Шкура сползла на пол, за ней – вторая, и на Бекетова из-под отороченной песцовым мехом шапки уставилось зарёванное, грязное детское личико. От яркого света, хлынувшего в глаза, малыш зажмурился, но мокрые реснички снова быстро распахнулись. Увидев человека, дитя надрывно заревело.
Некоторое время Яков Осипович оторопело смотрел на ребёнка, словно не понимая, откуда он взялся здесь, так далеко от любого человеческого жилья. Это было настолько немыслимо, настолько нелепо, что некоторое время Бекетов стоял в оцепенении. Наличие живого, беспомощного существа на мертвой кочмаре заставило испытать самое настоящее потрясение.
Малышу на вид было годика три. Одет он был, как и все дети северных народов, в меховую парку21 почти до щиколоток. Из-под подола выглядывали меховые сапожки.
– Ох ты ж! – пробормотал Бекетов, склоняясь над кроватью.
Ребенок всхлипнул, снова заревел и потянул к незнакомому дяде руки.
Чья-то тень перегородила проход. Яков Осипович вздрогнул, обернулся.
В казёнку вошёл Илко и с удивлением воззрился на единственного живого обитателя судна.
– Пожалел дитя Никола Морской, – произнёс Бекетов, беря малыша на руки.
Илко подошёл к нему, внимательно вглядываясь в детское личико. Неожиданно он резко отпрянул, словно бы испугавшись чего-то.
– Сихиртя! Сихиртя! – тревожно произнёс он, указывая пальцем на ребёнка.
Слово было незнакомым для Якова Осиповича, поэтому он бросил недоумённый взгляд на самоеда.
– Ты про что?
– Сихиртя! Брось! Брось! Оставь здесь! – быстро, тревожно заговорил старик, тыкая пальцем в малыша.
– Ты в своём уме, Илко? Что я, нехристь какой, дитя бросать? – Бекетов подтянул шкуры и замотал малыша в них, как в одеяла.
Ребёнок жадно обнял его за шею, словно бы в пришедшем взрослом было его единственное спасение. Он спрятал мокрое лицо в ворсе капюшона, тихо, беспомощно всхлипывая.
– Брось! – почти взвизгнул самоед. – Беда придёт! Сихиртя беду принесёт! Несчастье и смерть всякому, кто сихиртя хоть раз увидит!
Истеричный тон самоеда отрезвил Якова Осиповича, заставил сбросить оцепенение. Он прижал к груди малыша и сказал с расстановкой:
– Все под Богом ходим, Илко… Каждый из нас рано или поздно умрёт… Ты мне пальцем не тычь… Дитё малое я в обиду не дам! Итак настрадалось.
Он первый вышел наружу. Савва, всё еще сидевший на борту, с удивлением взглянул на них:
– Матерь божья! – только и выдохнул он. – Откуда у вас… это?
– Они вот знали, да нам не скажут – Бекетов кивнул на оледеневшие трупы. Может, в бумагах прочтём после… А пока уходить надо… Неровен час, буря застанет…
Илко подскочил к нему, перегородил дорогу, снова заговорил быстро:
– Яков Осипович! Оставь сихиртя здесь! Она беду принесла!
– Она? – Бекетов опустил взгляд на ребёнка. – Так это что… девчоночка?
Илко кивнул.
– Ох ты ж!
Малышка подняла вверх личико, и кормчий с удивлением заметил, какие пронзительно-светлые, словно бы небо в туманной дымке, у неё глазёнки.
Это был не самоедский ребёнок. Те рождаются круглолицые, узкоглазые… Тут цвет кожи было не разобрать, словно бы ребёнок никогда не умывался. Зато черты лица – как у всякого белого человека, а нос – курносой пуговкой. Из под бахромы капюшона, сделанной из тонкой оленьей кожи, выбивались светлые, курчавые прядки волос…
– Спускаемся, – приказал Бекетов самоеду. – Савва, примешь ребёнка… Да смотри, аккуратно, не урони…
– Нельзя брать сихиртя! К беде! – бурчал Илко, недобрым взглядом наблюдая за тем, как Бекетов передает молодому промышленнику малышку.
Когда все оказались на льду, тронулись осторожно обратно, стараясь внимательно смотреть под ноги. Льдины, что сбились в огромный остров у оконечности лахты, скрепило недавним морозцем, но это был ещё ненадёжный покров. В любой момент поверхность под ногами могла разверзнуться, и маленькая команда могла уйти под воду. Поэтому шли, скрепленные верёвкой, отдельно друг от друга, внимательно глядя под ноги.
Они бы не рискнули обследовать кочмару, не будь та в непосредственной близости от берега.
