Рианнон просто не задумывалась о судьбе своего сына. Ей был нужен Мейрхион, нужна Альба – и всё это она обрела, и предостаточно. А мальчишка – растить сына должен отец, и отец растит, и о чем тут думать богине, которая простирает свою власть по горам, – и уже на скалах появляются витиеватые изображения лошади, не похожей на обычное животное.
Рианнон и Мейрхион были предназначены судьбой друг другу. Обоим нужна была власть над Альбой: ему – в мире зримом, ей – в незримом. Обоим этот брак давал желанное. И еще – это не мое дело, но было слишком заметно – Мейрхион восхищал Рианнон просто как мужчина.
Идеальная пара. А маленький Марх подрастал, изредка удостаиваясь внимания то отца, то его воинов. Еще один сыночек, растущий при дружине.
Я жалею лишь об одном – что не сразу понял, кем вырастет сын этих двоих.
При всем могуществе Рианнон – Мейрхион был не слабее. Чужак, пришедший на острова Дал Риады как завоеватель, – и шаг за шагом собиравший настоящее, сплоченное королевство. Где силой оружия, где силой слова – он был прирожденным правителем. Я жалел, что он человек, всего лишь человек: отпусти ему судьба хотя бы век жизни – он мог бы объединить все острова!
В нем была та сила, которая заставляет воинов, не задумываясь, следовать за вождем, а мелких правителей – повиноваться.
Он человек был, человек во всем… так говорили о нем барды. Или скажут… или не о нем… неважно. Всё, что восхищает нас в людях и что ужасает в них, – всё это было в твоем отце, Марх. Властный и удачливый, гордый и кичливый, жадный до добычи и щедрый на дары, отчаянно храбрый в бою и хитрый, если дело доходило до переговоров… огненно-рыжий – рядом с ним мне казалось тепло, будто возле костра в ночи. Ты знаешь это чувство защищенности. Я не боюсь опасностей и не ищу укрытия… но пока Мейрхион был жив – меня не оставляло чувство, что моему Северу не грозит ничто. Никакая из бед.
Впрочем, так оно и было.
…Но твой отец был еще и мудр. Редкое качество для воителя. Он хорошо понимал, что он станет настоящим королем, только если женится на богине. У них в Эрине это – закон.
– И ты сосватал ему мою мать?
Ирб улыбается:
– Считай, своим появлением на свет ты обязан мне.
Марх кивает:
– Отличная шутка, не считая того, что это правда.
Я мало помню отца. Врезалось в память одно: вечер, закат. Такой же, как сейчас. Кожаные ладьи… курахи, или как там их на языке скоттов? – плывут с запада. Отец возвращается из очередного похода? набега? впрочем, какая разница.
Я стою на берегу. Он выпрыгивает из ладьи, и закат отсвечивает в его рыжей гриве.
Будто его волосы вспыхнули костром.
Он хватает меня, подбрасывает в воздух, снова, снова… Я визжу от радости, он хохочет.
Победитель.
– Ирб, он ведь был выше меня ростом?
– Это важно?
– Нет, но всё же?
– Да, выше. На голову. И ярче волосом.
– С веками бронза темнеет…
Да, Марх, мы с тобой второй раз стоим над морем. И тот день… мне его не забыть. Всё-таки я тогда поступил правильно. Да, разлучил тебя с отцом. Но дал тебе – вечность. И дал всем нам, нелюдям, – тебя.
Я убедил Рианнон, что твое время уходит, – и скоро станет поздно, если уже не стало. После такого разговора нетрудно было угадать, как она заставит тебя овладеть магией.
Что-нибудь с риском для жизни.
Трюк, древний как мир.
Когда вы втроем пошли к морю, я отправился за вами. Чувствовал: стоит быть рядом.
Море ревело далеко внизу, я уже понял, что сделает твоя мать.
Мейрхион взахлеб рассказывал об очередном походе, ты сиял от счастья, внимая ему с бо́льшим восторгом, чем жрец – откровению от своего бога, а Рианнон… она улыбалась, кивала…
…и все мы пропустили тот миг, когда она столкнула тебя со скал.
Мейрхион оцепенел.
У меня в ушах до сих пор стоит отчаянный мальчишечий крик – сменившийся ржанием.
«Спасся. Превратился. Всё в порядке».
Это была даже не радость. Это было… я не знаю, как назвать. Никогда в жизни я не был счастлив – так.
Я метнулся к обрыву – и увидел внизу, на волнах, вороного жеребенка, упавшего на спину и неловко дрыгающего ногами. Наконец ты смог перевернуться, встать… ну, и начал учиться скоку. Ноги тебя не слушались, и выглядел ты, признаться, донельзя забавно.
И море было тебе – что луг с высокой травой.
– Мой сын..! – прорычал Мейрхион.
– Вон твой сын, – Рианнон кивнула в сторону моря. – Забери его, если сможешь. И вырасти человеком – если заберешь.
