Глава 10

Далеко над морем вспыхнули первые слабые вспышки молнии, и оттуда донесся отдаленный раскат грома. Отдохнувшая, хотя и немного бледная Эйприл Уэнсди, стоявшая рядом с Ревсоном на середине моста, взглянула в мрачное темно-синее небо и сказала:

– Похоже, ночь сегодня будет еще та.

– Мне тоже так кажется, – согласился Ревсон и взял девушку за руку. – Вы боитесь грозы так же, как и всего остального на свете?

– Мне бы очень не хотелось оставаться на мосту во время бури.

– Этому мосту почти сорок лет. Вряд ли он рухнет сегодня ночью. – Он посмотрел вверх, откуда прилетели первые крупные капли дождя. – А вот мокнуть мне совсем не хочется. Пойдемте отсюда.

Они заняли свои места в головном автобусе: Эйприл – у окна, Ревсон – у прохода. Через несколько минут автобус был полон, а еще через полчаса большинство его обитателей дремали или даже спали. Над каждым креслом имелось индивидуальное освещение для чтения, но почти везде лампочки оказались очень слабыми или вообще не горели. Ничего не было видно, и делать было абсолютно нечего. День выдался долгим, утомительным и во многих смыслах убийственным для нервной системы. Поэтому сон стал не только желательным, но и неизбежным исходом. А монотонный звук дождя, барабанившего по крыше, обладал особым усыпляющим эффектом.

Да, дождь действительно барабанил, и это было неоспоримо. Он постепенно усиливался с тех самых пор, как пассажиры вошли в автобус, и сейчас превратился в ливень. Гроза приближалась, раскаты грома становились все яростнее. Однако ни дождь, ни гром, ни молнии не могли помешать Ковальски выполнять его долг. Он обещал Брэнсону всю ночь не спускать глаз с Ревсона и собирался сдержать слово. Каждые пятнадцать минут молодой человек заходил в автобус, бросал взгляд на Ревсона, перебрасывался несколькими словами с Бартлетом, сидевшим на страже рядом с местом водителя, и уходил. Во всем автобусе, кроме Ревсона, бодрствовал только один Бартлет, и главным образом из-за частых визитов Ковальски. Ревсон случайно подслушал, как Бартлет по телефону спрашивал, скоро ли его сменят, и получил ответ, что смена придет не раньше часа ночи. Ревсона это вполне устраивало.

В девять часов вечера, когда дождь стал особенно сильным, Ковальски пришел с очередной проверкой. Ревсон достал белую ручку и снял ее с предохранителя. Через полминуты Ковальски повернулся, собираясь уходить. Его нога уже коснулась нижней ступеньки, и тут он неожиданно споткнулся и тяжело рухнул лицом вниз на дорогу.

Бартлет первым бросился к товарищу. Ревсон последовал за ним.

– Что с ним такое случилось? – спросил он.

– Мне кажется, парень оступился. Дверь была открыта весь вечер, и ступеньки очень скользкие.

Оба внимательно осмотрели бесчувственного Ковальски. Лоб у него кровоточил – видимо, при падении голова приняла основной удар. Ревсон осторожно ощупал голову молодого человека. Иголка торчала прямо за правым ухом. Ревсон вытащил ее и спрятал в ладони.

– Может быть, сходить за доктором? – спросил он.

– Да, конечно. Похоже, без него не обойтись.

Ревсон побежал к «скорой помощи». При его приближении внутри машины загорелся свет. Ревсон забрал у О’Хары баллончик с аэрозолем и спрятал его в карман. Доктор схватил свою медицинскую сумку, и они поспешили к первому автобусу. К этому времени вокруг Ковальски, так и не пришедшего в сознание, столпилось изрядное количество журналистов, – видимо, их заставил проснуться врожденный инстинкт любопытства, свойственный людям их профессии.

– Всем отойти! – приказал доктор.

