– Ребенку уже пятнадцать, – напомнила я ей. – И у меня нет желания вдобавок ко всему искать еще ее по городу всю ночь.

Марину Александровну, впрочем, тоже можно было понять: она наверняка переживала за сына и сильно перенервничала, отсюда и проистекала эта агрессия. Но кто в конце-то концов поймет меня?..

– Марина Александровна, я понимаю и разделяю ваши чувства, – произнесла омертвевшим голосом, – но у меня не было возможности позвонить. А вот вы можете поехать в больницу сами и все выяснить лично. Уверена, тогда вам станет спокойнее.

Свекровь только рот приоткрыла в ответ на это предложение, словно я не очевидные вещи говорила, а как минимум жестоко ее оскорбила.

– Так и сделаю, – сообщила она холодным тоном и я тайком выдохнула, когда входная дверь за ней громко хлопнула.

– Что-то еще случилось? – поинтересовалась озабоченно у меня мама, когда все наконец стихло и только бег стрелок на кухонных часах да бормотание холодильника нарушали воцарившееся в доме безмолвие.

С ломаной улыбкой я покачала головой. Конечно, мне хотелось рассказать хоть кому-то о том, что со мной произошло, но я уже заранее знала, что она скажет.

Нужно простить, Лида. Ему тоже непросто содержать семью. Мужчинам нужна отдушина. И посмотри на себя, ты наверняка что-то сделала не так, раз он изменил…

Нет, здесь мне точно не стоило ожидать никакой поддержки.

– Останешься на ночь? – коротко поинтересовалась у нее.

– Да, вдруг помощь понадобится…

Захотелось рассмеяться, выплеснуть наружу всю скопившуюся внутри горечь. А где была твоя помощь только что, мама? Где она была, когда была так мне нужна?

– Я тебе постелю.

Вот и все, что я произнесла вслух.

***

Двадцать минут спустя я наконец осталась одна.

Заперлась в ванной комнате с одним лишь жгучим желанием: встать под душ и смыть с себя весь этот трудный день. Всю эту боль. Хоть и понимала: это ни черта не поможет. И все, от чего хотелось сбежать сейчас, завтра тоже никуда не исчезнет… И все эти проблемы, что маячили на горизонте, неизбежно придется как-то решать.

Но сейчас не хотелось думать о новом дне. Сбросив с себя одежду, я уже собралась было шагнуть в душевую кабину, но в последний момент замерла, кинув на себя взгляд в зеркало.

Выпрямившись перед ним, я пристально, тщательно вглядывалась в свое отражение. И чем больше смотрела, тем сильнее хотелось отвернуться, стереть собственный образ, перестать существовать…

Я выглядела… плохо. Короткие волосы, остриженные под каре не столько в угоду моде, сколько из соображений практичности, делали меня какой-то… простоватой. Со жгучим сожалением приходилось констатировать, что и лицо давно лишилось былой свежести, выглядело осунувшимся и усталым, и что хуже всего – уже подверглось закону гравитации. Морщинки на лбу и в уголках глаз, которых прежде даже не замечала, теперь казались огромными и пугающими. Возраст коснулся и шеи и, как ни горько было это видеть – груди, уже далеко не такой упругой, как прежде.

Конечно, все это случилось не вчера. Изменения копились годами, усугублялись недостатком ухода, и в итоге… я получила все это.

И ведь жила себе спокойно, принимая свой возраст, как данность, даже не замечая перемен во внешности: мне было попросту некогда об этом думать. Теперь же…

Теперь перед глазами так и стояло лицо той женщины: куда более гладкое и свежее, куда более красивое… И на фоне ее привлекательности, ее молодости, я казалась себе еще страшнее, еще уродливее, и каждый мелкий недостаток, что отмечала на своем лице и теле, разрастался в моих глазах до чудовищных масштабов…

Не отрывая взгляда от собственного отражения, обнаженная и уязвимая, я беззвучно заплакала.

Впервые за весь этот проклятый день.

Глава 5

Упругие струи били по спине, смешивались со слезами, и было уже не разобрать, где просто вода, а где – соленая влага. Обняв себя за колени руками, я сидела на полу душевой и… пыталась понять.

