Все это казалось подозрительным, но Диана шла слишком быстро, чтобы у меня оставалось время на раздумья. Мы запрыгнули в пустой трамвай, идущий без остановок прямо до Метейри, и выскочили на улицу уже спустя двадцать минут.

Вдоль дорог прогуливались ряженые подростки, чумазые и требующие у прохожих конфет. Воздух стоял морозный, но чем больше мы приближались к кладбищу, тем слаще и разреженнее он становился. Желто-багряные листья кружили в вихре у чугунных ворот, гостеприимно раскрытых навстречу ночным посетителям. Диана выставила перед собой ладонь, пройдя впереди, и шепнула заклятие. Из ее руки полился мягкий голубой свет, освещая нам путь, будто она сжимала в кулаке склянку со светлячками.

Повсюду возвышались мраморные статуи и надгробия. Мы прошли вглубь кладбища, и лишь там, за высокими семейными склепами, горели свечи. По воздуху тек запах дурмана и мелодия джаза. По мере нашего приближения музыка звучала все громче, а количество свечей вокруг увеличивалось. Вскоре не осталось тропинки, где землю и могильные плиты не покрывал бы горящий воск, капая и шипя. Пламя колыхалось от ветра и дыхания ковена, собравшегося у центрального склепа, поросшего красным плющом. Ведьм и колдунов вуду здесь было непомерно много: одни танцевали и пели, другие глушили водку и черный ром, а кто-то рисовал на земле особые знаки кукурузной мукой – веве, открывающие врата духам.

Шагая за Дианой на громогласный зов Рафаэля, я засмотрелась на знакомый высокий силуэт и упустила ее из виду. Под ногами захрустели гранатовые зерна, рассыпанные по всему кладбищу.

Коул стоял в закоулке, приютившись возле мраморного креста, и говорил с кем-то. Темные волосы вились, не расчесанные. Он смеялся и активно жестикулировал, и я подошла поближе, чтобы рассмотреть, кому удалось вовлечь его в пылкую дискуссию.

Но перед ним никого не было. Впереди распростерлась лишь узкая тропа из могил, поглощенных тьмой.

– Коул? – робко позвала я.

Он обернулся, и его губы тронула улыбка. Он растерянно заморгал и помахал рукой, приглашая меня подойти поближе.

– Одри! Извини, что не встретил тебя в холле. Решил… заскочить в магазин по дороге на кладбище. Диана сказала, что проводит тебя сама. Все нормально?

– Да, нормально. А… С кем ты говоришь, Коул?

Он приоткрыл рот, озадаченный моим вопросом, и обернулся, всматриваясь в точку на уровне своего лица. Хмурясь, он помолчал с минуту, прежде чем ответить:

– Ты разве не видишь?

Я сделала еще шаг и пригляделась. То, что казалось мне тьмой и далекими надгробиями, вдруг приобрело ясные черты. Тень, висящая над Коулом, становилась все отчетливее, пока не оформилась во взрослого мужчину. На нем была полицейская униформа, старая и темно-синяя, лишь отдаленно похожая на ту, что было принято носить сейчас. Сам мужчина был полупрозрачным и тусклым, как чья-то тень, над его верхней губой торчали густые усы. Жидкие волосы были уложены по бокам, а в руках он сжимал деревянную дубинку.

– Познакомься, это Дэвид Хеннесси, – произнес Коул. – Раньше он был шефом полиции, но сейчас он…

– Мертв, – сглотнула я, глядя на привидение.

– Я предпочитаю называть это «перешел на ту сторону», – дружелюбно отозвался мужчина, и голос его звучал пусто, будто эхо минувших дней. – Но я все еще слежу за порядком на этом кладбище. Мне не нравятся эти варварские сборища вуду. От них все здесь стоят на ушах! Будьте осторожны сегодня, юная леди. Если увидите женщину в бальном розовом платье – бегите! Это миссис Митчилл. Вы состаритесь и умрете раньше, чем она закончит перечислять вам всех своих любовников.

– Спасибо, – заторможенно поблагодарила я и многозначительно дернула Коула за рукав. – Идем, Рафаэль уже начал. Мы почетные гости, помнишь?

Он вздохнул и, попрощавшись с призраком, быстро нагнал меня, давя подошвой ботинок гранатовые зерна. Те лопались, как мыльные пузыри.

– Дэвид стал детективом, когда ему было всего двадцать, – принялся с восхищением делиться он. – А в пятнадцать он уже поймал двоих преступников! Я читал о нем еще в колледже. Он был легендой Нового Орлеана… Пока не перешел дорогу итальянской мафии, конечно. Вот бы еще пообщаться с ним!