Первым двигался Илко, как самый лёгкий. Он разведывал дорогу. За ним с ребёнком на руках двигался Бекетов. Замыкал процессию Савва.
– Тут осторожнее надо… Лёд битый, мелкий. – Илко сделал предостерегающий знак рукой, чтобы остальные остановились. – Тебя, Яков Осипович, не выдержит… Тяжелый ты… Давай девку мне… Подержу… Сам ступай по той большой льдине, да на края не становись…
Бекетов глянул на берег. До него оставалось всего ничего, но место, через которое надо было пройти, было слишком коварным. Кое-где блестела подо льдом тёмная вода.
Он попытался отцепить от шеи крохотные ручонки, но девочка, испуганно взглянув на самоеда, неожиданно громко заревела.
С трудом Яков Осипович оторвал её от своей шеи, передав на руки старого охотника. Малышка вопила отчаянно, будто её режут, и пытаясь ударить старика кулачками по лицу…
– Ох, разбушевалась девка… Погоди, Илко… Мы, кажись, не так шли… Там надежная тропа была… А ты к полынье вывел… Левее надо, – пробормотал Бекетов, с сомнением глядя на льдины впереди.
Он, внимательно осматривал их, надеясь увидеть свои прошлые следы.
– Ты что делаешь?! – услышал он позади резкий окрик Саввы.
Чуть не поскользнувшись, Яков Осипович обернулся и заметил, что Илко пробирается ближе к полынье в намерении скинуть в неё ребёнка.
Кормщик в одном прыжке рванул обратно, чувствуя, как где-то под ногами хрустит ненадёжный лёд.
– Что же ты делаешь, поганец!
Малышка визжала, пытаясь вцепиться ручонками в ворот охотника. Казалось, она понимает, что тот задумал сделать.
В пару скачков Бекетов добежал до Илко, вырывая у него из рук девочку.
– Она принесёт смерть! – Илко, как безумный, вцепился в парку ребёнка, пытаясь вырвать её из рук Бекетова и сбросить в полынью.
Яков Осипович был сильнее. Он подхватил дитя под мышку, как кулёк, а второй рукой наотмашь ударил в ухо самоеда. Тот не удержался, отъехал к самому краю льдины.
Илко, казалось, обезумел. Он тыкал пальцем в малышку и повторял:
– Сихиртя нельзя никому видеть! От этого беда и смерть будет.
Льдина, на которой он стоял не выдержала перекоса и, встав на торец, сбросила старого охотника в воду.
Бекетов с Саввой и охнуть не успели, как темная вода сомкнулась над головой Илко. Льдина с грохотом обрушилась обратно в горизонтальное положение, и прихлопнула то самое место, где только что находился самоед. Только кончик веревки остался торчать между льдин…
– Ложись! – заорал Савва Бекетову, чтобы того не постигла та же участь.
Яков Осипович знал, что по ненадежному льду лучше ползти. Он, обернулся… Надо было что-то делать, как-то вытаскивать охотника. Глядя, как прочно легла льдина на место, Бекетов понимал: бесполезно. Он попытался подтянуть верёвку за собой, но это было глупое, бессмысленное действие. Льдина раз и навсегда закупорила для Илко возможность выплыть.
От отчаяния, от бессилия что-либо изменить, Бекетов застонал. Он тихо полз в сторону Саввы, подтаскивая за собой ребёнка.
– Ох, ты ж! Как глупо! Илко, как глупо, – бормотал Яков Осипович.
Уже на сидя на берегу, они с Саввой долго молча смотрели на то место, где произошла стремительная трагедия.
– Заступись, Никола Морской, за раба Божьего… Он хоть и остался нехристью в душе, но хороший промышленник был… – наконец сказал Яков Осипович.
Туча к тому времени накрыла половину небосклона, а ветер ещё больше усилился. Море покрывалось пенными бурунами.
Закапали первые тяжелые капли.
– Подъём. Нам надо до лодки успеть! – скомандовал Бекетов.
Им предстояло пройти до свободной воды почти целую версту.
– Бежать надо, – волновался Савва. – Штормить начнёт, в лодку тогда не сядем…
– Погоди ты… Дай-ка флягу с водой, мне сухарик размочить надо, – сурово сказал Бекетов. – Дитё голодное!
– Да так дайте, пусть грызёт! – отмахнулся Савва, но флягу с пояса отцепил.
– Подавится с голодухи, – со знанием дела произнёс Яков Осипович. – Сколько же пигалица эта не ела? Шторм-то отбушевал день назад. А то время, что кочмару по волнам носило, нам не ведомо.
О проекте
О подписке