Фавн и бродяга

Утро, как назло, случилось дождливое. Однако Тим проснулся в хорошем настроении. Он вспомнил о своем намерении непременно навестить по-соседски Фавна и также по-соседски в неспешной беседе разузнать, что же такое эта ИНСТРУКЦИЯ, а может, не что такое, а кто такая. С чего он вообще взял, что слово на приграничном столбе указывало на неодушевленный предмет? Вдруг это имя некоей прекрасной богини из Радетелей, которая выполняет все просьбы, если к ней как следует обратиться. Другой вопрос, зачем? И чего Тиму, собственно, надо? О чем он собирается просить? Тут он вспомнил про ВЫХОД, и настроение его из хорошего превратилось в гнетуще-неприятное. Но Тим скоро утешился простым соображением – кто сказал, что он замыслил нарушить запрет и воспользоваться этим самым выходом? Тем более он понятия не имел, как осуществить сие рискованное и злонамеренное предприятие, и уж совсем не представлял себе, что он станет делать после, когда выход и впрямь откроется. Пойдет искать призрачное озеро за холмом, неизвестно, есть ли оно в действительности? Или ловить тонущее солнце? Это и вообще преглупейшая глупость. А то еще, упаси его судьба, Радетели не в шутку разгневаются, что он лезет не в свое дело и мешает их мудрому порядку, возьмут и поразят его громом. Или того хуже, отправят прежде срока в Дом Отдохновения. Куда берут только дряхлых стариков, от которых отказался «колдун». И где душу разделяют с телом, и тело превращают в пыль, а бесприютную душу спускают дальше, на оборотную, темную сторону земли, чтобы она спала во мраке и в покое вековечным сном. Но Тим не хотел спать в покое, он еще не устал от нынешней жизни, и вообще вечно спать было страшно, даже с самыми сладкими сновидениями.

Отец уже сидел в столовой за завтраком, наискосок рядом с ним остывала и порция Тима. М-м-м, красота! Молочная рисовая каша с виноградным изюмом, и грушевый компот, и воздушные, пористые булочки с патокой. Объедение! В поселке считалось, что завтрак даже на каждый будничный день – он разный. И что умная «домашняя нянька» – плоский шкаф с одной-единственной дверцей, которую нипочем нельзя открыть снаружи, – никогда не повторяется. А вот Тим знал, что это не так. Просто череда кушаний в их многих сочетаниях слишком длинна и рассчитана на долгие-долгие дни вперед, поэтому запомнить было слишком сложно. Да никто и не пытался, вот еще! А когда Тим говорил, ему не верили. Или беспечно отмахивались, подумаешь, детские выдумки, не проверять же, в самом деле! «Яблочный чиж» слыл солидным поселком с доброй репутацией, чтобы размениваться на подобные мелочи.

После завтрака отец раскурил свою гладкую, вишневого цвета трубку, в этот раз набитую удушливой смесью с ландышевым запахом, потрепал Тима по плечу, подмигнул, да и отправился на двор к соседу Марту играть в городки-перевертыши. Отец был в поселке из первых чемпионов и на праздничных состязаниях почти всегда выигрывал главный приз – поздравительное послание от здешнего опекуна-Радетеля: легкую железную пластину с портретом и золотистыми завитушками. Таких пластин в доме висел уже десяток, но отцу все было мало. Потому он частенько после завтрака ходил на крытый двор к Марту, который, хоть сам играть не играл, но зато помогал отцу советами.

Тим не сразу следом отправился по своему делу. Ему было боязно. Поэтому он сначала посидел в столовой, раскинувшись удобно на мягком подвижном стуле, и понаблюдал, как проворный «домовой» собирает посуду со стола. Как несет ее дальше к сливному баку, в котором чашки, ложки, суповые миски и квадратные тарелки растворяются вместе с объедками в одну тягучую, горячую массу, засасываются внутрь, чтобы потом появиться уже за обедом, с иным затейливым рисунком и ароматными кушаньями из «нянюшкиного» окошка. Шел оранжевый час. Когда Тим, наконец, вышел из дому, он прошел уже наполовину. Надо было спешить, иначе Фавн мог взять, да и уйти в Зал Картин смотреть дневную серию о крошке Мод и непослушном босяке, присланном на перевоспитание. Чушь кромешная, и для самых маленьких. Но почему-то Фавн всегда ходил смотреть именно эту историю, и никакую другую, хотя по вечерам в Зале показывали вещи куда занятнее.

