– Мне нечего вам сказать.
– Вы совершенно спокойны, не так ли?
– Это результат чистой совести. Можете и сами как-нибудь попробовать.
– И еще, мистер Брэнсон, – вспомнил Ковальски. – Ревсон долго разговаривал с генералом Картлендом.
– О-о! И тоже о пустяках, генерал?
– Нет. Мы обсуждали возможность избавить этот мост от некоторых нежелательных элементов, – ответил Картленд.
– Начиная с вас, конечно. Беседа была плодотворной?
Генерал смерил Брэнсона презрительным взглядом.
Брэнсон задумчиво посмотрел на Ван Эффена:
– У меня такое ощущение – всего лишь ощущение, вы понимаете, – что к нам кое-кто просочился.
Ван Эффен встретил взгляд своего начальника все с тем же бесстрастным выражением на круглом лице и ничего не ответил.
Брэнсон продолжил:
– Полагаю, доктора следует исключить из подозрения. И дело не только в том, что мы уже проверяли его личность. Мне кажется, что по мосту разгуливает хорошо подготовленный агент. Это опять-таки исключает доктора, который оказался здесь совершенно случайно. Вы разделяете мои опасения?
– Да.
– Тогда кто?
Ван Эффен не колебался:
– Ревсон.
Брэнсон поманил к себе Крайслера:
– Ревсон утверждает, что представляет здесь лондонскую «Таймс». Сколько потребуется времени, чтобы это проверить?
– Через президентский узел связи?
– Да.
– Несколько минут.
Ревсон вмешался в их разговор:
– Если вы думаете, что я стану выражать бурное негодование, то ошибаетесь. Почему именно я? Почему не один из вновь прибывших медиков? Почему не один из ваших людей?
– Потому что я сам лично их подбирал.
– Наполеон тоже лично подбирал своих маршалов. А сколько их в конце концов пошли против него? Мне совершенно непонятно, как вы можете рассчитывать на верность кучки головорезов, даже лично подобранных.
– Скоро поймете, – успокоил Ревсона Ван Эффен. Он дотронулся до руки Брэнсона и указал ему на запад. – У нас не так много времени.
– Вы правы, – отозвался Брэнсон.
Со стороны Тихого океана надвигались тяжелые, темные грозовые облака. Пока они были еще довольно далеко.
– Телезрителям не понравится смотреть, как президент и вице-президент, не говоря уже об их нефтяных друзьях, мокнут под дождем. Прикажи Джонсону расставить телекамеры и рассадить публику.
Он подождал, пока помощник выполнит его указание, затем подвел его к стоявшему в одиночестве Ревсону.
– Ревсон сказал мне, что ты осматривал его фотоаппарат.
– Так и есть, но я не разбирал его на части.
– Возможно, это следует сделать.
– А может, и нет, – резко сказал Ревсон, впервые проявив неудовольствие. – Разве вы не знаете, что сборщики фотоаппаратов пять лет учатся своему ремеслу? Чем портить эту чертову штуку, лучше уж оставьте ее у себя на все время нашего пребывания здесь.
– Эта вспышка гнева только убеждает меня, что нужно разобрать фотоаппарат.
– Согласен, – отозвался Ван Эффен и успокоил Ревсона: – Этим займется Крайслер. Он настоящий гений по части техники. Крайслер ничего не повредит. – Он обратился к Брэнсону: – Я проверил его сумку, кресло, под креслом и полку сверху. Все чисто.
– Обыщи его.
– Обыскать меня? – Лицо Ревсона исказилось яростью. – Меня уже обыскивали.
– Только на предмет оружия.
Ван Эффен был способен отыскать даже рисовое зернышко, завалившееся за подкладку. Кроме ключей, монет и маленького перочинного ножа, он извлек из карманов журналиста документы.
– Все как обычно, – доложил Ван Эффен. – Водительское удостоверение, карточка социального страхования, кредитные карточки, удостоверения газет.
– Есть там удостоверение лондонской «Таймс»? – спросил Брэнсон.
– Вот. – Ван Эффен протянул документ своему шефу. – На мой взгляд, выглядит нормально.
– Если он тот, за кого мы его принимаем, то вряд ли стал бы прибегать к услугам худшего мастера по подделке документов в городе. – Он с хмурым лицом возвратил удостоверение. – Что-нибудь еще?
– Вот. – Ван Эффен открыл длинный конверт. – Авиабилет в Гонконг.
– Случайно, не на завтра?