Пыталась понять, в какой момент моя жизнь свернула совсем не туда. Почему в ответ на все, что я отдала, получила такое – измену мужа, презрение старшей дочери, неприятие свекрови?..

Я ведь действительно всю свою жизнь положила на алтарь этого брака и семьи. Все, что я делала – делала только ради мужа и детей. Во многом себе отказывала, чтобы дать дочерям больше, лучше… а в ответ получила только смачный плевок. Прямиком в душу.

Я сидела, перебирая в голове все прожитые годы, все многочисленные жертвы… все то, чего никто не только не оценил – видимо, даже и не заметил. Моя молодость, мои лучшие годы, мои возможности – все это потонуло где-то на дне семейной жизни, вместе с несбывшимися надеждами.

Было жаль всего того, что не сделала. Того, чего не достигла. Было жаль ушедших лет, потраченных, как казалось, на правильные вещи, а по факту – на того, кто этого не стоил…

Внутри шевельнулся какой-то протест, слепое нежелание верить, что угробила жизнь зазря. Я поймала себя на том, что придумываю мужу какие-то оправдания, ищу объяснения… А может, просто пытаюсь мыслить трезво?..

Я ведь еще даже не говорила с ним. Может, все это какая-то ошибка. Может, эта женщина лишь выдавала желаемое за действительное…

Мысли метались в голове, пытаясь зацепиться за что-то, способное спасти мой брак, но глубоко внутри я все равно понимала: эту ситуацию невозможно объяснить так, чтобы жить и впредь, как раньше. Если только не притвориться слепой, глупой, ничего не понимающей…

Я знала, как уязвима. Знала, что слаба. Но делать вид, что ничего не происходит, что ничего не знаю и позволять дальше себя обманывать… все это было мне глубоко противно. Просто потому что рушилась не только моя семья, но и моя вера во все то, чем жила до сегодняшнего дня. Вера в мужа. В то, что нас связывало…

Перевернув в голове очередную страницу, я вспомнила день, который изменил для меня все.

***

Шестнадцать лет назад

Руки дрожали, голова шла кругом.

До боли, до рези я всматривалась в тонкий кусок пластика. Не могла, не хотела верить тому, что видела. Все казалось – вот я сейчас зажмурюсь, а когда открою глаза снова – все это исчезнет, рассеется, как страшный сон.

Две полоски.

Две полоски на тесте на беременность. То, к чему я была совсем не готова. То, что пугало меня буквально до истерики.

Две полоски, способные перечеркнуть всю мою жизнь. Все планы, которые строила у себя в голове. Все надежды на лучшее будущее…

Слезы закипели в глазах, непонимание, как поступить, буквально сводило с ума. Сколько времени прошло с тех пор, как я позвонила Славе? Часы на руке говорили, что всего лишь полчаса, а мне казалось – вечность.

Но вот тишину квартиры разрезала трель дверного звонка. Я резко подскочила с места, сжала в кулаке ненавистный тест и понеслась к двери.

И только когда он – такой большой, высокий, сильный – шагнул внутрь, поняла – я ведь даже предположить не могу, как он отреагирует на мои новости.

Что, если развернется и уйдет? Скажет, что все это было на один раз? Гневно бросит, что это – только мои проблемы?

Я с ужасом представила, как расскажу все матери. И тут же поняла: она меня за такое просто убьет.

– Ну что тут у тебя случилось? – деловито поинтересовался Слава после того, как чинно и аккуратно повесил свою куртку на вешалку.

У меня не было сил на долгие предисловия, от гложущей изнутри нервозности уже не попадал зуб на зуб. Поэтому я только всхлипнула:

– Вот…

И молча протянула ему тест.

Я наблюдала, как он сжимает пластик двумя пальцами, но было отчаянно страшно взглянуть ему в лицо и прочесть там свой приговор.

– Вот оно как, – проронил он задумчиво и я буквально застыла, ожидая, что он будет делать дальше. Понимала: от него одного сейчас зависит моя дальнейшая судьба.