Журналисты сделали несколько шагов назад. О’Хара достал из медицинской сумки салфетку и начал промокать пострадавшему лоб. Открытая сумка стояла немного в стороне от него, в полутьме. Лил дождь, и все внимание людей сосредоточилось на Ковальски, так что Ревсон без особого труда извлек из сумки непромокаемый пакет и зашвырнул его под автобус. Судя по тихому стуку, пакет ударился о бордюрный камень. После этого Ревсон втиснулся между любопытствующими журналистами.

Наконец О’Хара выпрямился:

– Мне нужны двое добровольцев, чтобы отнести пострадавшего в «скорую помощь».

В желающих помочь недостатка не было. Ковальски уже подняли, когда подбежал Брэнсон.

– Ваш человек неудачно упал. Я хочу отнести его в свою машину и тщательно осмотреть.

– Он упал или его толкнули?

– Откуда мне знать, черт подери? Мы теряем драгоценное время, Брэнсон.

В разговор вступил Бартлет:

– Ковальски действительно упал, мистер Брэнсон. Он поскользнулся на верхней ступеньке и не удержался на ногах.

– Ты в этом уверен?

– Конечно уверен! – возмутился Бартлет. Он хотел сказать что-то еще, но его слова потонули в раскатах грома. Ему пришлось повторить: – Я был в полуметре от Ковальски и не смог его поддержать.

О’Хара не стал больше ждать. С помощью двух добровольцев он понес Ковальски в машину «скорой помощи». Брэнсон обвел глазами группу журналистов, стоявших у автобуса, и отыскал Ревсона:

– Где был в это время Ревсон?

– Ревсона поблизости не было. Он сидел на своем месте, через пять рядов от нас. Все остальные тоже сидели на своих местах. Господи, мистер Брэнсон, говорю же вам, это был несчастный случай!

– Получается, что так. – Одетый только в промокшие насквозь брюки и рубашку, Брэнсон вздрогнул от холода. – Господи, что за ночь!

Он поспешил к «скорой помощи». Когда он подошел, двое добровольцев, которые помогали доктору нести Ковальски, как раз спускались по ступенькам машины. Брэнсон вошел внутрь. О’Хара уже снял с пациента кожаную куртку, закатал его правый рукав выше локтя и собирался сделать ему подкожную инъекцию.

– Это еще зачем? – подозрительно спросил Брэнсон.

О’Хара с раздражением обернулся:

– Какого черта вы здесь делаете? Я врач, это мое дело. Убирайтесь отсюда!

Его предложение не нашло отклика. Брэнсон взял со столика ампулу, из которой О’Хара только что наполнил шприц.

– Противостолбнячное? Но ведь парень расшиб голову!

Доктор вытащил иглу и прикрыл место укола антисептической марлей.

– Мне казалось, даже самые невежественные люди знают, что при открытых ранах необходимо первым делом ввести противостолбнячную сыворотку. Вы, видимо, никогда не видели столбняка.

Прослушав больного через стетоскоп и пощупав пульс, О’Хара велел Брэнсону:

– Вызовите «скорую помощь» из больницы!

Он закатал рукав Ковальски еще выше и принялся измерять давление.

Брэнсон отрезал:

– Нет.

Доктор ничего не отвечал, пока не закончил процедуру. Затем он повторил:

– Вызовите машину!

– Я не доверяю ни вам, ни вашим чертовым машинам!

О’Хара молча спрыгнул со ступенек и, шагая по воде, уровень которой на мосту поднялся уже до пятнадцати сантиметров, направился к первому автобусу. Вскоре он вернулся с двумя мужчинами, которые помогали ему нести пострадавшего.

– Это господа Графтон и Феррерс, уважаемые люди, известные журналисты. Их слова имеют большой вес. Их честное слово – тоже.

Впервые со времени своего появления на этом мосту Брэнсон испытал легкую тревогу.

– Что, черт возьми, это должно означать?