– Ты… ты…
Мейрхион в ярости – это зрелище было привычным, но каждый раз – впечатляющим. Как летняя гроза.
– Я всего лишь дала ему то, что его по праву рождения. Он – Марх, Конь. Теперь он стал им.
И вороной жеребенок учился скакать по волнам…
– И после этого они расстались?
– Если ты имеешь в виду разрыв – то нет. Какое-то время Мейрхион гневался, Рианнон не появлялась в Альбе, а потом – всё вернулось. Твой отец смирился, что не ты унаследуешь его земли… но ты же не был старшим изо всех его детей.
– Так странно… слушать о своем отце, как о чужом человеке.
– Манавидан был тебе ближе?
– Да. Он вырастил меня. Если я кого и назову отцом, то именно его. Странно, что он не взял меня с собой, когда женился на матери и пошел править в Прайдене.
– Ничего странного. Кем бы ты пришел с ним? Соперником Придери? Два сына Рианнон вместе – это могло оказаться слишком много. Слишком.
– Меня берегли про запас? – рассмеялся король.
– Именно. Я так и сказал твоей матери: пусть до поры растет в тайне и явится во всей мощи – в свой час и к своей славе.
– Снова ты! Ирб, я думал, что хорошо тебя знаю, – а ты нашпигован секретами, как жаркое приправами. Что еще ты скрываешь от меня?
– Скрываю? – круитни улыбнулся. – Я не скрывал ничего и никогда. Но припомни: много ли за эти века у нас было времени на разговоры о твоем детстве?
– Хм…
Солнце давно село. Становилось сыро, холодно.
Марх присел на валун.
– Война действительно кончилась… Мы с тобой говорим не о настоящем и не о будущем, а о давно прошедшем.
Северянин снова улыбнулся, размотал обернутую вокруг пояса верхнюю часть килта, набросил на плечи.
– Пойдем в замок? – приподнял бровь Марх.
– Как хочешь, – пожал плечами тот. – Можешь еще поспрашивать. Я расскажу.
– Что еще я не знаю из своей жизни?
– Пожалуй, тебе известно всё.
– А об отце?
– Вряд ли тебя интересуют схватки Мейрхиона с вождями островов…
– Ты был его советником?
– Не совсем. Я приходил к нему – иногда. Советовать ему надо было осторожно, исподволь. Он не терпел ничьей воли над собой. Даже Рианнон. А ей это нравилось… Она называла его нахалом, рыжим медведем, «этим дикарем с запада» – и каждый раз это звучало наивысшей похвалой. Ты знаешь, что она предлагала ему бессмертие?
– Откуда? Это ты всё знаешь о них, – хмыкнул Марх.
– Предлагала. Уйти с ней в Аннуин. Или даже стать богом Альбы.
– И он отказался. Понимаю. Кем бы он был в Аннуине? ее любовником и только? Он бы умер от скуки, и никакое бессмертие бы не помогло!
– Да, – кивнул Ирб. – Ему нужно было действовать. И обязательно – самому. Самому первым выскочить из своего кожаного корабля, самому врубиться в строй врагов, самому снести голову их вождю… если бы это сделал кто-то другой, пусть верный друг – он стал бы навеки врагом для Мейрхиона.
– Он погиб в бою?
– Нетрудно догадаться. Как сказали бы барды, к тому времени его волосах серебро сменило медь.
– Человек был, человек во всем… – задумчиво повторил Марх. – Быть может, к лучшему, что мы с ним не узнали друг друга. Тратить жизнь на то, чтобы утвердить себя… пусть это будет поражением, но моим, чем победой, но помощника… мне это кажется глупостью. Мальчишеством.
– Было бы чему удивляться, – пожал плечами Ирб. – Во сколько раз ты старше его? В дюжину? Меньше? Если и меньше, то ненамного.
Неожиданно Марх спросил:
– А ты? Насколько ты старше меня?
– Ну-у… – Ирб присвистнул. – Я родился в горах Шотландии… честно говоря, я и сам не знаю, когда.
Похоже, сегодня мы решили странствовать по прошлому, Марх? И твое детство оказалось недостаточно далекой древностью?
Ладно, давай обо мне. И то: надо ж тебе хоть после свадьбы узнать, кому ты отдал свою сестру… Шучу, да. Никакое знание родословной не даст нам того, что мы узнали друг о друге за эти века и эти войны.
Расскажу, расскажу. Уже рассказываю.
Моя мать была дочерью вождя, это всё, что я знаю о ней. Отец – он был богом. Богом маленького племени горной Альбы. Я был ребенком, когда на нас напали… с тех пор всё, что есть у меня от родителей, – этот золотой торквес на шее да один замшелый кромлех в горах. Я иногда режу там жертвы, кормлю отца… он никогда не приходит ко мне, да и я не стремлюсь видеться с ним.
Мертвые боги, Марх, это… это больно. Они умирают вместе со своим народом. Представляешь, каково это: умирать – вечно?
Л-ладно. Ты не об этом спрашивал.