Белая свободная рубашка из сатина, такая тонкая, что просвечивали плоский живот и грудь, идеально сидела на Коуле. Через нее даже можно было увидеть ту россыпь родинок, от которой у меня предательски дрожали коленки. Расстегнутая почти до середины, рубашка ниспадала на его коричневые брюки. Я сглотнула слюну, которой во рту вдруг скопилось неприлично много, и отвела глаза.

– Прекрасно выглядишь, кстати, – сказала я, и Коул ответил, глядя на меня в упор:

– Взаимно.

Его взгляд скользнул по вырезу моего платья, который стал виден, как только я развязала шарф. Смутившись, я запахнула его и вдруг увидела, как на фоне толпы из ведьмаков выделяются несколько человек. По сравнению с остальными они дрожали, сутулились и выглядели такими далекими, хоть и стояли близко… Сквозь их бледные тела просвечивали очертания могил и других людей, которые, в отличие от них, были живы.

– Призраки, – выдохнула я испуганно, вцепившись пальцами в руку Коула. – Да здесь повсюду призраки!

– Знаю, – отозвался Коул снисходительно и слабо сжал мою ладонь в ответ. – Дэвид ведь жаловался, что из-за ритуалов вуду кладбище всю ночь не спит. Ты что, никогда не встречала призраков?

– Никогда, – призналась я, сглотнув. – А ты?

– Тоже, но, пока я был здесь и ждал тебя, успел перезнакомиться почти со всеми. Вон там, – он ткнул пальцем в стройную девушку, кружащуюся в красном платье под аркой из кирпича. – Джози Арлингтон, которая основала самый известный в Новом Орлеане публичный дом. – Даже при упоминании уже несуществующего борделя Коул умудрился густо покраснеть. Его палец сдвинулся чуть левее. – А этот мужчина в костюме – Чарльз Гордон. Он выкупил ипподром под кладбище после того, как его не пустили сделать ставку. Очень… импозантная личность!

– И со всеми из них ты успел пообщаться? – недоверчиво уточнила я. – Как давно ты на Метейри? И в какой это магазин ты ходил, что меня не дождался?

Коул отвернулся. За прошедшие сутки он смотрел мне в глаза с настораживающей редкостью. И чем отчетливее впереди слышался рокот барабанов, тем более угнетающим было его молчание. Он так и не ответил.

– Смотри, – сказал Коул вместо этого, указав на оркестр, расположившийся прямо между старыми могилами. Они, покосившиеся и разваливающиеся, больше напоминали руины. Ни на одной из плит было уже невозможно прочесть имя и эпитафию.

На крыше склепа из белого камня, окруженного колоннами, стоял Рафаэль. Ведьмы и колдуны, облаченные в светлые одежды, притихли. С их рук осыпалась кукурузная мука. Я встала рядом с Коулом, и проходящая мимо Диана надела нам обоим на шею ожерелья из черно-белых бусин. Точно такие же висели на груди и у нее, и у всех остальных.

Рафаэль стукнул тростью о склеп. На миг мне показалось, что череп на его рукояти светится серебром.

– Я приветствую ковен и мертвых, которые сегодня присоединятся к нам! Да начнется их ночь.

Он стукнул тростью во второй раз, и надгробия вокруг превратились в священные алтари: они вспыхнули огнем, усеянные свечами, как и все вокруг. Их увивали цветки ноготков и черепа, нанизанные на нитки. Там были даже человеческие – искусственные или настоящие, я предпочла не знать.

Рафаэль поднял перед собой бутылку черного рома и, открыв ее, встряхнул над головами собравшихся, которые столпились под крышей склепа. Брызги окропили их и центральную веве, начерченную на земле. То был знак Барона Самеди – крест и две могилы, нарисованные по бокам. Алкоголь намочил рисунок, и тот загорелся тоже. На кладбище Метейри стало невероятно светло для ночи.

– Первым я призываю Папу Легбу, как посредника между нашим миром и миром лоа. Прошу тебя, открой врата в Ле Гвинею, чтобы Барон смог чествовать сегодня смерть вместе со своими детьми! – произнес Рафаэль нараспев, а дальше его речь плавно перетекла в гаитянский язык и стала напоминать шаманский вой, которому вторили барабаны.