Все же Тим не опоздал. На веранде Фавна раздавались привычные, уютные звуки: вжик-вжик-вжик! Это он вырезал никому не нужные игрушки, и Тим подумал, что непременно возьмет одну или даже две штуки, если, конечно, Фавн скажет ему что-нибудь, хоть сколько полезное.

Фавн сидел в кресле-«качалке» и ножиком-саморезом строгал березовую чурочку, у ног его шустро сновал «домовой», тщательно подбирая летящие опилки, и монотонно гудел – наверное, занятие хозяина ему не слишком нравилось. Дождь моросил по-прежнему, в воздухе пахло тяжелой сыростью и свежим деревом. Фавн морщился, то и дело не слишком довольным взглядом осматривал свое изделие и вздыхал.

– Привет, – поздоровался с крылечка Тим, – что это у тебя на сей раз?

– Пока не знаю, – ответил ему Фавн и опять вздохнул, – думаю, будет белый крыс, смешной и с ушами. А если не выйдет, то переделаю в елочку.

Тим заранее мог предсказать, что не выйдет никакого крыса, ни смешного, ни грустного, а получится очередная безобразная елка, вон их полверанды – расставлены в углу, неуклюжие и кособокие поделки, крашенные совсем не в елочные цвета, синие, пурпурные и фиолетовые.

– Можно, я посижу немного с тобой? – спросил он у Фавна, одновременно, не дожидаясь разрешения, поднялся по ступенькам.

– Чего уж там, можно, – охотно согласился Фавн, ему было скучно в одиночестве, с ним редко кто водился по доброй воле, а если и заговаривали, то лишь по праздникам, когда его неудобно выходило не замечать или по необходимости.

Тим сел рядом, в соседнее плетеное кресло, сплошь обложенное пестрыми подушками. Они немного помолчали. Тим не знал, с какого боку правильно начать разговор, чтобы после намеренно свести расспросы к единственно интересовавшей его вещи. Поэтому он вдруг, ни с того ни с сего, заговорил о луне, о вчерашнем ночном размышлении у открытого окошка. Это хотя и не имело прямого отношения к его делу, зато все же было достаточно необычно и не похоже на прочие повседневные неспешные беседы в поселке «Яблочный чиж». Фавн слушал его молча, не перебивал, иногда лишь размеренно покачивал головой, будто бы сомневаясь в услышанном, и ни на миг не прекращая строгать свою чурочку. После того как Тим пересказал свои впечатления от наблюдений за бродягой, он процедил сквозь сомкнутые плотно губы:

– М-да, луна! – пожевал беззвучно воздух и неопределенно взмахнул рукой, а заодно зажатым в ней ножом-саморезом.

– Такие дела, – откликнулся Тим. Надо было сказать что-то еще, и он спросил, не слишком надеясь на ответ Фавна, да и откуда тому ведом ответ? – Интересно, почему бродяга всегда разная? То круглая, то щербатая, то вообще ее не видно. Наверное, небесные духи проказничают и бросают на луну тень. Или черное покрывало, или какую-нибудь штуковину в таком роде. Но раз уж Радетели не беспокоятся о ней, то и нам ни к чему.

– Да, ни к чему, – эхом отозвался Фавн, на миг отложил свою чурочку и задумался. И вдруг, словно в полусне, глаза его подернулись мутной поволокой, морщинистое лицо скорчилось, будто от внезапной боли или нестерпимо яркого света, и Фавн неожиданно сказал: – Тень. Тень… – потом повторил еще раз: – Тень…

Глаза его медленно прояснились, растаяли дымкой, на мгновение стали осмысленными и такими суровыми, что Тим даже испугался ненароком. А Фавн, словно не помня о себе, произнес:

– Неодинаковая, да. Площадь описываемого сектора постоянна за равные временны́е промежутки. Поэтому периодичность лунных фаз… согласно второму закону Кеплера… кажется у Кеплера, да… квадраты времени обращения вокруг солнца соотносятся между собой… соотносятся между собой… – тут он будто бы одумался и очнулся, недоуменно огляделся вокруг себя. – А, это ты, Ти-им… – удивленно протянул он тонким, старческим голосом.