Когда на нас напали, я, дитёныш, удрал в лес. Забрел в Аннуин – у нас в Альбе это так же просто, как у вас в Корнуолле. Там есть чудеснейшее место – лес Муррей. Бродя по нему, никогда не знаешь, в каком из миров ты сейчас. Там я встретился с Рианнон. Она тогда была совсем несчастной и оттого невероятно злой: Сархад Коварный лишил ее восточных равнин… ты знаешь эту историю?
– Отчасти знаю, – кивнул Марх. – Этот негодяй жаждал власти и ради нее призвал силу ан-дубно. Она затопила нынешний Ллогр.
– Да, – кивнул Ирб, – а Ху Кадарн смог загнать хаос обратно в преисподнюю. И погиб при этом.
– Погиб… что означает это слово, когда речь идет о бессмертных? Ху Кадарн был больше, чем богом!
Ирб серьезен и отвечает негромко:
– У каждого из нас есть предел силы. Когда исчерпано всё, до последней капли – это и есть смерть.
Они молчат долго. Темно. Серо-синее небо и черные абрисы скал.
Потом Марх говорит:
– Расскажи дальше?
– Дальше – о ком? О Ху Кадарне, о себе?
– О Ху Кадарне и о себе. Ведь ты его потомок?
– Марх, ты не поверишь, но – я не знаю. Многие вожди Севера возводят свой род к Ху Кадарну, он был прародителем королей. Может быть, и мой дед – его корня… я не знаю, да и знать не хочу. Марх, я – это я. Не славные предки. Я сделал в своей жизни немало, и то, потомок я Ху Кадарна или нет, не добавит ничего к моим заслугам.
– Да, я понимаю. Прости.
– Не за что. Я пытаюсь сообразить, что бы рассказать тебе интересного… и не нахожу. Я был вождем без племени, и когда я вернулся из Аннуина в Альбу, то принялся бродить от одного властителя к другому, ища достойных и помогая им советом. Иногда подолгу жил у кого-то, даже женился на смертных…
– Подолгу – это сколько? Год? Дюжина? Срок человеческой жизни?
– И год, и дюжина, и срок человеческой жизни, – улыбнулся Ирб. – Всякое бывало. Знаешь, Марх, я не искал ни справедливых, ни мудрых – я искал тех, в ком чувствовал силу. Силу, способную направить судьбу Альбы ввысь. Твой отец был одним из них.
– Но теперь ты стал правителем сам.
– Так получилось, – негромко смеется Ирб. – Один из моих потомков умер бездетным. Пришлось явиться к друидам и объяснить, кто я такой и почему желаю наследовать. Согласись, нечасто прадед становится преемником правнука.
– Все эти века ты был некоронованным королем Альбы, – медленно говорит Марх.
– Нет, – машет рукой Ирб. – Там достаточно королей и вождей. Я лишь советовал… не всем и не всегда. Честно говоря, мне нравилась эта жизнь бродяги. Сегодня здесь, завтра – там, если очень надо поторопиться, то срежу путь через Аннуин… и всегда доверять чутью, научиться распознавать в сиюминутных желаниях истину. Если хочется рвануть в Дал Риаду, забыв обо всем, – значит, так и надо. Если хочется назавтра уйти на восток… или в Аннуин, с Рианнон поболтать… ну и так далее.
– Сколько же это всё длится?
– Считай сам. Я родился после, много после гибели Ху Кадарна. А жаль. Говорят, он заботился обо всем Прайдене. Да и сама его гибель в бою с ан-дубно подтверждает это… Я иногда дерзко думаю, что похож на него. Это много больше, чем родство по крови, Марх.
– Я понимаю.
Видно было, что Ирб всеми мыслями уже там, в своем Лотиане. Гвен тоже хотела поскорее отправиться в свое новое королевство.
– Я не хочу отпускать вас, – сказал как-то Марх, – но пусть ваш сын родится там. В горах Шотландии. Как мы с тобой.
– Ты уверен, что это будет сын? Не дочь?
– А ты в этом сомневаешься?
Друзья рассмеялись.
– Как малыш подрастет – жду в гости.
– А ты к нам?
– Нет, Ирб. Ехать через весь Прайден – слишком долго. А путь через Аннуин мне закрыт: Гвин. Так что приедете уже втроем… когда-нибудь.
На севере рос мальчишка. Обыкновенный… или, во всяком случае, не считающий себя чем-то особенным. Возраст не тот, чтобы задумываться о своей исключительности.
Дни напролет он пропадал в горах, пытаясь помогать пастухам (больше мешал, но как прогонишь такого славного малыша?); он одинаково весело болтал с людьми, с животными и с духами этих гор, не задумываясь о том, что с овцами большинство лотианцев говорить не умеет, а пикси или ниски могут быть очень опасны. Мальчишка, конечно, выучил, что его мать – дочь Рианнон, но кто эта Рианнон – понимал смутно, а почему это имя защищает его от беды – не задумывался вовсе.
О проекте
О подписке