Коул оглянулся. Толпа льнула ближе к Рафаэлю, чтобы брызги его рома попали на каждого. Это было благословением Самеди, о котором мечтал любой, кто исповедовал вуду. Мне же было этого не понять, как им всем было не понять меня, привыкшую черпать магию из себя и своего рода, а не из потусторонних материй.

– Барон Самеди! Услышь наш зов. Я, Верховный ведьмак ковена Вуду, приглашаю тебя к столу!

Я поморщилась, когда один из рослых, широкоплечих колдунов закинул на крышу склепа кричащего черного петуха. Рафаэль поднял свою трость, и из ее наконечника вылезло тонкое сверкающее лезвие. Он полоснул им петуха по шее. Тот закудахтал, прежде чем наполнить своей вязкой кровью бамбуковую чашу, которую держал под ним другой колдун. Коул отвернулся, не в силах смотреть на это, хотя раньше ему приходилось смотреть и не на такое. Я же неотрывно следила за ритуалом, природа которого от меня ускользала, но ощущалась: такая же густая, как петушиная кровь, мощь расползалась во все стороны от алтаря Рафаэля и украшенных надгробных крестов, стекаясь и сосредотачиваясь на веве Барона. Знак все еще полыхал, и трава вокруг него пожухла, затлела, мешая запах пепла с горьким запахом кубинской сигары, которую закурил Рафаэль.

Затем Ковен разошелся к другим алтарям, чтобы вознести свои подношения: жареную кукурузу и стаканчики с крепким черным кофе, перечный стейк с бобами и дольки граната. Дары были самые разные, и весь ковен отдавал их Барону со словами благодарности и молитвами. Следом по рядам ведьм прошлась початая бутылка с ромом, и, осмелившись сделать глоток, я поперхнулась от вкуса чили во рту, который в сочетании со спиртом жег невыносимо.

Коул отказался от угощения вежливым жестом, и я перевела взгляд на Рафаэля, взирающего на ковен с широкой улыбкой. В его глазах читался задор, и, когда он посмотрел на меня, я вдруг почувствовала себя неуютно, так, будто смотрел на меня уже не Рафаэль. Он неспешно потягивал сигару, и с каждым ее вдохом нечто наполняло его изнутри. Я впервые поверила, что лоа вуду действительно нисходят на землю.

– Среди нас есть еще одна Верховная. Она тоже готова отдать тебе дань уважения, Барон! Готова ведь, правда?..

Рафаэль шагнул к краю склепа и протянул мне руку. Его голову по-прежнему украшала шляпа, но уже элегантный классический котелок. Я набрала в легкие воздух и недоверчиво ухватилась за него.

– Ты ведь сама говорила, что не участвуешь в том, в чем не разбираешься, – вдруг остановил меня Коул, схватив за пояс платья. – После петуха я вообще жалею, что мы пришли сюда…

Я была солидарна с ним, но уже давно сдалась на милость любопытству.

– Выпей чего-нибудь и расслабься, – сказала я Коулу с усмешкой, карабкаясь вверх.

Склеп оказался выше, чем казалось снизу, и я неловко пошатнулась в туфлях, опираясь на локоть Рафаэля.

Он, должно быть, позаботился о скрывающих чарах для кладбища, потому что такой шум точно не остался бы незамеченным. Толпа, разодетая в шелка и браслеты, буйствовала: пением они восхваляли Барона Субботу, уйдя в забытье от настоянной водки.

– Ну и какой дар от меня требуется?

– Все просто, – улыбнулся Рафаэль и, наклонившись к оркестру, позаимствовал у одного из музыкантов две скрипки, покрытые темным лаком. – Сыграй со мной дуэтом в его честь.

Я очертила пальцами изящные формы инструмента, прежде чем ахнула от удивления, узнав в нем одно из редких творений Страдивари.

– Красивая, правда? У меня их две. Передаются по наследству.

Я кивнула, зачарованная позолоченным грифом, и подняла смычок скрипки. Если для того, чтобы раз и навсегда покончить с Джулианом, мне надо вызвать духа смерти, то это не такая уж большая цена за возмездие.

– Что будем играть?

Рафаэль улыбнулся краешком губ и, взяв вторую скрипку, встал рядом.

– Не знаю. Тебе выбирать, но учти, что Барон любит веселиться.

Я нахмурилась, шерстя взглядом ковен. Барон Суббота – князь смерти, который учит, что уход из жизни – просто еще один повод устроить вечеринку. Таких песен я совсем не знала, кроме разве что…

Я набрала в легкие воздух и пропела вслух, пока Рафаэль смотрел на меня удивленным взглядом:

 
Я вышел в полночь за сигаретой,
Маленькая Сэнди спросила меня об этом,
Я убил ее, ведь спрашивать о таком неприлично для леди,
Где твое воспитание, Сэнди?
 

