Глава 1

Несмотря на стойкую нелюбовь к интроспективной психологии, Эдгар Мантисс часто советовал дочери анализировать процессы собственного сознания – во всяком случае, те, которые организуются и направляются ею самой. Даже если поначалу кажется, что это не вносит видимой ясности в проблему, в конечном счете такой анализ может стать толчком для понимания каких-то аспектов человеческого поведения. В конце концов, как можно понять других людей, если с трудом разбираешься в себе?

С возрастом Хельга сама занесла непродолжительное, но эффективное созерцание внутреннего мира в список полезных умений. А если еще и озвучивать мысли вслух, то противоречия вскоре будто сами собой уходят, а внутренние конфликты разрешаются. Особенно продуктивно рассуждать в присутствии не безмолвной мебели, а умного человека, способного одновременно быть незаметным, как чайный столик, которого не стесняешься и не боишься. К тому же он может быть полезным генератором значимых вопросов, и это вообще прекрасно! И Хельга вместо того, чтобы посвятить жизнь копанию в нарушениях работы мозга, отдала предпочтение когнитивной психологии. Эдгар первое время ворчал, но скорее для вида. На деле он меньше всего желал, чтобы его дочь работала с настоящими больными, а не просто запутавшимися в себе людьми.

И вот теперь Хельгу занесло туда же, куда и ее отца. А ведь, казалось бы, разными дорожками шли.

Испытательную неделю, посвященную инструктажу, технике безопасности и знакомству с рабочим пространством, Хельга перенесла не то чтобы совсем легко. Доктор Траумерих услужливо взял на себя обязательство провожать новую сотрудницу по коридорам и рассказывать о порядках, среди которых встречались весьма любопытные.

Взять, к примеру, лифт. Хельга имела возможность беспрепятственно прокатиться наверх, но вот вниз… Выданная ей электронная карта активировала лишь кнопку минус второго этажа. Попасть на другие минусовые этажи она не могла. Уильям объяснил это тем, что в работе с «интригующими объектами» один отдел старался не лезть в дела другого. Каждый из них располагал своим штатом работников, которые пересекались в столовой и делились разными байками, но никогда чем-то серьезным.

Далее свод правил начинал работать на минус втором этаже. Все двери, кроме уборных и особых «помещений безопасности», имели замки, отпереть которые можно было также с помощью карты, но уже другой. Точнее, других, потому что они делились на уровни. Как выяснила Хельга, карты третьего, низшего уровня выдавали уборщикам, которые не могли заходить в кабинеты без разрешения старших сотрудников, – они отпирали исключительно подсобные помещения с инвентарем. Ключи второго типа открывали почти все помещения на этаже, кроме специальных, помеченных красными буквами «А», «В» или «С». Другими словами, попасть в гости к МС с их помощью было невозможно. Такой ключик и достался молодой Мантисс. Картами первого уровня располагали доктора, и запертых дверей на этаже для них не существовало.

– Не хочу показаться занудой, но есть определенный стандарт техники безопасности: аварийные и пожарные выходы, лестницы в дополнение к лифтам, – говорила Хельга. – Я понимаю, что мы на какой-то глубине под землей, и все же… У вас есть по два лифта в разных концах этажа, но если они сломаются? Или начнется пожар? Почему у вас нет пожарных лестниц? Как план этого здания вообще одобрили?

– Я ценю твое внимание к безопасности, – терпеливо проговорил доктор Траумерих, – но неужели ты думаешь, что мы приглашаем людей в этот, перефразируя твои слова, гроб, не позаботившись о мерах предотвращения несчастных случаев? Кто бы вообще пришел работать сюда?

Он помахал рукой, привлекая внимание камеры в углу, а затем указал на датчик дыма.

– Одновременно четыре лифта сломаться не могут. Если здание окажется обесточено, заработают системы аварийного питания. На случай пожара на этажах располагаются особые комнаты. Их стены облицованы жаростойким металлом…

– Конкретно?

