Борьба с пьянством

Люськин дедушка часто нам что-то мастерил. Как-то он вырезал нам свистульки из дерева. Не очень красивые и не очень хорошо свистящие, но мы целый день надоедали бабушкам полусвистом-полускрипом. А ещё дедушка сделал нам санки, то есть розвальни, помните, я рассказывала? И мог взять нас с собой, когда ходил за грибами. В общем, классный у Люськи дедушка был. У меня дедушка тоже был классный, только он почти всегда на работе был, и даже на выходных приезжал нечасто. Бабушка говорила, что он специально на пенсию не выходит, чтобы она его на даче не эксплуатировала. А дедушка говорил, что он вообще боится на пенсию выходить, потому что бабушка куда строже начальника и скрыться от неё некуда. А вот Люськин дедушка уже был на пенсии.

Ещё Люськин дедушка любил выпивать и тогда начинал сердиться, ругался на бабушку и после падал спать. Стол в те летние вечера накрывался часто, ставились самодельные наливочки, а чаще обычная водка. Из закуски – редиска, солёные огурцы и помидоры, картошечка, иногда селёдка, иногда курица. Жили мы примерно одинаково, и столы у соседей были накрыты тоже примерно одинаково.

Пару раз в неделю встречались у кого-то из соседей, по очереди. На этой неделе была наша очередь гостей приглашать, так что после обеда я была приставлена к столу – резать оливье. Вообще-то оливье на таких застольях был нечастым блюдом, потому что свежая варёная колбаса в нашем дачном сообществе водилась редко. Но на выходных мои родители как раз привезли большой батон колбасы, так что бабушка решила, что оливье – быть.

– Ююль, – раздалось за калиткой.

Это Люська, конечно, ей-то бабушка ничего не поручила.

– Люсь, – крикнула я, – заходи давай.

– Ой, колбаска, – облизнулась Люська. Пока бабушка не видела, мы схомячили по целому кругу колбасы. А потом я вздохнула:

– Смотри, сколько всего резать. Давай вместе?

– Ой, Юль, я ж на минутку всего забежала, бабушка велела спросить, во сколько приходить?

– Бааа? – проорала я. – Во сколько Люськиным приходить?

Бабушка недовольно зашла в дачку:

– Чего орёшь, как полоумная, на весь Королёв слышно. К семи, Люсь, приходите, – кивнула она Люське.

Люська стащила ещё кусочек колбасы,

– Люсенька, по колбаске соскучилась? – всплеснула руками бабушка, – Бери больше, – и протянула Люське ещё один целый круг.

Я тоже протянула руку взять ещё.

– А ты вчера много съела, оставь на салат, – цыкнула на меня бабушка. Люська сползла с табуретки и ушла к себе, откусывая на ходу колбасу.

Вредина.

Вечером к нам пришли бабушка и дедушка Люськи, бабушка Ирки и Пашки, бабушка Глеба и ещё несколько ненастоящих бабушек и дедушек, потому что полезных для меня внуков у них не было.

Мой нарезанный оливье водрузили в центр, рядом обдавала гостей паром свежесваренная картошечка. Из напитков поставили водку, её тоже родители на выходных привезли.

Я сидела между Люськой и её бабушкой. Кроме Люськи, никого из детей в этот вечер у нас не было: Ирка с Пашкой уехали на несколько дней домой, Глеб вообще ещё не приезжал этим летом, а Алёнка с сестрой как раз на этой неделе гостили у другой бабушки. Кого ещё я забыла? Катя ещё, которая Люськина сестра. Но она вообще приезжала редко и в наших посиделках никогда не участвовала.

А мы с Люськой любили «греть уши». Это моя бабушка так говорила: «Ну-ка, брысь своими делами заниматься, нечего уши греть». Или «чего уши греете, любопытной Варваре на базаре нос оторвали».

Мы знали всё и про уши, и про Варвару, но послушать взрослые разговоры было страсть как охота, даже не знаю, почему. Взрослые иногда забывали, что мы тут рядом сидим, и начинали обсуждать, кто с кем гуляет, да у кого скоро свадьба, кто живёт хорошо, а кто плохо. Вот тут вставишь свою умную мысль, не стерпевши, и тут же про тебя вспоминают, и тогда наступает тот самый «брысь, хватит уши греть».

Но сегодня разговоры лились про цены, про магазинчики в соседнем посёлке, где на этой неделе и сахар можно было купить, и свежие сосиски. Поэтому выгонять нас из-за стола взрослые не торопились. Потом про медведок заговорили, у кого на огороде такая напасть водится, а к кому и не заглядывает. Впрочем, от медведок почти все страдали – то огурцы подъест, то помидоры. Медведка – это такая страсть, из-за которой я боялась руками в земле копаться. Один раз она прямо передо мной выползла, визгу было на весь Королёв, как бабушка потом сказала. Но я никого не знаю, кто бы этих медведок не боялся. Её ж даже не раздавишь, такая здоровенная и живучая.

– А я тогда её лопатой треснула, – рассказывала как раз бабушка, – напополам. Так эти половинки в разные стороны разбежались и в землю закопались, вот какая она. Нипочём не убьёшь. Мы и ловушки на неё с керосином ставим, только редко попадаются.

