Глава 6.

Николай проснулся, словно из омута вынырнул. Вокруг царила темнота, он посмотрел в окно и увидел звёздные россыпи, над лесом висела полная, огромная луна, заливая жемчужным светом широкий луг и озёрную гладь.

Кое-как поднявшись, он спустил с кровати ноги и прикрыл глаза, потому что всё вокруг него вдруг завертелось. Подождав, когда в голове проясниться, Николай оглядел комнату. На столе стояла кружка с водой, и он выпил всю, потом заглянул в крынку, там был отвар каких-то трав, он выпил и его.

Сил прибавилось, в голове прояснилось, и Николай стал думать о том, что же с ним произошло, и где он оказался…

«Наверное, я умер, – думал он, – Этот человек, похожий на медведя, убил меня… и теперь мне всё мерещиться. Остяк мне рассказывал, легенда есть у них про Арка, человека-медведя, который хранит этот край…И теперь, после смерти, он наказывает меня…»

Николай немного озяб, в окно веяло утренней прохладой с озера, за лесом небо уже светлело, гасли звёзды – с востока катился рассвет. Звонко запел горластый петух, и Николай удивился – вот же, и на том свете есть петухи да куры, надо же, диво какое.

В доме послышались шаги и в комнату вошла Марья. Увидела сидящего у окна Николая, она заулыбалась.

– Ну, гляжу сдюжил ты, Николай. Отступила болезнь, теперь силы набираться будешь.

– Марья, благодарствуй за заботу. Кабы не ты, и вовсе худо мне пришлось. Только скажи ты мне Бога ради… где я? Я помер и попал на тот свет? Почему… ведь была зима, я провалился под лёд… и оказался здесь, где лето…

– Давай-ка, ложись сперва, окутайся. Ты слаб ещё, нельзя тебе. Не знаю, как тебе ответить, – покачала головой Марья, – Ты себя чувствуешь мёртвым?

– Н… нет… я не знаю… но как же… лето?

– Лето, – согласилась Марья, – Ирвил пожалела тебя. Брата своего не послушала, bАркыная тоже упросила, оставить тебя в живых, а он ведь убить тебя хочет. И сейчас не смирил гнев… да разве можно такое простить? Прав он – всё тебе дадено было, благоволил тебе Ирбис, гор и тайги хозяин, а ты чёрным злом ему отплатил. Зверя стал бить без счёту и нужды, хотя дано тебе было, сколько надобно, и удача была при тебе. Потому и пришёл на заимку к тебе шатун, рассердил ты хозяина неблагодарностью своей, да алчностью – всё тебе было мало. Всё у тебя и забрали, всю добычу – в науку. А потом и вовсе зло тебя обуяло… Анийян убил, и сыночка её… Им ведь своя жизнь назначена была, а ты решил, что можешь вершить – кого жизни лишать.

– И… что теперь со мной будет?

– Не знаю… я и сама здесь оказалась… свои у меня грехи. Только после, когда меня отпустили, не захотела я возвращаться. И мне позволили здесь остаться, теперь вот тебя выхаживаю… Может и ты не захочешь обратно.

– Как же, у меня там Катерина… как она без меня? Я только… дом у нас новый, свадьбу играть собрались.

– Ладно, что судить-рядить. Не тебе теперь своей судьбой распоряжаться, и коли позволят искупить да вернуться – так тому и быть.

– Я не знал… что это люди… медведица та, – пробормотал Николай, – Охотник тем и кормится, испокон веков так пошло! За что же меня-то?

– Вот в том и дело – когда поймёшь, за что, тогда может и вернёшься. Видать, судьба такая у тебя, и не дано людям знать, что боги им уготовали.

Пришло утро, Николай вышел из комнаты, где провёл в болезни невесть сколько времени, и осмотрелся. Лежал он в небольшой светёлке, а сам дом был большим, с высоким потолком и большой расписной печью. Широкий дубовый стол, гладкий, был покрыт льняной дорожкой, на которой стоял медный самовар. Всё как у людей, вот только одно – угла красного с образами, как у всех добрых людей – в избе не было.

Марья указала ему на стоявшую у края стола кружку, рядом лежала краюха хлеба. Николай почувствовал голод, и вмиг всё съел и выпил. Молоко было парным, вкусным, давало силы и напомнило Николаю его далёкое детство, когда родители были ещё живы, и матушка доила добрую и спокойную Белуху…

– Марья, давай работы какой, – сказал Николай, – Не зря ж ты меня выхаживала, пора и мне за добро отплатить.

– Баню поди затопи, тебе отпариться надо, – улыбнулась Марья, – Повезло тебе, Николай, что цел-невредим остался… мороз, он никого не щадит.

