Глава 6

Привычная узость коридоров осталась позади, как только Хельга ступила на особую территорию сектора «А». В этом «черном ящике», по расчетам, находилось всего четыре кабинета, одна подсобка и собственная мониторная комната. В остальном же помещения в особой части сектора не отличались от остальных и полностью соответствовали избранным стандартам. Как всегда, не было ничего лишнего, каждый штрих выражал строгость, так что при взгляде на все это белоснежно-серо-голубое безобразие во рту образовывался странный привкус. Мантисс погоняла слюну языком: неужели возведенный в абсолют педантизм? У того, кто обустраивал комнаты в этом здании, может, и был своеобразный вкус, но напрочь отсутствовало чувство прекрасного.

Доктор Траумерих выдал Хельге карту первого уровня. Мантисс повертела ее в руках и с мыслями о превращении из лепечущего дитя в соображающего подростка проследовала за провожатым.

– Тут есть камеры, – поднимая голову к потолку, констатировала Хельга. – Но записи не доступны для общей мониторной комнаты на первом этаже.

– Это так. Просмотреть их можно здесь. – Уильям кивнул на дверь с пометкой. – В ней никого нет, и, если мне или Стиву требуется что-то пересмотреть, мы сами все делаем. По сути, ответственность за запись в этих помещениях лежит на нас.

Сегодня доктор выглядел довольным и умиротворенным, будто сбросил наконец тяжелый груз. Но в уголках глаз блестело неловкое «извини», которое он время от времени адресовал Хельге. Та гадала, было ли это связано с необходимостью вводить ее в работу, которая может принести сплошные страдания, или Уильям сокрушенно сравнивал себя с Эдгаром, который когда-то так же вел свою дочь по коридорам. Доктор Траумерих отчасти повторял поступок бывшего коллеги – поступок, который сам осуждал. Совестливый молчун.

– Какие толстые стены. – Хельга провела ладонью по металлическому покрытию. – Вы уверены, что изначально тут не было военного бункера?

– Я ни в чем не могу быть уверен. Поработаешь тут с мое, и вопросы начнут появляться сами собой. Многое остается неясно.

– Ух как таинственно, – насмешливо изрекла Хельга, но в ней на самом деле шевельнулось любопытство. – Сильно смахивает на фантастический научный комплекс под землей, где изучают пришельцев?

– Нет. Только при излишней фантазии. – Уильям похлопал по двери. – Но, надо признать, прочность этих дверей и стен один раз все же сыграла нам на руку, когда активисты грозились разломать тут все на части. Да, было такое, – кивнул он, приметив недоверчиво искривившееся лицо спутницы. – Люди почему-то решили, что мы тут мучаем животных. Раз заперто на замок, значит, беспринципные ученые делают там что-то страшное и аморальное.

– И как вы спаслись от нашествия беснующихся?

– Дали им прогуляться по пустым коридорам и комнатам. Представь себе, они были весьма разочарованы, что не нашли внутри пыточных и бедных животных, которых намеревались защищать от нас.

Доктор Траумерих пропустил Хельгу в четырнадцатый кабинет, который она сразу же узнала. Ностальгия нахлынула потоком, как только она увидела миниатюрного плюшевого медвежонка на столе.

– О, даже он остался. – Мантисс взяла игрушку в руки и пожмякала ее. – Словно не проходило семнадцати лет.

– Ну, кое-что тут все же переменилось. Плюс тогда мы были в секторе «В». Но да, это, похоже, неважно, – тут же добавил Уильям, понимающий, как легко запутаться в одинаковых комнатах. – Игрушка стала нашим талисманом, поэтому мы всегда перемещаем ее по секторам. И она неплохо разбавляет обстановку.

– Да, тут не помешало бы разнообразие. Хотя этот кабинет спасет разве что приметный бюст, воткнутый… – Хельга задумчиво покрутилась вокруг своей оси, – вот сюда. Или вычурные часы с маятником – вроде тех, что какое-то время стояли в гостиной отца. Долго он от них избавиться не мог…

– Слишком большие для такого кабинета. – Уильям жестом обвел помещение, которое размерами превышало кабинет докторов в два раза, но все равно казалось тесным из-за того, что было заставлено столами, полками и шкафами.

– Но ведь часы разные бывают. Или вы имеете в виду конкретно часы отца?

Хельга из-под спадавших на глаза волос метнула взгляд на Уильяма. Она выбрала не самый удачный пример для словесного эксперимента, но результат ей все равно понравился. Недавно Мантисс задумалась о том, как мало она на самом деле знает о коллеге Эдгара. Ведь доктор Траумерих, по его же словам, не был другом профессора. Она не помнила, чтобы он когда-то приходил к ним домой, но из-за некоторых спекуляций думала, что Уильям мог бывать у них. Когда-то давно, до ссоры с Эдгаром, о которой оба умалчивали. Это была догадка, которую Хельга хотела проверить.