Дедушки медведок не обсуждали. Они про грибной сезон спор затеяли, были в том году опята или нет. У одних выходит, что этих опят девать было некуда, а другие и корзинки за все лето не набрали. А грибы-то на сухую не обсуждаются. Так незаметно полбутылки водки они и уговорили. Тут Люськина бабушка дедушку в бок толкнула:

– Коля, ты с водкой заканчивай! – И строго так на него посмотрела.

– Маша, ты не учи меня, когда с ней заканчивать. – И, назло тёте Маше, хлебнул ещё полрюмки. Она смотрела прямо-таки волком. Но дедушку так просто было не унять.

– Эх, – зашептала мне Люська, – опять потом весь вечер ругаться будут. Вечно они из-за водки ругаются.

Тут у меня родилась гениальная идея!

– А давай им водку подменим!

– Как это?

Всё этой Люське объяснять надо, даже не скажешь, что на два года меня старше.

Выползли мы из-за стола и отошли в стороночку.

– Ты, Люська, будешь их отвлекать, а я всё сделаю! Водку вылью, а налью просто воды.

Люська затею пока не оценила:

– И как же я отвлечь должна, чтобы они такое не заметили?

– Ну, придумай что-нибудь, а я сейчас за водой в дачку сбегаю.

И, пока она не начала меня критиковать, я шмыгнула в домик. Надо было найти какую-нибудь другую бутылку, чтобы воды в неё налить. Бутылки не было, зато был кувшин, сойдёт. Только я этим кувшином хотела из ведра воды набрать, как в кухню вошла бабушка.

– Что это ты тут торчишь? – поинтересовалась она, а я достала кувшин, не успев его наполнить.

– Пить захотелось очень.

– А зачем же ты в ведро полезла, вот из чайника бы и налила.

И бабушка сняла с плиты чайник и налила мне кружку воды. Я выпила кружку, не выпуская из рук кувшина. К счастью, бабушка уже не обращала на меня внимания, ища что-то в холодильнике. Так что на улицу я вернулась с кувшином, но без воды. Рядом с крыльцом стояла бочка. Целая бочка с отличной дождевой водой. Такую воду мы, конечно, не пили. Но умывались и мыли ею посуду. Так что я подумала, что ничего не случится, если вместо воды из колодца я налью дождевой воды. Зачерпнула полкувшина и пошла к Люське. Люська стояла бледная и сосредоточенно думала.

– Я принесла, – шепнула я ей. Люська аж отпрыгнула.

– Чего пугаешь? Я думала! Не знаю я, как их отвлечь.

Эх, ну, как с ней дела делать? Я сунула Люське кувшин.

– Ладно, я отвлекаю, а ты, как только они смотреть не будут, выльешь водку и нальёшь воды. Поняла?

Люська ещё больше побледнела, но кивнула.

Я пошла в сторону сарая, а потом прямо оттуда завопила:

– Медведка!!! Сюда! Здесь медведка!!

Масштаб переполоха я не предполагала. Ко мне бросились сразу все взрослые.

– Где? Где?

Я махнула в сторону дорожки.

– Там ползла, убежала уже.

– А что ж ты её не убила?

– А я её боюсь!

Дедушки вооружились лопатами и осмотрели место, куда я махала.

– Не видно. Наверное, в землю закопалась, вот земля вспученная.

Они для верности даже копнули несколько раз возле дорожки. Но никакой медведки не обнаружили. Поставили лопаты и вернулись обратно к столу.

Люська сидела за столом и ковыряла картошку.

Я села рядом:

– Ну что?

Люська, не отрываясь от картошки, кивнула. Мы, словно два заговорщика, скосили друг на друга глаза и дружно протянули руки за добавкой картошки. Дедушки снова расселись вокруг стола и налили по новой стопке. Разговор тёк дальше – к тому, как приманить побольше пчёл на огород и избавиться от осиных гнёзд. Как птицы подъели подсолнухи и иргу. Как подорожало масло, и чем лучше опрыскивать сливы.

– Что-то не берёт меня сегодня. – Люськин дедушка встал из-за стола.

– Надя, – позвал он мою бабушку. – Слабая водка какая-то.

– Где ж слабая? Мы ж тоже пили её, хорошая, забористая.

Дед Саша, живший через три домика от нас, тоже посетовал на водку, но налил ещё стопку. Выпил залпом и резюмировал:

– Надь, такую можно даже без закуси. Ну, раз не пошла, давай чай, что ли, ставить.

Бабушка взяла бутылку в руки и глянула на свет. Люськины бабушка и дедушка тоже глянули.

– Людмила! Юля! Задери тебя коза! – гаркнули они одновременно. Мы вздрогнули. – Вы что туда налили?!

– Вода… – пискнула я

– Какая вода?

– Из бочки…

– Из бочки???

Внезапно Люськин дедушка начал смеяться. Бабушки продолжали разъярённо смотреть то на нас, то на бутылку, но постепенно тоже заулыбались. Тут и остальные взрослые стали посмеиваться. В общем, через пару минут все они заливались смехом, да таким, что у бабушки моей аж слёзы потекли. Что смешного, не понимали мы с Люськой. А главное, с чего они на нас подумали?