– Ты ведь… ты говорил, что все под контролем, – пробормотала беспомощно, когда он так и не добавил к сказанному больше ни слова.

Как же глупо я поступила, поддавшись на его уговоры и уверения, что он знает, что делает! И вот итог… после первой же близости. Здесь, на тесте.

– Так случается, – пожал он плечами с совершенно спокойным видом.

Меня затрясло сильнее.

– Случается?! И что мне теперь с этим делать?!

Он сжал тест в своей сильной, крупной ладони и на его лице расцвела вдруг нежданная, счастливая улыбка.

– Будем рожать, – заявил он уверенно.

– Ты что… рад?

Это не укладывалось в голове: такой реакции на внезапную беременность я от него не ожидала точно.

– Очень, – уверил он в ответ и, сграбастав меня в свои крепкие объятия, поцеловал. Так, что от этого поцелуя голова пошла кругом еще сильнее.

В груди расцвело теплое, приятное чувство. В этот момент, видя, как он радуется тому, что могло принести нам только сложности, я влюбилась в него заново. Даже сильнее, чем тогда, впервые, когда он вступился за меня перед университетскими хулиганами и сразу же стал моим героем.

Воспоминание об университете отрезвило. Дело ведь было не только в реакции Славы на эту новость, но и в том, что я совсем не была готова сейчас к материнству…

– Подожди… – попросила, уворачиваясь от очередного поцелуя, который способен был свести с ума. – Послушай… А как же…

– Поженимся хоть завтра, если хочешь, – перебил он меня, окончательно застав этим врасплох.

– Нет! То есть… я совсем не об этом…

– Нет? – переспросил он. – А вот знаешь, та рыжая с параллельного потока наверняка бы сразу согласилась…

Он дразнил меня, заставляя ревновать, пробуждая эмоции, о которых и не знала до него…

Казалось, что до него и вовсе ничего не было. Первая любовь, первый мужчина, первый защитник… я ощущала себя в его объятиях мягким тестом, из которого он мог лепить все, что ему только захочется…

И все же сейчас противилась тому, что он, кажется, для себя уже решил. И как бы ни был мне важен тот факт, что он вовсе не собирался бросать меня и сбегать, я хотела быть услышанной. Понятой…

– Слав… но как же универ? – поинтересовалась робко.

Он отмахнулся.

– Возьмешь академический. Или перейдешь на заочное…

– Но я не хочу, – отважилась озвучить свои мысли вслух. – Я подумала… может быть…

– Договаривай.

– Сделать… аборт?

Он дернулся – так резко, будто я его ударила. Отрезал решительно:

– Ты не убьешь моего ребенка!

– Но я не готова… сейчас. Я хочу получить нормальное образование, выстроить карьеру…

Его тон тут же смягчился, он нежно провел по моей щеке чуть шершавой наощупь подушечкой большого пальца…

– Не волнуйся, я сумею обеспечить нас обоих. Точнее, всех троих. Тебе не придется работать…

– Но я…

– Лид, ты меня любишь?

Этот вопрос меня смутил. Но я понимала, что он и так уже все знает сам…

– Люблю… – призналась чуть слышно.

Но этого было достаточно. Слава удовлетворенно улыбнулся:

– Тогда ты родишь мне этого ребенка…

Его тон был ласковым, но я ощутила, что в этих словах ясно прозвучал ультиматум…

Глава 6

Следующее утро началось с того, что на меня со всего размаху кто-то… упал.

Я испуганно подскочила в постели: резко разбуженная, ничего не понимающая спросонья. В первый момент показалось, что это запрыгнул на постель кот, но быстро стало ясно, что для кота гость был все же тяжеловат.

Точнее, как выяснилось, гостья.

– Мам, пора вставать! – громким шепотом огласила распластавшаяся на мне Яна.

Я кинула взгляд за окно: темно, хоть глаз выколи. Значит, еще даже не наступил рассвет. Кинув жалобный взгляд на часы на прикроватной тумбе, обнаружила: шесть утра.

– В чем дело? – поинтересовалась хриплым после недавнего сна голосом.

Рука сама собой потянулась на вторую половину кровати, где обычно спал муж, и тут я все вспомнила.