На самом деле уродливые часы, доставшиеся профессору от двоюродной тетки в подарок на годовщину свадьбы, стояли не в гостиной, а в его спальне. И они в самом деле были высочайшими и неподъемными. Эдгар ненавидел их.

Узнать о часах мог только тот, кто заходил в спальню, – на это был расчет Хельги, когда она заговаривала о них. Но спонтанное воплощение провалилось. Слова доктора о размере могли касаться любых часов с маятником, а потому ничего не доказывали. Зато потемневший взгляд Уильяма сообщил, что в невинном вопросе Мантисс о часах отца он открыл для себя что-то неприятное.

– В кабинете уже есть часы.

Доктор Траумерих указал на стену. «Опознаватели времени» висели над плакатом со слоганом: «Не хватай в руки все подряд, если они тебе еще нужны».

– Если и разбавлять обстановку, то предметом, который на что-то сгодится.

– Вы правы.

А может, все дело в подозрительности? Хельга часто замечала, что Уильям внимательно вслушивается в слова других людей, как бы ища в них скрытый смысл или ловушку. Издержки работы с МС. Вот и сейчас доктор настороженно отнесся к вопросам Мантисс, заподозрив проверку, и это опечалило его. Кто знает.

– Тебе нужно ознакомиться с одним материалом. – Он открыл ящик и зашелестел бумагой. Потом в растерянности задвинул его и попробовал соседний. – Вот оно! Раздел про биохимический анализ и другие лабораторные исследования можешь прочитать вскользь. Тебя больше заинтересует краткое описание экспериментов последних пяти лет. Я постарался ужать информацию по максимуму, да и за этот год мы собрали мало данных.

Уильям положил на стол папку с прошитыми листами. Материала набралось на десятки страниц, что испугало бы любого. Однако Хельга поняла: ей нужно лишь ознакомиться, а не вчитываться в каждую строчку. Изучить подробнее она сможет и потом, раз уж с сегодняшнего дня ей позволено заходить в запретные кабинеты. Жаль, что доктор Траумерих предварительно не дал Хельге приобщиться к сведениям. Раз выносить бумажки нельзя, она согласилась бы посидеть и тут. Это был промах, ведь из чужого опыта Мантисс могла бы лучше понять, как вести себя с МС.

Уильям не стал стоять над душой, как по ошибке делали многие бестактные учителя в ее школе, и отошел перекладывать папки в дальнем шкафу.

С первых же страниц Мантисс поняла, что ей предстоит примириться со многими странностями. Злободневная для нее тема. Еще накануне Хельга вновь мучилась одним вопросом, но, как ни удивительно, вовсе не об МС. Вопрос этот был новым и вырастал шипом в течение всего месяца. Когда она думала, что нашла ответ, и успокаивалась, вылезала новая заноза.

Вопрос касался смирения. Мантисс простила себе и доверчивость, с которой выслушивала рассказы Марка Вейлеса, и согласие с необыкновенностью МС. Об остальных сверхъестественных вещах, находившихся глубже, она, не имея убедительных данных, не размышляла как о чем-то реальном, воспринимала их как увлекательные байки, которые, однако, могли основываться на существующих явлениях. То есть Хельга оставляла себе лазейку для изучения нового, не укладывавшегося ранее в ее мировоззрение. Она полагала, что неспособность человека принять факты указывает на негибкость его мышления, на ущербность восприятия. Мантисс всегда настаивала, чтобы любые утверждения проверялись с неуемной тщательностью, но никогда заранее не отвергались.

Другой стороной крайности, наоборот, была излишняя доверчивость. Ее Хельга тоже старательно избегала. И теперь страдала от мысли: как же она так быстро увлеклась правдой о двери с треугольником? Сейчас Мантисс уже не сомневалась, что карманное измерение существовало, поскольку сам доктор Траумерих подтвердил это. Но если бы не прозвучали те убедительные слова, что бы она теперь думала об аномалии? Смогла бы столь же возбужденно расписывать методы проверки той или иной особенности комнаты? Или червь недоверия источил бы ее до такой степени, что она бросилась бы фальсифицировать саму идею аномалии?

И даже с подтверждением Уильяма и записью на камере Хельга изумлялась, что так легко смирилась с наличием карманного измерения под носом. Это не живая разумная Маска, с мыслью о существовании которой она уживалась с детства, и не «волшебный» Телефон, который она никогда не видела, а потому без разницы, был он или нет на самом деле. Блуждающая комната ворвалась в расширяющийся мирок Мантисс столь стремительно, что обязана была посеять там хаос. Но вот же она, слышавшая миллион историй о том, как мозг умеет обманывать хозяина, какими реальными кажутся галлюцинации, как несовершенны органы чувств людей, – спокойно вертит в руках вроде бы настоящий алмаз и совсем не пугается тому, что он сам прыгнул ей в руки.

