Когда я вышел из подъезда, то первым делом подошёл к цветам. Это стало маленькой традицией, небольшим ритуалом перед тем, как двигаться дальше. Всё-таки Элис приложила немало труда, чтобы превратить заросший травой кусок земли во что-то красивое.
– Что-то не так, – задумался я, рассматривая циннии. Они казались вялыми и словно бы выцветшими. Это немного странно, ведь яркое солнце редко когда посещало эту сторону двора. – Может, она неправильно за ними ухаживает? – едва слышно пробормотал себе под нос, но быстро мотнул головой и направился по своим делам.
Дела… Не то чтобы они были действительно важны. Я поехал в больницу уточнить у персонала, куда перевели чёртова Джима, который продолжал лежать в своей грёбаной коме.
Медсестра направила меня в палату, на этаж выше той, которую я посещал ранее. Когда я зашёл внутрь, то заметил, что Джим лежит здесь не один.
Верно, по телефону мне говорили, что переведут его туда, где лежат другие коматозники.
Взяв стул, подвинул его к кушетке Джима и уселся рядом, осматривая знакомое лицо. Я уже успел, в каком-то смысле, изучить его.
Усмехнувшись своим мыслям, я механически осмотрел палату, откинулся на спинку стула и задумался. Ещё из уроков в университете я знаю медицинское определение комы, а также её формы. С какой-то стороны, даже простое замешательство можно назвать лёгкой формой комы.
Ведь что есть замешательство? Состояние, когда ты сбит с толку, не понимаешь значения элементарных вещей, не знаешь, что происходит и что делать. Когда теряешься и не осознаёшь даже самого себя. Неприятное чувство. Что это, как не начальная стадия комы?
Против воли я представляю такого человека. Ходит в состоянии замешательства, фактически без сознания. И ведь на первый взгляд может показаться, что он абсолютно нормален. Но что произойдёт, если он столкнётся с какой-то опасностью и даже не поймёт этого?
Самое банальное – попробует перейти дорогу на красный. Или вообще вне пешеходного перехода. М-да… неприятная перспектива.
Кома же, в свою очередь, отличается лишь тем, что является формой абсолютной бессознательности. Когда человек совершенно не реагирует на окружающую среду. Крайняя форма замешательства, как по мне.
Впрочем, некоторые уверены, что люди в коме могут нас слышать, и стараются разговаривать с такими. Лично я сомневаюсь в правдивости этой теории. То есть… я не припомню случаев, когда человек, очнувшийся от комы, помнил бы разговоры других. А если и говорил, что помнит, то, может, ему это лишь снилось? Или он внушил себе, что помнит? Возможно, при нём и правда велись какие-то разговоры и он их слышал, но мог ли этот человек их осознать? Понять, о чём велась речь? Сумел ли не забыть про это, когда очнулся и стал структурировать собственную память? Вряд ли. Я не верю, что после длительной комы человек сумеет припомнить какие-то разговоры медицинского персонала или даже своих близких.
Так или иначе, я впервые решил с ним поговорить. С Джимом, имею в виду. Может, что-то действительно случится? Вдруг ему не хватает именно этого, а я подарю такую возможность? Послушать чужую связную речь. Чем чёрт не шутит, а если он очнётся?
– Сегодня мне снилось, что я сижу в маленькой комнате за письменным столом, – начал я рассказ. – Ты, наверное, можешь подумать: «Зачем он рассказываю свой сон? Неужели это первое, о чём он бы хотел со мной поговорить?» – улыбнулся на этом моменте. – Да, Джим. Я хотел бы поговорить именно об этом.
Закинув ногу на ногу, вздохнул и почесал лоб, припоминая детали.
– Просто этот сон напомнил мне о тебе, – наконец признался я. – А причина была в том, что передо мной лежал бланк для экстренной связи, который я должен был заполнить. Бланк, Джим, точно такой же, куда ты вписал моё имя, – с долей возмущения ткнул пальцем себе в грудь, но тут же расслабился и снова улыбнулся. – Помню, как на стене, напротив меня, висели две картины, – я вздохнул. – Они постоянно мешали мне сосредоточиться, потому что на левой был изображён логотип бейсбольной команды «Детройт Тайгерс», а справа – фото молодой Дженифер Лопес. Ха-ха, какое-то проклятье, ведь стоило мне лишь задуматься о контактах для связи, как мысли сбивались то на спорт, то на… – неопределённо помахал рукой, – сам понимаешь.
Снова вздохнул, почёсывая висок.
– Знаешь, – уже более серьёзно говорю ему, – это ведь и правда трудно. Определиться, кто должен узнать первым, если со мной случится какое-то дерьмо. Кому я могу довериться? Кто окажется тем человеком, который сможет обо мне позаботиться?
Я всё ещё задаюсь вопросом, зачем Джим включил в свой список меня, но после сегодняшнего сна, кажется, начинаю понимать. Возможно, этот мужчина столь же одинок, как я сам.
