Глава 17.

Отвечая на многочисленные и задаваемые самым участливым тоном вопросы – в каких отношениях она состоит с товарищем Шухриным, как давно и при каких обстоятельствах они познакомились, Лиза начала понимать, что беседующий с нею человек уже сделал для себя определённые выводы. Отсюда и чуть насмешливое выражение его глаз, которое он тщательно скрывал от собеседницы, и чуть поднимающиеся вверх уголки тонких губ, когда он слушал ответы Лизы на свои вопросы.

Лиза замолчала. Какой смысл обстоятельно и подробно вспоминать те дни, года и где она впервые увидела

Виталия, что ему сказала и что он сказал ей. И кому в голову пришла идея о новом производстве, от кого она про это услышала, и почему так быстро согласилась кардинально сменить профессию.

– Что же вы замолчали? Устали? Может быть, воды? Или чаю? – Пётр Гаврилович добродушно поднял брови.

– Нет, спасибо, ничего не нужно.

– Вы сердитесь? Но за что? Мы ведь не желаем зла ни вам, ни вашему… жениху. Мы как раз хотим разобраться, может быть, кто-то этой самой анонимкой хотел навредить не только вам, а вообще производству! Сорвать производственные планы, нарушить всё, что было создано трудом и стараниями многих людей, не только вас. Кстати, у вас есть подозрения, кто бы мог её написать?

– Нет у меня подозрений. Как я могу оговаривать людей?

– Ну, как я выяснил, у вас не особенно много друзей здесь, в Бобровке? Почему? Ведь вы же живёте здесь с самого рождения, а ваши предки много сделали для всех здесь. Больница – это полностью заслуга вашего деда, и вашего отца тоже, перед которым, надо сказать, вся страна в долгу за его разработки… Хотя, надо сказать, что односельчане говорят о вас хоть и сдержанно, но только хорошее. Очень положительные характеристики… Только некоторые аспекты – например, что ваша семья индивидуалисты, так сказать, стараетесь держаться особняком… ребёнка вот своего учите на дому, в сад не отдаёте… Он нездоров?

– Здоров, спасибо за заботу. Моя мама имеет подходящее образование и занимается с внуком, разве это запрещено? У неё диабет, но она старается быть полезной… Скажите, за что арестовали Шухрина?

– Арестовали?! Да Бог с вами, моя дорогая Елизавета Владимировна! Что же вы из нас зверей делаете! Его тоже пригласили для дачи пояснений, на беседу, только и всего. Скоро всё выяснится, и я уверен, что вы увидите своего ненаглядного. Кстати, простите за вопрос… как погиб ваш первый муж?

– А это -то какое отношение имеет к мастерской? – изумилась Лиза, – Для чего этот вопрос?

– Ну…просто я собираю всю информацию… ведь вам же нечего скрывать, почему вас так возмутил этот вопрос? Я хотел бы узнать, как расследовали обстоятельства его гибели.

Лиза на миг прикрыла глаза и постаралась успокоиться. Если это поможет Виталию… но нужно быть спокойной, хоть это и неимоверно трудно. Она глубоко вздохнула и начала рассказывать о том, что никогда бы не смогла забыть, даже если бы очень старалась.

Дюрягин слушал её, и Лиза видела, как постепенно исчезали в его глазах потаённые смешинки, как выражение его губ перестало быть надменно-насмешливым. Строгая складка пролегла меж бровей, он взял карандаш и что-то записывал в свой блокнот, лежащий перед ним на столе, делал пометки и подчёркивал там что-то.

– Так вот, а что касается мастерской и нового цеха, – Лиза раскрыла принесённую с собою папку, – Если вы, или другие специалисты из комиссии считаете, что я бесталанна и заняла это место только благодаря дружеским отношениям с директором комбината, то прошу показать мне – какие из моих рисунков и эскизов хуже тех, что принимаются в работу на подобном нашему производстве в Подмосковье, или же в Поволжье. Эти? Или может быть вот эти?

Она старалась держаться спокойно и даже немного улыбалась, хоть и была бледна, как полотно. Дышать было трудно, в груди теснило и очень хотелось выйти на воздух. Выйти и бежать отсюда, бежать до самого Медвежьего Яра, закрыть ворота и оказаться среди облетающих осенних яблонь, отгороженной от всего мира.

– Хоть я и не специалист, но мне кажется, что вы очень талантливы, – тон Петра Гавриловича изменился, нотки уважения теперь сквозили в нём, но Лизе было противно до того, что она не могла поднять взгляда на своего собеседника.

– Можно, я возьму несколько рисунков? – спросил Дюрягин, – Я вам их потом самолично верну, не сомневайтесь.

– Берите. Если хотите, я вам прямо сейчас еще нарисую, – Лиза ответила немного резковато, и сама испугалась этому, но Дюрягин сделал вид, что ничего не заметил.

– Я могу идти? – спросила она, смягчив тон.

– Да, конечно, спасибо вам за беседу. Спасибо, что пришли сюда и не заставили меня идти на другой конец Бобровки, да еще и на холм.