– На завтра. Как вы догадались?
– Он мне сам об этом сказал. Ну, что вы думаете?
– Не знаю.
Ван Эффен рассеянно коснулся ручек Ревсона, не подозревая, что в этот миг они с Брэнсоном оказались всего в шаге от смерти. Но, поглощенный своими мыслями, он отложил ручки, взял в руки паспорт Ревсона и быстро его пролистал.
– Он много ездит по всему миру. Много азиатских виз, последняя двухлетней давности. Есть свежие визы стран Ближнего Востока. Английских или европейских отметок немного. Они там ужасно ленивые, в Западной Европе, и ставят печати, только если им хочется размяться. Что вы обо всем этом думаете?
– Все согласуется с его утверждениями. А вы что скажете?
– Если он агент, то прикрытие у него превосходное. Он, случайно, не родом из Милуоки? Или даже из Сан-Франциско?
– Вы из Сан-Франциско? – спросил Брэнсон.
– Это моя вторая родина.
Ван Эффен заметил:
– Кто бы стал двенадцать лет разъезжать по миру только для того, чтобы обеспечить себе тылы?
В этот момент к ним подошел Крайслер. Брэнсон удивленно посмотрел на молодого человека:
– Уже выяснил? Так быстро?
– У президента есть прямая линия с Лондоном. Надеюсь, вы не против? Ревсон чист. Он аккредитованный корреспондент лондонской «Таймс».
– Брэнсон хочет, чтобы вы разобрали мой фотоаппарат, – обратился к Крайслеру Ревсон. – Там внутри радиопередатчик и бомба с часовым механизмом. Смотрите, не взорвитесь. Было бы неплохо, если бы вам потом удалось его собрать.
Крайслер кивнул Брэнсону, улыбнулся, взял фотоаппарат и ушел.
– Это все? – поинтересовался Ревсон. – Или начнете отдирать фальшивые каблуки на моих туфлях?
Брэнсону было не до смеха.
– И все же я не удовлетворен. Откуда мне знать, что Киленски не в сговоре с отравителями? Что, если ему приказали найти только двенадцать подносов с испорченным мясом, чтобы усыпить наши подозрения? Здесь должно быть семнадцать подносов с плохой едой. И на мосту должен быть кто-то, кто сумеет отличить плохие от хороших. Я хочу, чтобы вы, Ревсон, попробовали еду с одного из подносов, объявленных Киленски безопасными.
– Вы хотите… А если существует ничтожный шанс, что Киленски ошибся, то вы убьете меня ботулизмом? Не стану я этого делать! Я вам не подопытный кролик!
– Тогда мы испытаем несколько подносов на президенте и его гостях. Королевские персоны в роли подопытных кроликов – это войдет в историю медицины. А если господа откажутся есть, мы накормим их насильно.
Ревсон собрался было сказать, что с тем же успехом они могли бы накормить насильно и его, но внезапно передумал. У Картленда, видимо, не было пока возможности сообщить пассажирам президентского автобуса, как отличить зараженные подносы. Кроме О’Хары, только Ревсон знал, как это сделать. Он развел руками:
– Бог знает, что еще вы придумаете, но я доверяю медикам, которые вели проверку. Если они говорят, что остальные подносы безопасны, то я им верю. Так что получайте вашего подопытного кролика из народа.
Брэнсон пристально вгляделся в его лицо:
– Почему вы передумали?
– Знаете, Брэнсон, ваша подозрительность переходит всякие границы. Судя по лицу вашего помощника, он со мной согласен. – Ревсону показалось совсем нелишним посеять несколько зерен раздора. – Некоторые могли бы даже счесть это признаком слабости или неуверенности. Я согласился, потому что вы мне что-то не очень нравитесь. Любая броня может дать трещину. Я начинаю думать, что ваша вера в собственную непогрешимость покоится на чересчур шатких основаниях. Кроме того, простых людей легко заменить, другое дело – короли и президенты.
Брэнсон неопределенно улыбнулся и повернулся к Тони:
– Поставь сюда десять незараженных подносов.
Тот выполнил приказание.
– Итак, Ревсон, какой из них вы желаете попробовать?
– Вы кое-что упустили, Брэнсон. Ведь вы подозреваете меня в том, что я знаю, как отличить подносы с отравленной едой. Может быть, вы сами сделаете выбор?
Брэнсон кивнул и указал на один из подносов.