– Сплав на никель-молибденовой основе. Он используется также в создании протезов, так что не является ядовитым, – на всякий случай пояснил Уильям. Должно быть, Хельга своими допытываниями напоминала ему вредную отличницу. – Там сотрудники могут укрыться в случае опасности. Собственно, для того комнаты и были оборудованы.

Дверь, ведущая в «помещение безопасности», действительно обнаружилась в глубине этажа. Для этого нужно было пройти от главного лифта прямо и налево на втором повороте – это Хельга сразу запомнила. Чтобы зайти в такую комнату, карта не требовалась, но внутри не было ничего ценного, кроме запасов еды и однообразной мебели. Из-за этого помещение больше напоминало дешевую комнату отдыха.

Старомодных белых халатов никто не носил. Необходимость в них появлялась при работе в лаборатории. Однако определенный стандарт одежды существовал, поэтому какому-нибудь своенравному Тонни не разрешалось заявляться в гавайской рубашке и шортах. Хельгу это более чем устраивало. Пиджаки и блузы она ненавидела и надевала только в особых случаях. А вот темных расцветок кофты различных фасонов дарили ей комфорт и ощущение собственной привлекательности.

График у Хельги не был плотным: три дня в неделю на беседу с определенными группами лиц и еще один, посвященный исключительно бумагам.

– С десяти утра до шести вечера. Час на перерыв, – прочитала Хельга в заботливо распечатанном списке-напоминании. – Могу я выбрать вторник выходным днем? Я хожу в кружок рисования.

– Само собой, – разрешил доктор Траумерих.

Он оказался понимающим и добродушным не только к гостям, но и к сотрудникам своего отдела. «Мягкотелый» – так обычно отзываются о таких людях.

– У тебя уже была практика, верно?

– Когда заканчивала обучение. А еще потом устраивалась в частную клинику, но мне там не понравилось.

– Плохие условия?

– Плохой коллектив, – выдохнула Хельга. – Атмосфера враждебности не настраивает на работу. Вроде как они там привыкли, что к ним приходят «свои», и когда в клинику устраивается новичок не из их круга, его быстро выжимают.

– Никогда туда не пойду, – прочитав название клиники в резюме, усмехнулся доктор Траумерих. – Окружающие люди так или иначе многое привносят в стандартное течение рабочего дня.

– Но дело было не совсем в их… агрессивности. Меня поразило не столько их негативное отношение ко мне, сколько однообразие методов травли, – продолжила Хельга, немало удивив собеседника. – Я сначала подумала, что смогу извлечь огромную пользу, наблюдая за их потугами довести меня до срыва. Может, даже книгу об этом напишу, где классифицирую все приемы. Однако… они начали повторяться и вскоре наскучили мне.

Уильям вскинул брови, но от комментариев воздержался. Он и сам мог немало рассказать о взаимоотношениях в коллективе, ведь среди его коллег были как малообщительные и замкнутые личности, так и преувеличивающие собственную значимость эгоисты.

Нынешний «товарищ по халату» Уильяма Траумериха, обладатель докторской степени по биологии Стив Амберс, по мнению Хельги, относился как раз ко второму типу. Он страдал недугом многих молодых и незаурядных исследователей его возраста – считал остальных людей, не разбиравшихся в хорошо изученных им вопросах, на порядок глупее себя. Знакомство с ним оставило у Мантисс спорные впечатления. Когда доктор Траумерих представил ее коллеге, поставив того перед фактом, что с новенькой придется делить один кабинет, Стив ответил:

– Я в принципе люблю делить только клетки, но симпатичной сотруднице могу и уступить.

– Хельга – дочь Эдгара Мантисса, – как бы между прочим обронил Уильям.

– Здорово. Наконец мы решим эту напасть с шутником.

Пусть это и было правдой, слова доктора Амберса прозвучали отстраненно, что не могло не царапнуть слух Хельги. Ему словно все равно, с кем его знакомят: стулом, схемой удачного подхода к задаче, человеком… Мантисс не могла винить Стива за равнодушие (в конце концов, никто не обещал устроить вечеринку в честь ее появления), но и не замечать отношения к ней как к инструменту достижения цели тоже не получалось.