А затем закинула на плечо скрипку и, подперев ее подбородком, заиграла. Мелодия была быстрой, резвой, как ветер, гонящий осенние листья. Она была неистовой, сумасшедшей, какой надо было стать и мне. Закрыв глаза, я самозабвенно скользила смычком по струнам, и моя музыка стала единственным звуком, нарушающим спокойствие кладбища. Барабаны смолки, но внезапно моей скрипке начала вторить другая. Рафаэль подхватил мелодию и заиграл в унисон, но тяжелее и ниже. Он будто знал эту песню так же хорошо, как Рэйчел, в шутку напевающая ее каждый раз, как я надевала слишком короткое платье.

Легкие жгло от дыма затушенных папирос, но я снова глотнула его, прежде чем прервать свою игру и пропеть дальше:

 
Я в прорубь за домом кинул ружье
И выкурил дотла сигарету в постели,
Тело Сэнди едят рыбы где-то на дне,
Ах, сгубили же леди дурные манеры!
 

Рафаэль не останавливался, и, восстановив дыхание, я снова взялась за скрипку и поддержала его партию своей. Спустя несколько секунд к нам присоединился оркестр: зазвучали гитара и виолончель. Я почувствовала, как ноют кончики пальцев от напора и рвения, но только зажмурилась, продолжая рассекать смычком воздух.

 
Шериф поймал меня спустя двое суток,
Спросил: «Ты ли маленькую Сэнди убил?»
Я ответил: «Пускай меня судят,
Сифилис бы все равно ту девку изжил».
 

Под конец дыхание сбилось, а руки дрожали. Кажется, я не бралась за скрипку с тех самых пор, как у нас с Коулом случилась первая ссора. Но сейчас музыка текла сквозь меня, унося всю ту ненависть и боль, которыми я была преисполнена после встречи с Джулианом, словно ядом, которым он меня отравил. И, когда песня кончилась, я излечилась.

Скрепя сердце я рассталась с идеальной скрипкой Страдивари, отдав ее одному из колдунов Рафаэля. Десятки глаз взирали на меня снизу, одурманенные собственным колдовством и водкой, а затем хор ведьм завел следующую песню.

Рафаэль одобрительно кивнул и помог мне слезть с крыши склепа. Я почти оступилась, изнеможенная и будто опьяневшая, когда меня подхватили руки Коула. Все это время он наблюдал за мной, приросший к одной из колон.

– Эта песня нравится мне больше, чем Вивальди, – признался он, и в его глазах плясало пламя свечей.

Я улыбнулась, все еще чувствуя руки Коула на своей талии, придерживающие меня, хотя нужда в этом давно отпала. Он отвел меня в сторону, и мы молча созерцали праздник, пробуя угощения из жареного арахиса и вяленой говядины.

– Будем стоять здесь всю вечеринку? – наконец решилась спросить я, хрустя орехами. Коул замычал, пытаясь прожевать тянущееся мясо. – Знаешь, мне уже хватило. Я бы с радостью вернулась в гостиницу и подождала череп Мари Лаво там. Если ты, конечно, не вошел в кураж…

Коул смял салфетку, вытирая рот, и его взгляд устремился куда-то мне за спину.

– Одри, рядом с тобой кто-то стоит.

Я вздрогнула и повернула голову туда, куда смотрел Коул, но никого не увидела.

– Что, очередной призрак?

– Нет, Одри, – сказал Коул хриплым голосом, и лицо его застыло, будто маска из гипса. – Это что-то другое.

Мне сделалось не по себе. А уже в следующий миг я поняла, о чем говорит Коул: то, что он увидел, действительно не было призраком. Воздух рядом с моим плечом сделался плотным, тугим и вдруг обрел формы. Вырисовывался силуэт: сначала стройная фигура в черном фраке с распахнутой до груди рубашкой, а затем такой же черный цилиндр. Кожа у мужчины была даже темнее, чем у Рафаэля, с нарисованным черепом на лице. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять: нет, то был вовсе не рисунок… Кости просвечивали так, что можно было пересчитать каждую. Мужчина улыбнулся, сверля меня пепельными глазами, пронзительными и холодными, как талый лед.

А затем он протянул мне раскрытую ладонь.

– Можно пригласить Верховную на танец?