Ревсон подошел, взял указанный поднос, медленно и осторожно обнюхал еду. Незаметно проведя кончиками пальцев по внутренней стороне ручек подноса, он не обнаружил никаких знаков. Этот поднос был нормальным. Ревсон взял ложку, вонзил ее в центр покрытого коричневой корочкой мясного пирога и попробовал начинку. Он поморщился, прожевал, проглотил, потом повторил все сначала и с отвращением отставил поднос.
– Не в вашем вкусе? – заметил Брэнсон.
– Будь я в ресторане, то отослал бы это назад на кухню. А еще лучше, вывалил бы на голову шеф-повара. Тот, кто это приготовил, не может считать себя поваром.
– Как по-вашему, пища отравлена?
– Нет. Просто невкусно.
– Вы не могли бы попробовать еду еще с одного подноса?
– Нет уж, спасибо. Вы говорили только об одном.
– Ну же, соглашайтесь, – настаивал Брэнсон.
Ревсон поморщился, но подчинился. Следующий поднос тоже оказался хорошим. Ревсон повторил с ним ту же процедуру, что и с первым, но не успел он закончить, как Брэнсон протянул ему третий поднос.
У этого на внутренней стороне ручки была пометка.
Ревсон ковырнул корочку, подозрительно принюхался, попробовал кусочек и сплюнул.
– Не знаю, отравлена эта еда или нет, но по вкусу и запаху она противнее двух предыдущих, если такое вообще возможно.
Он сунул поднос доктору Киленски, который обнюхал его и передал своему коллеге.
– Ну? – спросил Брэнсон.
Киленски нерешительно сказал:
– Может быть, здесь пограничный случай. Нужно сделать лабораторный анализ. – Он испытующе посмотрел на Ревсона. – Вы курите?
– Нет.
– Пьете?
– Только на днях рождения и на похоронах.
– Возможно, в этом все дело. У некоторых некурящих и непьющих вкусовые ощущения чрезвычайно остры, и они лучше чувствуют запахи. Видимо, Ревсон из их числа.
Никого не спрашивая, Ревсон обследовал еще шесть подносов, затем обернулся к Брэнсону:
– Хотите узнать мое мнение?
Брэнсон кивнул.
– Большинство, хотя и не все из этих подносов не годятся, что бы вы под этим ни понимали. Часть из них откровенно попахивает. Мне кажется, все они заражены, но в разной степени.
Брэнсон посмотрел на Киленски:
– Это возможно?
– Так бывает, – с досадой ответил врач. – Концентрация этих микробов в пище может быть различной. Только в прошлом году в Новой Англии отравились сразу две семьи. Десять человек обедали вместе. Среди прочего все они ели сэндвичи с мясным паштетом. Пятеро умерли, двое заболели, а троим ничего не сделалось. Там тоже был ботулизм.
Брэнсон и Ван Эффен отошли в сторонку.
– Ну как, достаточно? – спросил Ван Эффен.
– Вы хотите сказать, что нет смысла продолжать проверку?
– Боюсь, вас перестанут воспринимать всерьез, мистер Брэнсон.
– Согласен, хотя мне все это не нравится. Беда в том, что нам приходится полагаться только на слово Ревсона.
– Но он обнаружил в общей сложности двадцать подозрительных подносов. На три больше, чем нужно.
– И кто это говорит?
– Ревсон. Значит, несмотря ни на что, вы ему все-таки не доверяете?
– Он слишком спокоен, слишком непринужденно держится. Он хорошо обучен, прекрасно знает свое дело, и я абсолютно уверен, что это не фотография.
– В фотографии он тоже должен разбираться.
– Не сомневаюсь.
– Значит, вы продолжаете рассматривать это как случай умышленного отравления?
– Откуда это знать нашей широкой зрительской аудитории? Кто сможет мне возразить? Микрофон только один, и он у меня в руках.
Ван Эффен посмотрел в южный конец моста:
– Идет второй автофургон с едой.
Брэнсон в срочном порядке расставил телекамеры, рассадил почетных гостей и журналистов. Темные грозовые облака с запада продолжали неуклонно приближаться. В размещении тех, кто занимал стулья, произошла только одна перемена: место Хансена занял вице-президент. Камеры заработали, и Брэнсон, сидевший рядом с президентом, начал говорить в микрофон:
– Я призываю телезрителей Соединенных Штатов и всего мира стать свидетелями ужасного преступления, которое было совершено на этом мосту около часа назад. Надеюсь, это преступление убедит вас в том, что преступники – не обязательно те, кто преступает закон. Посмотрите на этот автофургон, на откидной стойке которого разложены подносы с едой. На первый взгляд безвредная, хотя и не слишком аппетитная еда – точно такую же подают пассажирам во время дальних авиарейсов. Но действительно ли эта еда безвредна?