Докторов на этаже больше не было. Лаборанты, секретари, уборщики, другой персонал, имеющий разные навыки и задачи, занимались своим скромным делом в том или ином уголке. С ними Хельге еще предстояло познакомиться во время частных бесед.

Больше всего Мантисс поразило разнообразие настроений и характеров людей, стекавшихся со всех этажей в столовую в обеденные часы. Ей самой не нравилось это сравнение, но Хельга словно оказалась в зоопарке на пересечении трех различных секций и с любопытством впитывала все оттенки и крайности каждой из них.

Доктор Траумерих, пару раз оставлявший новую сотрудницу для самостоятельного изучения разного рода деталей и задававший необычные вопросы вроде: «Щелчок закрывающейся двери не показался тебе слишком громким?» или «Не думаешь ли ты, что дизайнерские ошибки иногда приводят к созданию нового стиля?», сопровождал Хельгу в ее маленьком первооткрывательском походе. Меню было в меру разнообразным, с горячими и холодными блюдами, учитывало потребности мясоедов и вегетарианцев. Над особняком стоявшим столом с грязными тарелками и использованными подносами висел небольшой плакат, с которого грозный мужчина призывал не сорить и убирать за собой посуду.

– Для внушаемых людей повесили? – изучая сведенные брови карикатурного чистюли, спросила Хельга.

– Весьма действенный способ пробудить ответственность в индивидуумах, – ответил Уильям. – Когда людям кажется, что за ними наблюдают, в них просыпается совесть.

– Моя одноклассница рассказывала, что у нее пробегал мороз по коже, когда она оказывалась в комнате со множеством фотографий. Говорила, ей кажется, будто они на нее смотрят. Родители постоянно таскали ее к психологу из-за этого.

Понаблюдав за контингентом, Мантисс условно разделила работников на три группы. Первая, и самая многочисленная, состояла из людей, которых можно встретить везде, независимо от профессиональной направленности и обстановки. Это либо молчаливые служащие, которые занимали свободные столики и неторопливо обедали в одиночестве, либо коллеги, объединявшиеся в небольшие группы. Во время еды они приглушенно беседовали о работе или о жизни вне ее, разговаривали по телефону, активно переписывались с кем-нибудь, читали. Телевизора в столовой не было, и, как объяснил доктор Траумерих, никто не мог понять почему. Время от времени персонал проводил опрос, в котором большинство голосовало за проведение кабельного телевидения, однако добиться чего-то большего, чем радио, так и не получилось.

– Возможно, ответственные за этот запрет руководствуется соображениями докторов минус первого этажа, преувеличивая их опасения и раздувая до уровня суеверий, – пожал плечами Уильям, отказавшись взять на обед рыбу. – Вопрос постоянно поднимается, но никогда не решается.

Упоминаемые сотрудники минус первого этажа как раз и составляли условную вторую группу, разительно отличавшуюся от большинства посетителей столовой. Она вообще оказалась предельно малочисленной, и возглавлял ее доктор Марк Вейлес – «тот еще фрукт», по предупреждениям знакомых с ним. Шестидесятитрехлетний дядечка прямо-таки излучал оптимизм и веселье. Вместе с парой товарищей он привносил в типичное помещение типичного института хорошее настроение. При этом никому не мешал, не навязывал своего общества – вот только всех, даже забившихся в угол одиночек, доставал своим мощным голосом. «Его любили», – пришло на ум Мантисс. Работницы с половниками приветливо хихикали в ответ на его беззлобные замечания, служащие поворачивали головы в его сторону, многие кивали и здоровались.

Марк относился к тому типу людей, которые в любом обществе привлекают внимание. А еще он собирал возле себя любителей увлекательных историй, сотнями копившихся в его личном багаже. Большая часть этих историй рождалась из повседневных бытовых случаев, которые благодаря таланту признанного «сказочника» превращались в крайне увлекательные байки. А что еще делать во время обеда, как не слушать мастера повествования?

На явное любопытство со стороны Хельги доктор Вейлес ответил заинтересованным взглядом, а увидев рядом с ней Уильяма Траумериха, расцвел на глазах. Новичков он любил, ведь это его потенциальные слушатели, которые пока не знакомы ни с одной из его замечательных историй.