Под общий хохот я взглянула на бутылку. На дне плавали с десяток комариных головастиков, июльских жителей дождевых бочек. Отсмеявшись, Люськин дедушка стукнул кулаком по столу:

– Всё, молодёжь, на сегодня наказаны. Марш по домам. А ты, Надя, неси самовар, растопим. Давно я чай из самовара не пил.

Мы с Люськой грустно потопали – я в дачку, она к калитке. Дедушка у Люськи хороший, но с ним лучше не спорить. А водку с тех пор я особенно не люблю. И головастиков тоже.

Трансформатор

– Юля, – сказала мне бабушка, перекладывая продукты из холодильника в тазик, – сходи к трансформатору и послушай, гудит или нет.

Трансформатор огромной зелёной махиной высился в конце соседней улицы. И если он гудел, значит, электричество отключили где-то на наших участках. Это было плохо, потому что если повреждение только у нас, то ждать помощи можно было долго. А вот если трансформатор молчит, то отключены все дачи. И председатель тоже сидит без света. А значит, всех на уши поставит, и всё нам починят.

В те дни без света мы сидели частенько. Стоило только где-то поблизости загромыхать грозе, и подстанцию сразу отключали, чтобы, не дай бог, не попала молния. Мне даже нравилось сидеть без света. Мы зажигали свечку и под уютное тёплое пламя играли в карты, или бабушка травила байки. Спать в такие вечера ложились рано, телевизор не работал. Основной бедой был неработающий холодильник. Продукты спускались в тазике в погреб и в ведре в небольшой колодец на участке. Погреб был неглубокий, а колодец нехолодный, поэтому, если электричества не было больше двух дней, продукты портились вместе с бабушкиным настроением.

А моё настроение портилось, когда бабушка отправляла меня к трансформатору. Я его не любила. Сказать по правде, я его боялась. Он стоял на возвышении, окружённый железной решёткой, и казался огромным. С нескольких столбов к нему тянулись толстые провода, переплетающиеся и свёрнутые в нескольких местах кольцами. На столбах рядом висели непонятные воронки, через которые тоже проходили провода. А с самого трансформатора угрожала табличка: «Осторожно! Высокое напряжение» и знак молнии рядом. Всё вместе это выглядело таинственно и пугающе. Но признаться бабушке, что я боюсь трансформатора, было стыдно. Бабушка могла невзначай ляпнуть об этом Люськиной бабушке или ещё какой соседке, и все дачи бы знали, что трусиха Юлька боится трансформатора. Так что, была-не была, я пошла. Но сначала заглянула к кустам крыжовника и набрала полные карманы зелёных кисленьких ягод.

Идти с крыжовником в карманах было намного веселее. Сплёвывая хвостики, я прошла сначала дом Алёнки и Светы. Посмотрела сквозь щёлки забора, но никого не увидела. Следом стоял дом необычный – мы называли его Теремок. Как-то раз мы с бабушкой зашли внутрь – комнатки в нём были крошечные, много темных закутков и лестниц. Жила в Теремке баба Таня, древняя старушка с пятью кошками и тремя собаками. Говорят, у неё ещё куры раньше были, но я их не видела. И всех она держала в этом доме. Мне тоже очень хотелось, чтобы наш домик был похож на Теремок. В нем столько потайных мест, чтобы играть в прятки, и снаружи он выглядит просто как из сказки. Но бабушка, выйдя от бабы Тани, не согласилась перестроить наш дом и сказала, что не понимает, как Таня живёт в таком курятнике.

Я остановилась рядом с Теремком и, задумчиво жуя шиповник с куста, который рос под забором, смотрела, как баба Таня сидит на крылечке своего домика и гладит Федьку – одну из своих собак. После Теремка был неизвестный мне дом, да и узнавать про него ничего не хотелось: он был скучный – жёлтый с белыми окошками, у нас тут таких пруд пруди, и детей в нём не было.

Следом жил Глеб. Мы с ним дружили. Но Глеб редко приезжал, у него была ещё другая дача, он говорил, что там река и сосны, поэтому к нам, на пруд и болото, его не тянуло. За забором возилась бабушка Глеба.

– Здрасьте, баб Вер! – проорала я. – А Глеб скоро приедет?

Баба Вера, не торопясь, поднялась от грядки и, вытирая руки об фартук, подошла к забору.

– Юляш, ты, что ль? Не знаю, милая, родители его, вроде, в лагерь хотели отправить, вот, может, после лагеря приедет. А я думаю, зачем ему лагерь, когда у него целых две дачи. Верно, милая?

– Не знаю, я в лагере не была.

– Да и не надо тебе, тут как хорошо, бегай себе, сколько хочешь, да и бабушка вкусно накормит, ты привет бабушке-то передавай. Чем занимается?

– Холодильник разгружает, у нас света нет.

– О, и у нас нет, хоть бы к вечеру дали. Ну пока, Юляш, бабушке не забудь привет передать.