Николай оглядел двор. Ничего приметного в нём и не было – двор как двор, позади дома огород посажен, куры ходят, всё как в обычной деревне, в какой двор ни загляни. И баня была обычная, принялся Николай воду носить, печку затопил, руки-то соскучились по работе. Потом присмотрел, что ещё во дворе мужицкого догляду требует, всё переделал.

К вечеру во двор прибежали двое парнишков, черноглазых и крепеньких, словно боровички, увидев Николая во дворе, притихли, и поглядывали на него с опаской, прокрались к крыльцу и шмыгнули в дом, где Марья управлялась у печи, налаживая горшки в печь.

Николай приглядел в амбаре кое-какой инструмент в ящике, достал оттуда короткий, порядком уже сточенный ножик, потом подобрал в дровнике пару деревяшек. Резать-то его научили, дядька у него был мастер на это дело, в семье которого Николай после смерти родителей жил. Поколдовал над деревяшками недолго, и появились тут же коник небольшой, и медведь, чуть поболе. После пошёл Николай в дом, знакомиться.

– Ну вот, уже и баня поспела, – сказал он Марье, мальчишки сидели у стола и пили молоко, а увидав его присмирели, притаились.

– Ну, пострелята, допивайте, сейчас вас сперва отпарю, после и Николай наш пойдёт, – Марья ласкового погладила мальчишек по головам, – Ему опосля хвори надобно косточки отпарить. Ну, Николай, вот погляди, это мои ребята, Василёк и Федюнька.

– Нате-ко, вот вам по игрушке сладил, – сказал Николай и улыбнулся, увидев, как заблестели ребячьи глаза, – опосля получше сделаю, пока-то по-быстрому вот сострогал.

– Благодарствуй, дяденька, – сказал робко Василёк, он был постарше, – Как ладно ты умеешь, вот бы и мне так научиться.

– Ну, было бы старанье, коли захочешь, так я тебя и научу, – сказал Николай, мир да лад между ними был установлен.

После бани, когда все в благостном настроении сидели у самовара, Марья рассказывала мальчишкам сказку, а те клевали носами.

– Умаялись за день, пострелята. Ну, подите спать, – Марья отправила ребят, а сама налила себе чай в блюдце.

День угасал за лесом, с востока шла на деревню ночь, устилая небосвод синим покровом и зажигая одну за одной бусины звёзд.

– Это твои что ли? – спросил Николай, кивая на светёлку, куда мальчишки ушли.

– Ну, теперь мои. Отец ихний по весне пропал, рыбалил на большой воде, да сгинул, потонул видать. А зимой мать не уследила, с устатку заснула, самой ведь всё приходилось теперь делать, вот по дрова в лес сама пошла, вернулась уставши сильно. А ночью печка угар дала, вот и… теперь я им и за мать, и за отца.

Заснул Николай быстро, и спал в ту ночь без сновидений, а рано утром, когда рассвет только занялся, тронула его Марья за плечо, склонившись над ним:

– Вставай, Николай. Нынче пора дело справлять, коли ты решишься… Аркынай скоро придёт за тобой.

Николай поднялся, беспокойно стало на сердце, что ему предстоит сделать, какое наказание ему назначат за содеянное?

Глава 7.

Аркынай пришёл, когда чуть рассвело, одет он был в рубаху плотного сукна, поверх неё кожаная безрукавка, крепко зашнурованная по бокам. Сапоги тоже были с грубыми накладками – защищали ногу, и вообще по его виду можно было угадать, что он вовсе не по лугу гулять собрался.

Он вошёл в дом, пригнувши свой рост в двери, его плечи загородили собой весь проём. Он снял с широкого своего плеча мешок и сбросил его на скамью, хмуро глянув на сидевшего у стола Николая,

– Здравы будьте, – буркнул он, и обратился к Марье, – Что, как ты, сладилась с Улейкой-то? Придёт она?

Марья кивнула головой, но говорить ничего не стала, поставила кружку для Аркыная и налила горячего душистого взвара.

– А ты… коли хочешь жить, придётся тут работать! – сердито бросил Аркынай Николаю, – И может статься, что работа такая тебе не по нутру будет. А может и сгинешь, коли не сдюжишь её, работу такую! Хотя, душегуб ты проклятый и есть, может и верно Ирвил сказала – тебе такое исполнить судьбою и назначено! Вон, одёжу тебе принёс подходящую, оденься.

– Что же… пойдёте к ней? – вздохнула Марья, – Уж ведь сколь туда ходили, и сколь не вернулось оттудова… сказать страшно. А Николай только от лихоманки оправился, а ты уж его на такое тянешь. Обождал бы хоть немного, дал бы ему сил набраться.

– Жалко тебе его?! – сердито хмыкнул Аркынай, – Быстро ты Анийян позабыла, и мальчонку ейного, что от руки этого душегубца страшную смерть приняли!