И растерянно добавил, с усилием припоминая: – Вроде ты что-то сказал?

Тим был ошарашен настолько, что не сразу нашелся, что сейчас ответить Фавну, поэтому у него непроизвольно вырвались и дальше устремились безудержной лавиной совсем уже посторонние вопросы:

– Как это время может быть квадратным? Какое же оно квадратное, если оно круглое? То есть не время, а часы на Колокольне? Ослеп ты, что ли, на старости лет? И что такое фазы у луны? И кто он, этот твой Келер, Кепер? У нас в «Яблочном чиже» никогошеньки нет с таким противным именем. Это, наверное, оттуда, где ты раньше жил? Ты, наверное, вспомнил свой прежний поселок и сам не заметил? А как он назывался? А он далеко отсюда?

Фавн только рот разевал, как малый ребятенок, попавший впервые в Зал Картин на дневной сеанс. Тогда Тим догадался, что на беднягу вновь нашло умопомрачение, и смешно даже спрашивать, что он имел в виду, когда нес всю эту околесицу. Квадрат у времени, это надо же! Все равно что угол у шара! Зря он пришел сюда, зря сидит на крылечке с этим полоумным стариком. Но встать и уйти без объяснения было бы дурным поступком. Фавн ведь не виноват, что у него мозги набекрень. А как старик обрадовался, что к нему хоть кто-то зашел с визитом! Тиму все равно терять было нечего. Поэтому, больше для очистки совести, само собой, он небрежно и как бы невзначай обронил:

– Вчера вечером ходил в Зал Картин… – на миг замолчал и, перехватив от Фавна ответный взгляд, заговорил уже уверенней: – Ерунда на очистительном супе полная. Все про любовь, да про любовь, и все неправда. Лучше бы показали про того парня, что дружил с ручной крысой. А она помогла ему получить приз на рождественских состязаниях для холостяков. Ты, поди, не смотрел?

Фавн отрицательно замотал головой. Он слушал Тима старательно и напряженно, натужно сдвинув седые брови, словно хотел извиниться за свое невольное помрачение. Зато теперь можно было врать без опаски.

– Ну вот. Там сказали одно странное слово. Никто, пожалуй, и не заметил, кроме меня. По правде, я тоже его позабыл. А сейчас вдруг вспомнил. И подумал, дай-ка спрошу я Фавна. Он давно живет на свете и, наверное, много чего повидал. Ведь повидал, а? Даже если память ему начисто отшибло, так, может, не навсегда? Как ты считаешь про себя? – Дождавшись, чтобы старик в «качалке» неопределенно пожал тощими плечами, Тим с замиранием в середине груди продолжал: – Слово какое-то необычное и длинное, если уж ошибусь, ты не взыщи. Называется оно ИНСТРУКЦИЯ, кажется, так. Ты часом не слыхал, что это такое?

Фавн вроде бы растерялся еще пуще прежнего. Руки его непроизвольно дернулись, он уронил саморез и недоструганную чурочку, и то и другое с глухим стуком упало на пружинящий, прохладный пол веранды. «Домовой» закрутился суетливо, ловко подобрал оба предмета, после застыл на месте в ожидании.

– Ну, нет, так нет, – поспешно сказал Тим. Ему совестно было мучить безобидного старика. – Я просто спросил. Вдруг знаешь?

– Вдруг и знаю, – повторил за ним Фавн, неуверенно огляделся, как если бы искал подсказки у окружающих его домашних вещей. На сером, помятом его лице читалось явное желание угодить. – Иногда, если не думать нарочно, я слышу будто бы шепот в своей голове. Может, и сейчас получится.

Фавн приложил тонкий, костлявый палец к губам, как бы прося у Тима тишины – а тот и не думал мешать, – и крепко-накрепко зажмурился. Потом расслабленное его тело откинулось навзничь в «качалке», кресло плавно ходило туда-сюда довольно долго, Тиму даже успело надоесть. Но вот Фавн очухался, сморщенные веки его разомкнулись, просветленные серебристые глаза приобрели особенное, беспокойное выражение.

