Я возражала: дело не в цифрах. Мы формируем не потребительский ассортимент, мы формируем вкус. Мы производим образы, которые, возможно, не подлежат широкому тиражированию, но создают новые массовые представления о прекрасном.
Высокий глянец силён и выживает, только когда создаёт что-то новое, до чего никто другой не мог додуматься. Для кого-то это будет воспитанием вкуса и культуры, для кого-то – школой восприятия высококлассной фотографии. А для кого-то – просто долгий вдох чистого воздуха и такой же долгий выдох. Он даёт тебе возможность мечтать и,
победила «русская» версия. Достоевский говорил, что русскому человеку свойственно «всемство», всеотзывчивость, восприимчивость любой культуры, и в этом смысле наша версия была – понимаю это задним умом – «всемская», синтезированная, что ли
. Неужто из-за стандарта, заданного коротконосой и губастой Анжелиной Джоли лет пятнадцать назад? Она почему-то мне всегда казалась совсем некрасивой, вырожденческой, что ли. Я ещё понимаю, когда женщины мечтали быть похожими на Грейс Келли – ещё куда ни шло, – но на Джоли?
от красоты работ Ирвина Пенна и Ричарда Аведона, Хельмута Ньютона и Питера Линдберга, Марио Тестино и Ричарда Бербриджа. Печатали на принтере, выбирали и
Написала жёсткое письмо. Без единого грязного слова, но что ни фраза, то бросок лезвия в аорту. Жгла глаголом сердце, печень, лёгкие и остальные органы. И в этот момент, как раз когда я полировала финал и раздумывала, как подписать: «твоя А.», или «без уважения, А.» или «озверевшая А.», в гости зашёл мой близкий друг Серёжа.