– Ты, Аркынай, видать забывать стал, каково это – человеком жизнь проживать, – голос Марьи вдруг стал строг и сердит, – Гляди, кабы ты своей кровожадностью на себя беду не навлёк… Анийян я никогда не позабуду, никогда! Но крови просить за её душу тоже не стану!

Аркынай вздрогнул всем своим крепким телом, лицо его потемнело, и он погасил свой горящий злостью взор, каким глядел на Николая. Взял со стола кружку и стал большими глотками пить обжигающий взвар, потом поставил кружку и не глядя на Николая, сказал:

– Одевайся, я тебя на дворе ожидаю. А ты, Марья, не страшись, не дозволю я сам, чтобы с ним худое приключилось.

Николай оделся в принесённую Аркынаем одежду, и теперь на нём была рубаха сурового сукна, поверх неё такой же нагрудник, защищавший грудь и спину. Штаны он заправил в такие же сапоги как у Аркыная.

– На, возьми, вдруг да пригодиться тебе, – Марья подала ему кожаную истёртую перевязь, на ней были ножны, а в них крепкий тесак, ручка его была гладкой, словно знала много суровых ладоней, но взяв тесак в руку, Николай почуял, как тот лёг в неё, словно родной.

– Благодарствуй, Марья! Дай тебе, Господь, всякого блага, и душе твоей – радости.

Она протянула Николаю заплечный мешок, куда прежде положила обёрнутую в чистый рушник половину каравая и баклагу с водой.

– Ничего не страшись, Николай. И знай – та, к кому вы теперь идёте, сама в вечном страхе живёт. В нём её погибель.

Аркынай оглядел вышедшего на двор Николая и одобрительно кивнул, потом махнул рукой и зашагал широкими шагами в сторону леса, который стоял за околицей деревни высокой стеною. Николай едва поспевал за ним, но всё же пытался ещё разглядеть деревенские избы, мимо которых они шли. Все они были из такого же бревна, как и дом Марьи, Николай никогда не видал брёвен такого охвата… вот бы вызнать, где такие растут! Резные коньки и ставёнки украшали избы, над воротами у многих была прибита широкая доска, а на ней вырезаны незнакомые Николаю слова. Хотя грамоте он разумел, и писать, и читать в школе при деревенской церковке их обучили, но этих слов он разобрать не мог. Да и идут они слишком быстро, Аркынай своего шага не сбавлял, а Николай за ним чуть не бегом бежал, уже и дышать стало тяжко, сказалась и болезнь, и то, что в кровати много лежал.

Лес встретил их прохладой и птичьими трелями, радовались лесные обитатели летнему утру и поднимающемуся на небосвод горячему солнышку. Впереди показалась едва приметная тропа, и Аркынай на неё свернул, он шёл, не оборачиваясь на своего спутника, и это было немного обидно Николаю… хотя, ему ли обиду держать?

Дошли до небольшой полянки, была она круглая, словно блюдце, и такая зелёная, сочная трава покрывала её, будто шёлк…ветерок волной проходил по траве, приглаживая её своею рукой, и Николаю вдруг так захотелось прилечь на эту траву, понежиться, вдохнуть свежий запах утренней росы…Он шагнул туда, но сильная рука Аркыная ухватила его за плечо.

– Стой! Не то сгинешь там, безвременно и страшно. Да, мы к ней и идём, но нам к ней другим путём добираться надобно.

– К кому мы идём? – не понял Николай, голова его гудела, и он был сердит от того, что прилечь ему не дали.

– К Алмысе идём. Знаешь ли, кто она такая? Алмыса раньше ведуньей была, сильной, ведала такое, что никому не было дано. Помогала всем, и людям, и учийнаям, что среди миров живут, всем… А после озлилась за то, что человек её дитя сгубил, обманом к ней в дом пришёл, и сгубил. Есть предание, что кровь такого существа от любой хвори избавляет, вот он и хотел. И стала ведунья с той поры Алмысой, страшной, чёрного зла набралась. Является перед людьми в облике пригожей девицы, наслаждение сулит, да там и сгинет тот человек, который перед чарами не устоит. Заманивает к себе прохожего, вот ты и сам хотел на «ведьмино блюдо» улечься, ей на потеху и отправился бы. Что, али не знал такого? Нешто мать сказов этих тебе не баяла на ночь?

– Сиротой я рос, – ответил Николай, – У сродников в семье, а там у тётушки столько забот было с нами, не до сказов ей было. Да и нам тоже, где всех прокормить, то и мы в работах сызмала были.

Ничего не ответил Аркынай, только чуть нахмурил брови свои, да рукоять короткого меча сжал. Потом покрутил головой словно принюхиваясь. Николай тоже потянул носом воздух и почуял, как понесло тленом, гнилой плотью, словно открылось вонькое болото, на дне которого сгинуло много живого, и там осталось. Он видал такое, осушали как-то болото чёрное на Гнилых Пласкунах за Сайдагаркой, чтоб гать проложить….