Хельга анализировала свои чувства и с любопытством думала: а как другие реагировали на объявления об аномалиях? Что сказал доктор Траумерих, когда ему показали МС? Какое лицо было у профессора Мантисса? Как на самом деле к новой должности отнесся Марк Вейлес?

– Кто такой доктор Лингерхоф? – пробегая взглядом по последним листам, спросила Хельга. – Тут написано, что полтора года назад он поставил МС диагноз: маниакально-депрессивный психоз. Вы тоже думаете, что МС нездоров?

– Как всегда, море вопросов, – похвалил Уильям, не устававший отмечать эту особенность Хельги. Мантисс невольно зарделась. – Видишь ли, мы приглашали стороннего специалиста. Он занимается случаями расстройства личности. Даже, кажется, написал книгу об этом.

– И он заключил, что у МС психическое расстройство?

– Да, заключил. Но ни предыдущие, ни последующие тесты этого не подтвердили, так что я склонен верить, что МС имитировал поведение настоящих больных. Он приводил поверхностные аргументы, пропускал звенья рассуждений, часто отвлекался на побочные ассоциации, отвлеченно связанные с мыслительной задачей. А когда доктор ушел, все как рукой сняло. – Уильям улыбнулся воспоминаниям. – У него не нарушена мыслительная динамика. Он отлично соображает, никогда по-настоящему не теряет нить разговора, всегда копает глубоко и доходит до первопричин любых действий. Так что сеансы оказались непоказательны.

– И все же я склонна верить, что асоциальное расстройство у него есть. Амберс до сих пор считает, что МС был создан кем-то ради эксперимента? – Хельга разглядывала графики на другой странице. – Доктор Амберс, – поправилась она.

– Он допускает такую вероятность. Но появление МС остается загадкой. Он сам, даже если и знает, умалчивает правду.

Мантисс слушала пояснения и вчитывалась в краткие отчеты о проделанной работе. Самым маленьким оказался раздел о физических свойствах объекта. Вблизи могло показаться, что Маска сделана из фарфора. Это из-за того, что наружный слой действительно был фарфоровым, но сразу же под ним обнаруживался сплав прочных металлов. Возле прорезей металлов не было, зато нашлись материалы, легко поддающиеся деформации. Разбивать поверхность на куски никто не пробовал, так как это, вероятно, привело бы к необратимым повреждениям или даже гибели МС. Однако доктора провели сканирование, которое показало, что внутри Маски проходила сеть, напоминавшая нейронные соединения в мозге, и содержалось подвижное вещество, отделенное от слоев металла тонкой пленкой. Образцы краски не показывали ничего необычного, а вот выделяемая МС густая жидкость обладала, судя по колонкам и схемам, какими-то любопытными свойствами. Но чтобы разобраться в писанине лаборантов и, вероятно, доктора Амберса, Хельге пришлось бы обращаться за разъяснениями.

МС не чувствовал боли. Это было экспериментально доказано и не подлежало оспариванию. Хельга нашла этот факт ироничным: учитывая, каким неприятным собеседником бывает МС, наверняка некоторые желали причинить ему вред. Сломать или согнуть Маску голыми руками не представлялось возможным, так что нахал обладал надежной защитой от посягательств на благополучие. И при этом сам был не в состоянии ничего противопоставить людям, кроме издевательств. Вероятно, физическая немощность в итоге и стала причиной развития психических способностей. А зависть к свободным и подвижным существам привела к рождению злобы и ухудшению характера.

Протоколам бесед и подробностям экспериментов отводилась масса страниц. Вчитываться во все у Хельги не было времени. Она сможет вернуться к ним позже, а сейчас стрелки часов подходили к одиннадцати – началу сеанса.

– Готова пройти дальше? – вывел ее из размышлений голос Уильяма.

– Да. – Она отложила папку и поднялась. – Скажите, за что вы цените эту работу? Чем она так захватила вас, что вы проработали здесь почти всю жизнь?

– Я… даже не знаю. – Доктор провел рукой по волосам. – Наверное, я просто привык к ней. Я прихожу сюда как во второй дом. Тут интересно, есть вызов талантам и перспектива саморазвития. Да и… я всегда был однолюбом.

– Поэтому у вас нет жены? Вы так больше никого и не полюбили после той единственной? – За смелый вопрос Хельга была награждена многозначительным хмыканьем. – Извините за то, что мое любопытство не знает границ.

– Ничего, меня такими вопросами не смутить.

– Ну да, – улыбнулась Мантисс. – Кстати, доктор! Сколько нужно карликов, чтобы сжечь население планеты?

– Это загадка доктора Вейлеса? Помню ее… Он и тебе ее задал? Наверное, тебе следует подумать над ней самостоятельно. Какой интерес, если я просто скажу ответ?