока… это было их с Истлавом оружие.

Истлав от удара отступил на несколько шагов, запнулся обо что-то и упал на спину. Русалки тут же навалились сверху, оплели его со всех сторон. Когти их рвали одежду, стараясь добраться до мягкой плоти, зубы впивались в руки и ноги. Лишь крепкая кожа запахнутого плаща не давала им прокусить до мяса и пустить кровь. Истлав расшвыривал и отпинывал их от себя. Может, русалки и были сильнее простых смертных девушек, однако не тяжелее, разве что те из них, кто обзавёлся хвостом. Но эти выползли перед Мореном и преградили ему путь к Охотнику, глядя враждебно и зло. Вряд ли проклятые давали ему шанс уйти, скорее позволяли сёстрам насладиться пиром. Из оружия при нём остался только арбалет, да и тот без стрел – запасы утонули вместе с поясом. Что ж ему, голыми руками их рвать?! Меч и то казался милосерднее.

Однако Морен уже был готов пойти на это, когда Истлава вдруг накрыла рыбацкая сеть. Русалки тут же взвизгнули, начали метаться и рваться прочь, позабыв о добыче, а в тех местах, где сеть касалась обнажённой кожи, та покрывалась волдырями. Словно из ниоткуда выскочил Дарий, пнул в живот ближайшую к себе русалку, ударил мечом другую. Ему не хватало сил, как Морену, перерубать их напополам, но брюхо он ей вспорол. Визг, крики, шипение, рычание и стоны стояли над островом плотной стеной и до этого, однако когда в бойню ворвался третий, проклятые вконец обезумели.

Позабыв про Морена, старшие русалки кинулись кто к Дарию, кто к Истлаву, чтобы освободить сестёр, но сеть жгла и их руки, не давая разорвать путы. Морен же поспешил к зарослям рогоза, быстро нашёл меч, подхватил его и бросился к Истлаву. Сорвал с него сеть и, ударив с разворота, перерезал горло старшей русалке, потянувшей к нему руки. Истлав отпихнул от себя воющих от боли девок, пырнул одну из них в бок кинжалом, который как-то извернулся вынуть из-за пояса. Морен помог ему подняться, и снова они встали спина к спине, но теперь уже добровольно.

Дарий подобрал отброшенную сеть, огляделся и накинул её на молодую двуногую русалку, подбежавшую к нему. Да не просто накинул, а ещё и завернул в неё и толкнул шипящую, брыкающуюся девку в ивовый подлесок. Сёстры тут же кинулись к ней на выручку, но Дарий отбивался от них мечом, и весьма успешно. Истлав бросился к нему, расчищая путь рубящими ударами, встал рядом. Морену ничего не оставалось, как последовать его примеру. Сражаться втроём, прикрывая тылы друг друга, оказалось куда как проще. Теперь уже ни одна проклятая не могла до них дотянуться.

Раненых русалок становилось всё больше, а уйти в озеро залечить раны они не могли, но упрямо утаскивали убитых сестёр в реку, даже если приходилось тащить их через весь остров. Готовых и желающих сражаться оставалось всё меньше. Наконец они замерли, переглянулись и, не сговариваясь, ушли прочь. Одна за другой русалки уползали к Тишье и скрывались в ней, пока на острове не остались лишь они трое… Да пленённая проклятая, которую сёстры так и не смогли отбить.

Едва отдышавшись, Дарий убрал меч и подошёл к ней. Раздвинул руками переломанные кусты, подтянул к себе сеть и русалку в ней. Проклятая тут же забилась с новой силой, то отдёргивая руки, то снова пытаясь выпутаться, пока Дарий неспешно и осторожно высвобождал её из оков.

Морен встал позади, разглядывая пленённую. Если б не глаза, вспыхивающие алым, и третье веко, что белёсой шторкой отодвигалось в сторону, когда она моргала, один в один простая девушка. Стройное тело не скрывала одежда, лишь длинные спутанные космы ржаного цвета. Мокрые волосы липли к коже и почти не прятали высокие молочного цвета груди, что так и манили к себе взгляд. Однако Морен смотрел на пока ещё короткие, но уже заострённые ногти, на плавники меж пальцев ног и на темнеющую у ступней и икр, покрытую пятнами зелёной чешуи кожу. Недавно обратившаяся, русалка ещё не успела измениться под речную жизнь, как её сёстры.

Девушка плотно сжимала колени, чтобы хоть как-то прикрыться от мужских глаз, и взирала на них испуганно и гневно, будто искры сверкали в очах. Обратив внимание на цвет волос, на россыпь веснушек, сияющих на бледном лице, на пухлые губы и общее сходство, Морен сделал вывод, что перед ним сестра Арфеньи. Сходилось всё, даже срок, когда она обратилась. Подивившись такому совпадению, Морен смолчал, что узнал её. В конце концов, её потому и пленили, что обратилась недавно и ещё не вошла в силу, а яркие волосы привлекали взгляд. Но жалость к ней, жившая в нём и ранее, затопила сердце новой волной.

Русалка смотрела на них затравленно, враждебно, точно лиса в силках: и знает, что выхода нет, и живой не дастся. Даже когда сеть сняли, она лишь отползла к ближайшему дереву, ткнулась спиной в ствол, да так и замерла. Грудь её вздымалась тяжело и часто, а Морен гадал, с какой целью её поймали и что теперь её ждёт.

– Молодец, – похвалил вдруг Истлав, сухо кивая Дарию. – Я сообщу епархию, что ты с честью и достоинством исполнил свой долг.

Дарий не выглядел довольным, но выдавил кривую улыбку.

– Рад служить, – произнёс он точно с насмешкой.

Истлав прикрыл глаза, пытаясь отдышаться. Видно было: бой ему дался тяжелее всех, видать, подводил уж возраст, да и вряд ли он всю свою жизнь махал мечом, как другие Охотники. Пот градом бежал по его лицу и шее. Морен встретился глазами с Дарием, и тот подивился, с какой лютостью и неприязнью глянул на него Скиталец.

– Зачем она тебе? – кивнул Морен на девушку, замершую от страха и дрожащую, как в ознобе.

Дарий открыл было рот, но ответ дал Истлав:

– Она выведет нас к цветку.

– Я же сказал, что знаю дорогу, – процедил Морен сквозь зубы.

– Веры тебе больше нет.

– А вы у меня уже поперёк горла.

Он оглядел Охотников и сказал просто:

– Я сваливаю. С вами мне не по пути. Ищите цветок хоть до утра, хоть до своей смерти, мне плевать. Я возвращаюсь в деревню. Никакое золото не стоит той крови, что вы уже пролили и ещё прольёте.

Не убирая меч, он направился прочь, когда в спину ему вдруг прилетело:

– Стой.

Морен оглянулся через плечо. Истлав, дождавшись его внимания, достал из-за пояса нож. Подошёл к русалке, схватил её за волосы и поставил на ноги. Проклятая зашипела, оскалила острые зубы, захныкала от беспомощности и злости, запрокинула голову, хватаясь за его руку. Но когда Охотник прижал её спиной к себе и приставил нож к горлу, затихла, только впилась в Истлава настороженным взглядом.

А Морен похолодел внутри, однако спросил отстранённо:

– И что же ты задумал?