События вчерашнего дня обрушились на голову одним чудовищным комом, придавили к постели, заставляя почувствовать себя разбитой, сломанной…

– Ты обещала, что мы позвоним утром папе! – все тем же шепотом заявила дочь. – Уже утро!

Хотелось застонать. Убежать. Скрыться от всего, что предстояло вскоре решать. Всего, что как-то нужно было… пережить.

Пережить – ключевое слово во всей этой ситуации. Я совсем не была уверена, что сумею это сделать.

– Но еще слишком рано, – возразила Яне, с сожалением понимая – все равно уже придется вставать с постели и как-то прожить грядущий день.

– Обещала – выполняй, – раздался от двери насмешливый, полный чего-то едкого, невысказанного, голос.

Алина застыла в дверном проеме, сложив на груди руки, словно всей своей позой, каждой чертой лица, кидала мне вызов.

Я ощутила, как защемило сердце. Она была моим счастьем и моей болью. Я выстрадала в свое время с ней столько, что хватило бы на целую жизнь. И никак не могла понять, почему в какой-то момент дочь, так тесно ко мне, казалось, привязанная, словно бы перестала меня принимать?.. Даже отторгала, словно я была для нее чем-то инородным, неприятным…

Я списывала все на переходный возраст. Но сейчас впервые задумалась, а не было ли для такого поведения еще каких-то, неизвестных мне, причин?

– Обещала – выполню, – ответила твердо и, щелкнув переключателем ночника, зажгла в комнате свет. – А чтобы мы перешли к этому побыстрее, возьми сестру и отведи на кухню. Поставьте молоко греться, а я пока соберусь…

Меня снова окатили презрительным взглядом.

– Почему это я должна…

– Потому что я так сказала!

Я поразилась собственной резкости, слетевшей с губ. Но удивительное дело: она все же возымела свой эффект. Фыркнув, Алина взяла Яну за руку и, стащив с кровати, повела на кухню.

Я осталась одна. Блаженные секунды одиночества, о котором прежде могла только мечтать, теперь же… теперь оно заключало в себе слишком много отравляющих душу мыслей. Тех, с которыми так страшно было остаться один на один.

Нехотя подойдя к зеркалу, я кинула на себя лишь мимолетный взгляд: не было никаких сил видеть все недостатки, которые с такой болью разглядывала накануне. Словно если не смотреть на них – их словно бы и не существовало…

– Какую кашу сварить? – поинтересовалась я, входя в кухню, где девочки, чинно рассевшись на стульях, смотрели дружно в одну точку – на плиту, на которой грелось молоко.

– Я не буду, – тут же ощетинилась Алина.

– Я не хочу кашу, – недовольно поморщилась Яна.

– Хорошо, тогда пойдете в школу голодными, – пожала плечами я.

Кудахтать над ними сегодня не было никаких сил.

– Разве мы не поедем к папе? – огорченно спросила Яна.

– А ты уже не болеешь? – вздернула бровь я.

– Мне стало лучше!

– Потому что ты и не болела, да ведь?

Я произнесла это и тут же ужаснулась собственным словам. Впервые позволила себе так открыто обозначить, что прекрасно знаю все дочкины хитрости…

Наступила тишина. И в этом безмолвии укол совести, последовавший за произнесенным вслух упреком, был еще болезненнее, еще мучительнее.

– Я обещала, что мы позвоним папе, а не поедем туда, – нарушила молчание первой. – К нему, возможно, до сих пор нельзя…

– Но мы хотим к папееее, – тут же захныкала младшая.

А мне нечем было утешить ее. Я даже не была уверена, что мы вообще ему дозвонимся.

Но к моему удивлению, когда мы набрали ему некоторое время спустя, Слава тут же ответил на видеозвонок.

– Мои принцессы! – воскликнул, завидев дочерей, склонившихся к экрану.

– Папа, тебе больно? – сразу же озабоченно поинтересовалась Яна.

– К тебе можно? – следом спросила Алина.

А я стояла в стороне и ощущала… что вовсе не уверена в том, что, случилось со мной что-то – и обо мне кто-то переживал бы так же сильно. Я самой себе казалась сейчас не просто лишней, а вообще… невидимкой.