Смешно… Я смог хоть как-то понять Джима, лишь побывав в его шкуре, пусть даже это было во сне. Похоже, только в такие моменты мы по-настоящему начинаем осознавать, что чувствует другой. Скорее всего, Джиму было столь же трудно заполнять бланк, как и мне.
Одиночество – это один из бичей современного общества. Джим и я – наглядные тому примеры. Интересно, а сколько ещё моих знакомых точно такие же, как мы? А если не обобщать, а взять… не знаю, весь город? Весь мир? Вокруг нас тысячи людей, но мы всё равно умудряемся тонуть в бездне одиночества.
Я думаю, что причиной тому нежелание заводить какие-либо связи, то есть отсутствие в этом необходимости. Зачем? Общество дошло до той стадии, когда не нужно знать своих соседей, не нужно иметь друзей, не надо поддерживать контакты с семьёй. Человек легко может прожить без всего этого. А раз может, то для чего ему прилагать усилия и пытаться? Зачем мне навязываться к другому одиночке, который не видит смысла в наличии друга? И что делать, если вокруг только такие и есть?
На одиночках держатся социальные сети, сайты знакомств, видеохостинги, стриминги, индустрия развлечения и многое-многое другое. Наше одиночество – это давно не проблема, это возможность сильных мира сего положить в карман ещё немного денег. Продать нам «друга», когда нужда подпирает так, что ты готов грызть зубами стену, но всё ещё не готов выйти на улицу и сказать кому-то: «Привет!»
Вспомнился один старый сон, в котором я летел на вертолёте. Рядом находился первый пилот, а я был вторым. Во время полёта я смотрел на город внизу, на нашу цивилизацию. Смотрел и понимал, как на самом деле мало знаю о мире вокруг. А ведь в нём есть очень много того, что не помешало бы узнать!
Там, внизу, тысячи и миллионы людей. Они ходят по улицам; асфальту и траве, песку и камню; работают и живут в самых разных архитектурных или типовых застройках; учатся в местах, построенных сотни лет назад…
Когда я смотрю вниз, на всё происходящее, то невольно сравниваю это с человеческим организмом. Внутри нашего тела сердце перекачивает кровь по кровеносной системе, по венам и артериям, доставляя питательные вещества и кислород к мозгу и мышцам. Точно так же, по своеобразным «городским артериям», люди, как клетки крови, перемещаются на работу.
Всё ради общей картины и эффективности успешной деятельности большой системы. Город как организм… Сходство, если задуматься, поразительно. Каждому из нас приходится работать, точно так же работает и каждая клетка нашего тела. Всё поддерживает систему в движении.
Но вот мы подлетаем немного ближе к земле, и я замечаю крупную автомобильную аварию. Небольшая неполадка в большой системе. Первый пилот опускает вертолёт ниже, после чего я различаю безжизненное тело, которое лежит на тротуаре, неподалёку от врезавшихся друг в друга машин.
Это моментально напомнило мне Джима и его историю. Собственно, весь этот сон всплыл в памяти именно потому, что я думал о его ситуации и автомобильной аварии. Я даже представлял себе, как Джим лежит на тротуаре вместо того человека, в моём старом сне. Лежит там точно так же, как сейчас передо мной, на этой больничной койке. Кто такой Джим? Кто тот мужчина из моего сна? Кто та женщина, которая лежит в моей постели, в моих снах, но никогда не показывает своего лица?
Я покинул больницу, так и не рассказав ему свой сон до конца. Быть может, этим действием я помешал Джиму очнуться от комы, но мне уже было всё равно.
Вернувшись домой, ощущаю себя в некотором смятении. Благо, я знаю способ, который позволит мне справиться с этим состоянием, не позволяя ему перерасти в тоску и депрессию. Зайдя в комнату, наугад выбираю дневник в одинаковой с остальными чёрной оправе. Тут же открываю первую страницу, посмотрев дату.
– Два года назад, – тихо хмыкнул я. – Подойдёт…
Открыв его на случайной странице, оказываюсь посередине случайного сна, быстро пролистывая к его началу, и начинаю читать, почти сразу заливаясь смехом.
– Случайность, говоришь? – спросил сам себя. – Но что есть случайность?
Если прикрепить магнит к игральному кубику, можно добиться того, что он станет выпадать лишь одной стороной, как бы старательно ты ни пытался добиться иного. То есть мы можем манипулировать случаем? Хорошо-хорошо, мы сжульничали, это не считается… Или считается?
Скажем, можно убрать магнит и пять раз бросить кубик, без всякого мошенничества. Вероятнее всего, он покажет разный результат. Но… на него ведь всё равно будут оказываться воздействия! Сила броска, сила притяжения, трение воздуха и стола, куда он упадёт. То есть если мы научимся управлять этими воздействиями, то сумеем получать желаемый результат на каждый следующий бросок!