Доктор проигнорировал его слова и обратился к журналистам:

– Ковальски получил сильное сотрясение мозга, возможно, даже черепно-мозговую травму. Последнее нельзя утверждать с уверенностью, пока не будет сделан рентген. У молодого человека учащенное поверхностное дыхание, слабый нитевидный пульс и очень низкое давление. Все это может свидетельствовать о мозговом кровотечении. Я хочу, чтобы вы, джентльмены, засвидетельствовали тот факт, что Брэнсон отказывается вызвать для пострадавшего машину «скорой помощи». Я хочу, чтобы вы засвидетельствовали, что в случае смерти Ковальски всю вину следует возложить на Брэнсона, и только на Брэнсона. Я хочу, чтобы вы засвидетельствовали: Брэнсон полностью осознает, что в случае смерти Ковальски ему может быть предъявлено то же обвинение, которое он совсем недавно выдвигал против неизвестного лица, – обвинение в убийстве.

– Я готов засвидетельствовать то, что вы сказали, – сказал Графтон.

– Я тоже, – отозвался Феррерс.

О’Хара с презрением посмотрел на Брэнсона:

– Не вы ли совсем недавно говорили, что за всю вашу жизнь из-за вас не погиб ни один человек?

– Откуда мне знать, – возразил Брэнсон, – что, отправив Ковальски на берег, я не отдам его в руки полиции?

– Вы утратили хватку, Брэнсон, – все с тем же презрением в голосе заметил доктор. Они с Ревсоном заранее подробно обсудили, как оказать на Брэнсона психологическое воздействие. – Пока у вас в руках президент, король и принц, кому придет в голову использовать обычного преступника в качестве противовеса?

Брэнсон задумался. Было трудно понять, что на него подействовало: угрозы или искреннее опасение за жизнь Ковальски.

– Пусть один из вас пойдет к Крайслеру и скажет, что я велел вызвать машину. Я с вас глаз не спущу, пока пострадавшего не перенесут во вторую машину «скорой помощи».

– Как вам будет угодно, – сухо ответил О’Хара. – Джентльмены?

– Рады были помочь.

Журналисты ушли. Доктор принялся укрывать пациента одеялами.

– Для чего вы это делаете? – подозрительно осведомился Брэнсон.

– Храни меня Господь от невежд! Ваш друг сейчас в шоковом состоянии. Первое, что полагается делать в подобных случаях, – это держать больного в тепле.

В этот момент прямо над мостом раздался оглушительный удар грома, такой сильный, что всем заложило уши. Его отголоски продолжались еще несколько долгих секунд.

– Знаете что, Брэнсон? – спросил О’Хара, задумчиво посмотрев на незваного гостя. – Мне кажется, что это прозвучало как трубный глас с небес.

Он налил себе виски и добавил немного дистиллированной воды.

– Я бы тоже выпил, – сказал Брэнсон.

– Наливайте, – разрешил О’Хара.

Из относительного комфорта головного автобуса – относительного потому, что одежда Ревсона промокла до такой степени, словно он свалился в залив Золотые Ворота, – он наблюдал за тем, как вторая машина «скорой помощи» увозит носилки с Ковальски в больницу. Насколько это было возможно для медленно замерзающего человека, Ревсон чувствовал удовлетворение. Главная задача всей этой суматохи с Ковальски была выполнена: он получил в свое распоряжение шнур, контейнеры для записок, фонарик и баллончик с аэрозолем. Первые три предмета пока оставались под автобусом, четвертый уютно устроился у Ревсона в кармане. А то обстоятельство, что все это удалось проделать за счет Ковальски, самого прыткого и подозрительного из всех людей Брэнсона, стало дополнительным плюсом. Подумав об аэрозоле, Ревсон легонько толкнул локтем Эйприл. Поскольку журналисты все еще оживленно обсуждали последнее происшествие, он не счел нужным особенно понижать голос.

– Слушайте внимательно, но не повторяйте мои слова, какими бы глупыми они вам ни показались. Скажите, молодые девушки с повышенной, э-э, чувствительностью могут носить в сумке маленький баллончик с освежителем воздуха?

Зеленые глаза удивленно мигнули, но другой видимой реакции не последовало.