И как только вообще до такого дожила?..

Они переговаривались некоторое время, засыпая друг друга вопросами, прежде, чем до меня донесся голос мужа:

– А где наша мама?

– Я здесь, – откликнулась сухо, взмахнув рукой из-за спин дочерей.

Можно подумать, что были какие-то иные варианты, – с горечью промелькнуло в голове. Когда я вообще куда-либо выбиралась в последний раз?.. Хотя бы даже одна, не то, что вдвоем с мужем…

– Приеду к тебе попозже. Что-нибудь взять?

– Возьми наших девочек, – тут же заулыбался он. – Ну и всякое, по мелочи… сама знаешь, что обычно надо.

– Ладно, – кивнула коротко.

По всей видимости, выбора мне просто не оставили. Снова. В присутствии дочерей выяснять у мужа, что это была за женщина, было не самой лучшей идеей.

Возникло даже малодушное желание отложить этот разговор, или сделать вид, будто и вовсе ничего не знаю…

Но ведь тогда я совсем спущу в унитаз собственную жизнь, уже и без того, как выяснилось, сотканную из обмана… и больше я так не хотела.

Впервые за много лет во мне зарождался протест. Похоже, измена мужа обнажила многое из того, на что я прежде закрывала глаза…

Например, на то, в кого так стремительно превратилась.

***

– Я договорился об отдельной палате, – сообщил нам Слава, когда мы прошли к нему и оказались в этих больничных хоромах.

Внутри все походило на какую-нибудь гостиницу советских времен: старомодная мебель, небольшой телевизор на стене. И все же подобные удобства стоили, конечно, денег. И наверняка немалых.

Я вспомнила о своем зашитом кармане и лицо исказилось в горькой гримасе. Хотелось расхохотаться, высмеять собственную жертвенность и уступчивость…

Все те качества, что во мне взращивали годами.

Я стояла чуть поодаль, у окна, позволяя отцу и детям общаться друг с другом. Снова хотелось пустить все на самотек и не заводить разговора, который меня так дико пугал, но в какой-то момент я вдруг услышала собственный голос:

– Девочки, пора. Алина, возьми Яну и отвези ее домой. Присмотри за сестрой до моего возвращения.

– А ты? – вопросили три голоса разом.

– А я останусь, чтобы поговорить с папой.

– Лид, но как же они одни поедут? – неодобрительно возразил муж, всем своим видом выказывая несогласие.

– Алина уже взрослая, справится, – отрезала я.

– А меня спросить не забыли? – тут же набычилась старшая.

– Меня тоже о многом не спрашивают, – ледяным тоном отрезала я. – Но приходится делать то, что должно.

Бросив на меня ненавидящий взгляд исподлобья, Алина все же взяла младшую сестру за руку и вывела ее из палаты.

– Ну и как это понимать? – хмуро поинтересовался у меня муж.

– У меня у тебе тот же вопрос, Терехов. Вчера я видела здесь, в больнице, женщину, которая назвалась твоей женой. Как это понимать?

Глава 7

Возможно, стоило начать совсем не так. Завести разговор о чем-то другом. Поинтересоваться в первую очередь, как пристало хорошей жене, его самочувствием. Узнать об аварии…

Но у меня не было сил на пустые разговоры. На никому ненужное притворство. На заботу и терпение, которые все равно никто, видимо, не оценит.

Внутри меня болело. Пульсировало нарывом. Все незаданные вопросы, неуточненные детали, неясное будущее. Мне было жизненно необходимо вскрыть эту рану, чтобы, может быть… выжить. Или погибнуть от этой заразы. Но главное – больше не мучиться. Не терзаться. Не тонуть в собственной рефлексии.

Впервые за всю свою семейную жизнь я захотела что-то для себя. Самой простой вещи. Честности.

– Агния… – произнес муж после продолжительной паузы.

Ее имя из его уст прозвучало так, что меня буквально обожгло этим словом. Каждая из пяти букв вошла в сердце ударом кинжала, заставляя его кровоточить и погибать…