– Позволь представить главу отдела исследований особенностей СТ-30. – Доктор Траумерих приветствовал Марка, когда тот с разрешения присел за их стол.

– Что это?

– Очень старый и очень сломанный телефон, ничего интересного per se [1]. – Доктор Вейлес уперся локтями в стол. – Гораздо важнее, что я вижу перед собой. Между вами есть что-то общее, прямо как у родственников. Только я знаю, что у Уильяма нет ни детей, ни племянников. Где же я мог встречать эти черты?

– Ты, вероятно, перепутал мои черты с чертами Эдгара Мантисса, – растолковал доктор Траумерих, и у его коллеги брови поползли наверх.

Его мимика была богатой и изменчивой. Эмоции, казалось, отпечатывались даже на квадратном подбородке.

– О, Эдгар. Как бы лучше описать мое отношение к нему? – Марк задумчиво поводил пальцами в воздухе. – О лепреконах я знаю, что они кичатся золотом как наивысшей ценностью, о единорогах – что они скачут по цветочным полям, о русалках – что поют грустные песни. Однако о волшебнике… Я не понимаю, как он взмахом руки решает любую проблему. Когда я увидел Эдгара, подумал: как он похож на волшебника!

Марк заслужил одобрительный хлопок в ладоши от Уильяма за перефразирование Конфуция, а дочь обсуждаемого профессора не удержалась от реплики:

– А какими волшебными вещами вы занимаетесь? Вы не похожи на всех этих серьезных мужчин и женщин со стаканом кофе в руках и отпечатком собственной значимости на лицах.

– Это ты еще ребят с минус четвертого этажа не видела. Вот кто перманентно выглядит так, словно последний раз улыбался года три назад, – рассмеялся доктор Вейлес.

Лениво водя ложкой в чашке с чаем, он постукивал ногой по полу в такт вырывавшейся из колонок музыки.

– Неужели я дожил до дня, когда Мантисс интересуется моей работой? Эдгар считал, что я копаюсь в рухляди.

– А на самом деле?

– Я копаюсь в рухляди! Но это долгая история.

– У нас есть минут десять-пятнадцать. Ведь так, доктор Траумерих?

Хельга добилась кивка провожатого и увеличения симпатии со стороны доктора Вейлеса. Лучший способ завоевать одобрение мастера повествования – дать ему выговориться при первой же встрече. Уильям же неторопливо доедал небольшую порцию овощного салата и сам особо не спешил на рабочее место.

– Вы давно тут работаете?

– Vere [2]. Чуть ли не с молодости. И как еще не выгнали? Но дай подумать…

Марк, погружаясь в мысли, непроизвольно отводил взгляд вправо, и собеседница взяла это на заметку. Несмотря на схожесть мимических изменений при выражении тех или иных эмоций, люди часто неосознанно выбирают разные точки в пространстве, когда дело касается ухода в глубь памяти. Это представлялось Хельге важным, особенно для распознания лжи.

– Когда я только пришел, занимался какой-то ерундой, которой более опытные умники заниматься не хотели. Принеси-подай-убери-парень. А потом прошлый руководитель отдела позвал меня и сказал: «Отныне Марк, – доктор Вейлес попытался спародировать бас бывшего начальника, – ты будешь помогать мне возиться со сломанным телефоном!» Я сказал ему, что не механик, и готов был подать заявление об уходе. Meo voto [3], мыть пробирки – еще куда ни шло, но посвящать жизнь какому-то мусору… Это я про телефон, а не про руководителя. Но все оказалось куда более интригующим, чем я представлял себе.

Севшие за соседний стол молодые люди с любопытством косились на болтливого старика. Как позже выяснила Мантисс, для них он являлся кем-то вроде местного чудака, рассказывающего страшилки развлечения ради. Не посвященные в проблематику исследований минусовых этажей сотрудники даже не догадывались, сколько фактических данных ронял, как семена в землю, «забавный дедок». Вряд ли кто-то из них по-настоящему верил ему, да и выбираемый Марком тон располагал к прослушиванию сказаний и легенд, но никак не истин.