– В определенных обстоятельствах, наверное, могут.

Ревсон положил баллончик между собой и девушкой.

– В таком случае уберите это, пожалуйста, в свою сумку. Аэрозоль называется «Сандаловое дерево», но я не стал бы его нюхать.

– Я прекрасно знаю, что там. – Баллончик исчез из виду. – Как я понимаю, вам не важно, найдут ли у меня эту вещицу. Однако если люди Брэнсона воспользуются тисками…

– Не воспользуются. Они уже обыскали вашу сумку, и тот, кто вас обыскивал, наверняка не запомнил, что в ней было, ведь ему пришлось переворошить несколько сумок подряд. За вами никто не следит: главный подозреваемый у них я.

К десяти часам вечера в автобус вернулись тишина и сон. Ливень пошел на убыль, теперь это был просто сильный дождь, но молнии сверкали и гром грохотал с неослабевающим энтузиазмом. Ревсон повернулся и посмотрел на юго-запад. В направлении парка Линкольна не было заметно никакой необычной активности. Это заставило Ревсона задуматься о том, правильно ли поняли на берегу его сообщение, не проигнорировали ли его вообще. Оба предположения он счел маловероятными. Скорее всего, из-за дождя оказалось трудно разжечь огонь.

В семь минут одиннадцатого на юго-западе показалось яркое красное пятно. Ревсон заметил его одним из первых на мосту, но благоразумно не стал привлекать к нему внимание своих коллег. Через полминуты темные языки пламени взметнулись метров на пятнадцать вверх.

Наконец необычное явление было замечено Бартлетом, и он прореагировал довольно бурно: встал в открытых дверях и закричал:

– Господи, вы только посмотрите на это!

Почти все в автобусе немедленно проснулись и стали смотреть, хотя увидели немногое. По окнам все еще текли потоки дождевой воды, и стекла сильно запотели. Как стайка леммингов, одержимых стремлением совершить самоубийство в воде, журналисты просочились через двери наружу. Отсюда видно было гораздо лучше, и посмотреть действительно было на что. Теперь пламя взметнулось уже на высоту в тридцать метров и усиливалось с каждой секундой, увенчиваясь клубами нефтяного дыма. Все в том же леммингоподобном настроении, совершенно не обращая внимания на дождь, репортеры принялись бегать по мосту в поисках самой удобной точки для наблюдения. Обитатели двух других автобусов сделали то же самое. Ничто не привлекает толпу больше, чем зрелище ужасного бедствия.

Ревсон, покинувший автобус одним из первых, не спешил присоединиться к остальным. Он неторопливо обошел автобус спереди, сделал еще несколько шагов и достал свой пакет. Никто не обратил бы на него внимания, даже если бы заметил его за громадой автобуса: все продолжали бегать и смотреть в противоположном направлении. Достав из пакета фонарик, Ревсон направил его вправо под углом в сорок пять градусов и подал сигнал SOS, причем только один раз. Затем спрятал фонарик в карман и неторопливо двинулся к противоположной стороне моста, время от времени оглядываясь через левое плечо. На полпути он заметил одинокую ракету, взметнувшуюся в юго-восточном направлении.

Ревсон подошел к заградительному барьеру и остановился около О’Хары, который стоял в стороне от других.

– Вы могли бы стать настоящим поджигателем, – заметил доктор.

– Ну, это только вступление. Подождем, пока вы увидите второй пожар, не говоря уже о фейерверке. Сущая пиромания, вот что это такое. Давайте понаблюдаем за передней частью третьего автобуса.

Они стали наблюдать. Прошла целая минута, но ничего не произошло.

– Хм! Вас это не беспокоит? – спросил О’Хара.

– Вовсе нет. Небольшое опоздание, только и всего. Не успеете и мигнуть.

И действительно, не успел доктор мигнуть, как увидел ослепительно-белую вспышку, длившуюся всего какие-то миллисекунды.

– Вы тоже видели? – спросил О’Хара.