Выходит, любая случайность может быть срежиссирована заранее. Всё зависит от нашего желания и уровня подготовки. Следовательно, истинной случайностью может считаться лишь отсутствие каких-либо обстоятельств и сил. Сделать так, чтобы никаких взаимодействий не участвовало в процессе вообще!
Сон, который попался мне, был сном о суде. Судили меня. Там я стоял перед ликом Бога, когда нашёл свою смерть в бренном мире.
– Почему я должен пустить тебя на небеса? – спросил он меня.
Бог стоял лицом ко мне, но свет позади него создавал тень, отчего его лицо погружалось во мрак, не оставляя мне ни единой возможности рассмотреть черты лица. Единственное, что можно было уверенно заявить, – передо мной стоял человек. То есть он был похож на человека.
И голос. Громкий, уверенный, звучный. Такой, в котором чувствовалось право принимать решение о чьей-то судьбе. Моей судьбе.
Его вопрос сразу заставил меня вспомнить события детства, когда я был ещё совсем мал. Тогда за мной в школу заехала мать, и пока везла домой, я решил задать ей вопрос:
– Что такое ад? – заинтересованно спросил я у неё.
Она коротко посмотрела на меня, будто пыталась определить, смогу ли я понять.
– Когда мы умираем, – спустя несколько секунд всё же заговорила мать, – то отправляемся или в ад, или в рай.
– Что это? – теперь вместо одного незнакомого слова передо мной предстало два.
– Рай – это небеса, – она улыбнулась. – Место радости, счастья и спокойствия. Туда попадают только хорошие люди и живут в умиротворении. Ад… наоборот. Это очень печальное, тёмное и грустное место. Туда попадают лишь плохие люди, которых наказывают за всё зло, что они совершили при жизни.
– Но как понять, хорошо или плохо я жил? – Зачастую так оно и бывает. Одно объяснение порождает новые вопросы.
– Это определяет бог, – ответила мать. – Только он, единственный из всех, может уверенно постановить, куда мы попадём. Бог судит нас после смерти. Он честный и неподкупный судья, – дополнила она.
В ходе той короткой поездки мне удалось узнать, что нельзя судить другого человека, каким бы умным и хорошим я себя ни считал. Всегда есть шанс, что так считаю лишь я один. Или что в будущем из-за тех или иных жизненных обстоятельств мне придётся измениться. Перестать быть таким же хорошим и умным.
Можно осуждать политиков, которые развязывают войны, но необходимо понимать, что на месте этого самого политика можешь оказаться и ты сам. Либо даже не столь высоко, но там, где от твоего решения будут зависеть чужие жизни: врачом, полицейским, спасателем, да даже кредитным менеджером в банке!
Легко осуждать других, но крайне трудно самого себя. Проще простого ткнуть пальцем в важного мужчину по телевизору, сказав, что этот министр наживается на военных заказах. Вот только если бы обстоятельства сложились иначе, этот министр мог бы стать, например, генералом, который успешно спас тысячи жизней.
Но при этом мы должны держать в уме, что, пройди его жизнь чуточку иначе, этот генерал оказался бы министром.
Всё относительно, поэтому когда я во сне стоял напротив бога, то сказал ему следующие слова:
– Я прожил свою жизнь наилучшим из известных мне способов. Я старался быть порядочным человеком и не нарушать никаких правил. Ты можешь принять меня таким, какой я есть, или прогнать, отправляя в ад, но я не буду умолять дать мне возможность оказаться на небесах.
Быть может, мои слова были излишне дерзкими, но я искренне считал их правдой. В то время и том месте я попросту не мог сказать иначе.
Он долго молча смотрел на меня. Казалось, прошло несколько секунд, прежде чем его голос коротко выдал:
– Достоин.
Это единственное, что сказал мне бог, после чего рядом появились огромные золотые врата, за которыми была видна широкая белокаменная дорога, уходящая ввысь. Они отворились, и я сделал неуверенный шаг вперёд. Следом за первым – второй, третий… Я поднимался вверх, и вокруг становилось всё больше света. Он светил всё ярче и ярче, но потом… внезапно и резко наступила кромешная тьма, и я проснулся, открывая глаза.
– Интересный был сон, – произнёс я, убирая дневник на место. Как и ожидал, он успокоил мои чувства, но заставил задуматься. Опустившись в кресло, я упёрся взглядом в стену, пока разум блуждал где-то далеко.
Рай и ад. Существуют ли они на самом деле? Моя философия поиска истины заключается в том, что меня можно убедить. Религия, наука, исследование вселенной… если чьи-то учения убедительны, то я могу принять их. Могу поверить в них. Кажется, что это свойство моего гибкого ума, которым может похвастаться далеко не каждый.
Есть люди, чья запредельная гордость, баранье упрямство и жёсткое воспитание не позволяют отринуть собственные убеждения ни при каких обстоятельствах. Такие готовы идти на смерть, но не изменить своих взглядов. Их невозможно исправить или перевоспитать, только принять такими, какие есть.
Бесплатно
Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно
О проекте
О подписке