– История повествует о следующем, – разглядывая отражение света в ложке, продолжал доктор Вейлес. – У одного доходяги померла тетка. Он временно переехал к ней, чтобы организовать похороны, собрать каких-то бабок на посиделки, а также разобраться, что делать со всем оставленным тетей барахлом. Провел ночь, затем вторую.

– Не привирай, ты мне про ночи вообще ничего не говорил, – оборвал его доктор Траумерих.

– Цыц! Не перебивай. Детали не имеют значения. Важно, что в какой-то момент мужику на домашний номер стали названивать неизвестные. Пару раз в день. Потом еще и ночью. Он решил, что это какие-то дальние родственники или знакомые его тетки. Вот только неизвестные несли всякую околесицу. Пару раз предлагали что-то сделать или отдать. Вообще, точно неизвестно, это я уже a posteriori [4] предполагаю.

Хельга наклонилась ближе к столу, уперев подбородок в тыльную сторону ладони. Несмотря на то что манера повествования напоминала банальную детскую пугалку, девушка не сомневалась, что в истории есть что-то важное, отражающее реальное положение дел.

– Вконец уставший от звонков мужчина отключил телефон. Догадываешься, какое интересное открытие его ждало?

– Телефон был выключен, но почему-то звонил? – Мантисс особо не думала, однако одобрительно сощуренные глаза собеседника подсказали, что не всегда нужно придумывать сложности там, где их нет.

– Именно. Представляешь, какие страсти? Та еще бестия, которую мы назвали очень оригинально – «сломанный телефон». – Ирония сочилась не то что из каждого слова – из каждой лексемы.

– А что означают цифры? – Хельга помнила, что у МС в наименовании было загадочное число двенадцать. Не порядковый же это номер, в самом деле.

– День месяца, когда экспонат шоу уродцев был найден. Ой, да не надо делать такое лицо, – обратился доктор Вейлес с наигранным сочувствием к Уильяму. – Да, у нашего циферка больше, что же поделать?

– Значит, телефон нашли тридцатого…

– Не помню месяца, – отмахнулся Марк. – Племянник покойницы сам вскоре заделался покойником: повесился. Не нужно так скептически глядеть на меня, юная леди, – вот эту деталь я точно не привираю. У нас этот трагический поворот во всех подробностях в официальных документах расписан.

Исход напомнил Хельге результаты бесед с МС. Было ли его влияние на людей следствием применения сверхъестественной силы, к которой здравомыслящие люди отказывались относиться всерьез, или особого дара убеждения, она не рискнула бы сказать.

– Вы не пробовали заказать по телефону пиццу? – выпалила Хельга, когда вся троица покидала столовую.

– Она мне нравится, Уильям! Поверь мне, это первое, что я попробовал сделать, когда получил возможность набрать номер! – воскликнул Марк. – Вот только на другом конце провода мне предлагали не пиццу, а какие-то совсем уж необычные вещи. Я не буду перечислять, – это не для слабонервных. В общем, пиццу я так и не получил. Наверное, дозвонился до преисподней и там по какой-то причине не любят паприку.

Мантисс доставляло удовольствие беседовать с этим умным и забавным стариком. Поскольку Уильям не посвящал ее в деятельность собственного отдела и успехи, казусы или открытия, связанные с МС-12, оставались за закрытой дверью, Хельга чувствовала, будто ее исключают из команды. Обсуждение планов – важный момент для любого коллектива, в котором люди объединены общим делом. Дочь уважаемого профессора не могла присоединиться к этому процессу. Ей словно недодавали ежедневного рациона, отчего Хельга испытывала своего рода голод по острым дискуссиям на тему: «Почему мне нравится работать с непонятной ерундой, которая может меня убить, а не с милыми котиками». И доктор Вейлес компенсировал эту нехватку. Благодаря ему перерыв превращался в увлекательные посиделки и время пролетало незаметно.

– Мы сначала думали, что, может, никаких голосов и нет, а дело в самом звонке. Пытались отыскать эту causa causarum [5]