– Барон Суббота, – ахнула я, чувствуя, как от лица отхлынула кровь.

Дух мертвых во плоти.

Тот, кому был посвящен этот праздник, древний лоа вуду, стоял передо мной. Я не могла понять, видят ли его другие так же отчетливо, как вижу я. Вдоль позвоночника побежал холодок, выдавая мой испуг, который я не хотела показывать.

Сглотнув, я кивнула, подавая ему руку, но Коул запротестовал, загораживая меня собой.

– Все нормально, – сказала я ему тихо, мягко отодвигая. – Я ненадолго.

Барон Суббота бросил на него мимолетный взгляд. Костлявые пальцы, на ощупь точно сухой пергамент, сжали мои. Он вывел меня в центр толпы, и я приложила все усилия, чтобы не обернуться на Коула и не попросить срочно увезти меня из Луизианы обратно в спокойный и предсказуемый Вермонт.

– Не думала, что ты придешь, – призналась я, когда люди вокруг нас расступились. Но никто будто не замечал лоа, не похожего ни на колдуна, ни на человека.

– Я и не собирался приходить, – честно ответил Барон, придвинувшись. Его необычайно тяжелые руки легли мне на поясницу, приобнимая, и я нервно сглотнула. – Но мне понравилось, как ты взывала ко мне. Столько страсти в таком маленьком щуплом тельце… И красивая песня. Люблю кантри. Рафаэль знает, на что давить. Он уже много лет жаждет моего внимания, но все никак.

Барон повел меня в медленном танце, хотя музыка была бодрой и резкой. Под нее хотелось трясти бедрами и выгибать плечи, а не кружиться в вальсе.

– Разве ты не являешься ковену каждый Самайн? – уточнила я, стараясь подчинить себе срывающийся голос. – Не в этом ли смысл праздника? Они веселятся в твою честь, а ты…

– А я предпочитаю веселиться где-нибудь еще, – равнодушно ответил Барон. Он не переставал улыбаться ни на секунду, сверкая флуоресцентно-белоснежными зубами. – Видишь ли, Рафаэль никогда не видел меня. Он мнит себя королем вуду, но я признаю лишь королев… Мари Лаво была королевой. Легендарная ведьма! С ее смертью ковен вуду утратил для меня интерес.

Я растерялась, и от этого мой шаг сбился. Я наступила Барону Самеди на ногу и лихорадочно покраснела. Он расхохотался, и смех его был скрипучим, лязгающим, будто кто-то отодвигал мраморную плиту. Ритм нашего танца вдруг ускорился, будто Барон хотел, чтобы я споткнулась еще раз. От него разило черным перцем, спиртом и кубинским табаком. Никогда бы не подумала, что именно так пахнет смерть.

– Выходит, Рафаэль принес меня тебе в жертву, как черного петуха? – Осознание грянуло внезапно. – Я – его подкуп.

Барон усмехнулся. Его глаза ни разу не моргнули с тех пор, как мы пересеклись взглядами в первый раз, но зрачки сделались тонкими, как у рептилии.

– Так и есть. Я пришел, потому что в Самайн ко мне воззвала королева, пускай и не вуду. Отныне ты – мой подарок. А обычно с подарками я делаю, что пожелаю… Раздевайся.

Я поперхнулась воздухом, и Барон расхохотался еще раз.

– Интернет не ошибся, – вздохнула я. – У тебя действительно ужасное чувство юмора.

– Ужасное? Оно прекрасное! Именно так я выбираю, дать умирающему второй шанс или забрать с собой. Смеется над моими шутками – значит забираю. Веселые компаньоны мне всегда нужны. Не смеется – тоже забираю, ведь я оскорблен и унижен!.. Ладно, снова шучу. Эй, улыбнись, любовь моя. Танцевать с такой кислой миной неприлично. Может, тебе еще рома налить?

Я закатила глаза, но выдавила улыбку, решив, что злить одного из главных лоа будет действительно неприлично. А еще крайне глупо. В ответ на это пальцы Барона сжали мою ладонь, и сделал он это так нежно, что я удивилась: смерть всегда представлялась мне жестокой и беспощадной, но никак не мягкой и… Подбадривающей?

– Я все равно не покажусь Рафаэлю, – заявил Барон и наконец-то посмотрел куда-то еще, кроме моего лица. – Из принципа. Запомни, голубка… Рафаэль тебе не друг.

– А кто мне друг?

– Я, конечно! Разве ты не хотела бы иметь среди друзей князя смерти?