Лиза вышла на улицу, слёзы душили её, болело всё, что только может болеть. Казалось, каждая клеточка её тела отдавала болью. Она постаралась глубоко и спокойно дышать, постепенно сердце, так бешено колотившееся в груди, успокоилось, и она вытерла слёзы со щёк. Обернувшись, она увидела, что Дюрягин стоит у окна во втором этаже и смотрит ей вслед. Лиза расправила плечи, поправила шёлковый шарф на шее и спокойно зашагала по дороге к дому.

У самых ворот усадьбы её встретила заплаканная Варвара, седые её волосы были растрёпаны и выбивались из-под кружевной косынки, которую она обычно носила. Увидев шагающую по склону холма Лизу, Варвара всплеснула руками, прокричала что-то стоявшему на крылечке мужу и бросилась навстречу Лизе:

– Лизанька! Мы тут все извелись! Думали, что тебя так долго нет, вдруг и тебя…задержали! Катя собралась за тобой идти, да мы не пустили. Дед уже оделся, думали – еще полчаса подождём и его отправим узнавать, где ты! Что же это, как же это, девочка моя?!

– Всё хорошо, тётушка! Всё хорошо! Пойдёмте в дом, сейчас я воды попью и всё вам расскажу. Ничего страшного не происходит, я уверена, что Виталий скоро вернётся.

В доме витал страх и пахло лекарствами. Возле окна сидела Екатерина Александровна и не своим голосом читала Федюньке сказку, Архип Фомич снимал повязанный для солидности галстук, который он надевал, на памяти Лизы, только на её свадьбу с Мишей. Явно собирался идти и произвести впечатление серьёзного человека! Лиза обняла его, стоявшего в прихожей у зеркала и трясущимися пальцами развязывающего непослушный узел.

– Архип Фомич, что же ты так редко галстук надеваешь? Вон как тебе идёт. Прямо жених!

– Ох, Лизанька, – только и смогла выговорить Екатерина Александровна при виде вернувшейся дочери, – Федюшка, внучек… Поди пожалуйста, принеси мне воды. В горле пересохло.

Заняв ребёнка, чтобы не слышал лишнего, все домашние уселись за стол, разлили по чашкам приготовленный заботливой Варварой чай и начали негромкую свою беседу. Лиза рассказала всё, что узнала и услышала сегодня от Петра Гавриловича, только сама вот никак не могла понять, какое же впечатление осталось у неё после общения с этим человеком. Какой-то он был… неуловимый, что ли. Так сразу и не поймёшь, зачем он задает вопрос, и как правильно на него ответить.

– Я помню, дядьку нашего арестовывали, по подозрению то ли в краже, то ли ещё в чём-то, – задумчиво пропыхтел Архип Фомич, – Тоже всех опрашивали, слухи да сплетни собирали. У нас на селе-то, не хуже, чем тут в Бобровке посплетничать любили, как они потом в этом всём разбирались, я не знаю. Ну, ничего, вроде бы всё выяснили со временем, месяца через три домой отпустили.

– Три месяца! – всплеснула руками Варвара, – Да как же так можно, по наговору на человека его же еще и держать взаперти!

В дверь постучали, и на пороге показалась бледная Наташа с мокрым зонтом в руках.

– Лиза! Ох, ты дома, слава Богу! А то соседка наша, Мелехина, болтала, что ты в сельсовет пошла к этим… городским.

– Наташенька, проходи скорее, ты вся промокла, – Варвара взяла из рук гостьи зонт и пошла в кухню за чашкой для неё, – Садись за стол, сейчас мы тебя горяченьким напоим.

Лизе пришлось начать снова свой рассказ, теперь уже для Наташи. Она неимоверно устала и чувствовала даже какую-то дурноту, хотелось лечь и лежать в темноте.

Екатерина Александровна немного успокоилась, что дочь дома, в целости и сохранности, и вроде бы даже улыбается немного, поэтому она отправилась заняться внуком, пока Лиза и Наташа разговаривают за столом.

– Я думаю, это Зинка! Паршивка, её рук дело, больше некому! Накатала анонимку, вот ведь гадина! Это у неё от злости все волосы повылазили, мегера!

– Может быть и она, а может и нет, кто знает, – покачала головой Лиза, – У Виталия тоже есть «доброжелатели»… Он недавно Тарасова уволил за пьянку. Тот уж сколько раз на смену нетрезвым являлся, и предупреждали, и премии лишали, и на поруки брали, а что толку? Как пил, так и продолжал. Вот, составили акт, всё как положено, да и уволили по статье.

– Я слышала, он жаловался в магазине, что его за опоздание уволили, – удивилась Наташа.

– Ну вот, видимо стыдно признаться, что за пьянку… Так вот, он когда за трудовой книжкой и деньгами приходил, я как раз была в бухгалтерии. Так он так зло на меня косился, и шипел Ирине Анатольевне, расчётчику, что покажет еще этому Шухрину, чтобы не зазнавался. Пьяный был, конечно…

– Да… так вот и задумаешься, – покачала головой Наташа, – Живёшь себе по совести, ничего плохого не делаешь, вот так вот, оказывается, что на тебя уже и кто-то зубы точит… Нет, я всё же думаю, что это дело рук не пьянчуги-Тарасова… Это всё Зинка! Я завтра сама пойду к этой… комиссии, поговорить! Расскажу им про эту дамочку и её делишки.