– Кажется, так. Инструкция – это руководство, то есть указание к действию, чтобы совершить его верно. Если хочешь получить нужный тебе результат. А результат – это и есть то, ради чего ты делаешь дело. Иначе говоря – твоя цель.

– Это вроде Единого Закона? Чтобы всем жилось хорошо и Радетели тебя не покарали страшной карой, надо поступать так, как он велит? – уточнил Тим на всякий случай, хотя ему и без того все стало ясно. И в то же время так тоскливо и тошно, что он непременно упал бы без сил, если бы уже не сидел по горло в подушках и ему было куда падать.

– Да, очень похоже, – подтвердил Фавн. И захныкал: – Голова болит. Всегда оно случается, когда я слушаю шепот. Ох-хо-хо!

– Так ты сходи к «колдуну», и мигом все пройдет. И знаешь что, давай лучше я отведу тебя сам? – в великодушном порыве предложил ему Тим. Все же старик заслужил благодарность, как ни крути. И не его, Фавна, вина, что рассказ об ИНСТРУКЦИИ вовсе не пришелся Тиму по сердцу.

– Ну уж отведи-и, – согласился со стоном старик, насилу поднимаясь из глубины своей «качалки». – Если хочешь, возьми себе одну, – он жалобным жестом указал в угол, на закуток, заставленный елками.

– Я две возьму. – Тимом как завладел, так и не отпускал его стих накатившего прекраснодушия. – Вот эту красненькую и другую, с синими полосками, – он выбрал из строя корявых, плохо обструганных деревяшек парочку наименее безобразных. – Пойдем потихоньку.

Когда они шли по поселку – вернее, шел Тим, а старик беспомощно волочился, опираясь на его напряженное плечо, – навстречу сразу же попалась компания старых приятелей. Сим и Марийка, а с ними, конечно, Аника. Наверное, друзья как раз искали его, чтобы всем вместе отправиться, не медля, купаться на речку. После утреннего дождичка вода бывала всегда на удивление теплой и приятной, как плотный птичий пух в ладошке, – опять нашел сравнение Тим. Тем более сейчас, когда от земли парило и воздух словно бы замер за непрозрачной удушливой пеленой.

Они увидели Тима и старика, а Тим увидел их. Фавну, казалось, все равно. Он ничего не замечал кругом, так ему было больно. Друзья его прошли мимо, не задавая вопросов и учтиво глядя прямо перед собой, будто бы на улице не существовало никого, кроме них самих. Понятное дело, им было любопытно, еще бы – Тим шагает по поселку под руку со старым Фавном. Интересно, куда, и уж совсем интересно, зачем? Но никто из них не остановился и даже не окликнул Тима. А Тим их не окликнул тоже. Частное дело одного человека не касается другого. Вопросы будут потом, когда дело кончится, и прилично станет спрашивать. Хорошее правило, очень нужное, подумал про себя Тим. Все-таки Радетели – мудрые боги, счастье, что они есть.

Передав Фавна на попечение заунывно зудевшего «колдуна», сам Тим в Лечебнице не задержался. Теперь со стариком все будет преотлично, а он свое исполнил, довольно на сегодня хороших поступков. Под мышкой у Тима по-прежнему были зажаты две неказистые игрушечные елочки, куда их девать-то, вот задача? Нести домой – отец потешаться станет, да еще, поди, прицепится – чего ему от Фавна нужно было. А Тим расспросов никак не хотел. Он вообще ничего не хотел слышать такого, что имело бы отношение к ИНСТРУКЦИИ и к другому слову на пограничном столбе. Впервые его детскую еще душу охватило бурное смятение чувств, из которых большая часть приходилась на долю гаденького сознания собственной трусости, а меньшая, но и существенно значимая – на долю столь полнокровного ужаса, коего Тим не испытывал никогда в жизни. Запрещено! Запрещено! Да кем запрещено? И почему запрещено? Он ничего такого не делает! И этакого тоже! А что, если… Даже не думай! Не думай! Но не думать он не мог.