Брэнсон повернулся к человеку, сидевшему рядом с ним с другой стороны, и камера показала их обоих.
– Перед вами доктор Киленски, ведущий судмедэксперт Западного побережья. Специалист по отравляющим веществам. Скажите, доктор, вся ли эта еда безвредна?
– Не вся.
– Говорите громче, доктор.
– Не вся эта еда безвредна. На некоторых подносах она заражена.
– И сколько таких?
– Половина. Возможно, больше. У меня нет здесь возможности сделать лабораторный анализ.
– Значит, еда заражена. То есть инфицирована. Что это за инфекция, доктор?
– Это ботулизм, главная причина серьезного пищевого отравления.
– Насколько серьезного? Может ли оно привести к смерти?
– Да, может.
– И часто ли такое случается?
– Довольно часто.
– Обычно такое отравление происходит из-за того, что пища испортилась, э-э, естественным образом?
– Да.
– Но эту культуру можно вырастить и искусственным путем, в лаборатории?
– Это слишком вольно сказано.
– Но мы рассказываем об этом случае людям, далеким от медицины.
– В принципе, да.
– Можно ли заразить такой искусственно выращенной культурой вполне доброкачественную пищу?
– Полагаю, что да.
– Да или нет?
– Да.
– Спасибо, доктор Киленски. Это все.
Ревсон, которому еще не вернули фотоаппарат, вместе с доктором О’Харой сидел в машине «скорой помощи».
– Для человека, который никогда не был в зале суда, Брэнсон великолепно разбирается в ведении судебного процесса.
– Это все благодаря телевидению.
Брэнсон продолжал:
– Довожу до сведения всех, кто сейчас нас смотрит, что власти – военные, полиция, ФБР, правительство или кто там еще – предприняли преднамеренную попытку убить или как минимум вывести из строя тех из нас, кто захватил президентскую команду и этот мост. На мосту находится человек, который знал, как отличить хорошую еду от плохой, и должен был проследить, чтобы подносы с отравленной едой попали тому, кому они предназначались, то есть мне и моим товарищам. К счастью, эта попытка провалилась, но произошел несчастный случай, о котором я расскажу позже. Тем временем обращаю ваше внимание на то, что сюда прибыла еще одна машина с едой.
Телекамера услужливо предложила этот факт вниманию зрителей.
– Кажется невероятным, чтобы власти были настолько глупы и попытались вновь разыграть тот же гамбит, но, с другой стороны, они уже показали свою глупость. Поэтому сейчас мы с вами выберем наугад три подноса – для президента, короля и принца. Если они останутся живы, мы сделаем справедливый вывод, что еда не заражена. Если же эти трое серьезно заболеют или, хуже того, умрут, то весь мир поймет, что винить в этом нужно не нас. Мы здесь поддерживаем постоянную связь с полицией и военными властями на берегу. У них есть одна минута, чтобы сообщить нам, заражена эта еда или нет.
Мэр Моррисон вскочил на ноги. Ван Эффен приподнял свой «шмайссер», но мэр его проигнорировал и обратился к Брэнсону:
– Не могли бы вы, несмотря на вашу личную неприязнь к президенту и его гостям, выбрать для ваших экспериментов людей, которые занимают не столь высокое положение?
– Например, вас?
– Например, меня.
– Дорогой мэр, ваше личное мужество неоспоримо. Однако ваш интеллект вызывает сомнения. Если на ком-то и проводить испытания, то именно на этих трех людях, которые сегодня особенно важны для Соединенных Штатов. Их преждевременный уход со сцены оказал бы максимальное воздействие на возможных отравителей. В старину рабы пробовали пищу своих господ. Будет очень забавно поменяться ролями. Пожалуйста, сядьте.
– Ублюдок с манией величия, – заметил Ревсон.
О’Хара кивнул:
– Брэнсон именно таков, и даже гораздо хуже. Он прекрасно знает, что новая порция еды не может быть испорчена, и тем не менее устраивает весь этот цирк. Он не просто наслаждается ролью шоумена, он испытывает поистине садистское удовольствие, унижая президента.
– Вы думаете, у него неладно с головой? Психическое заболевание?
– Я не психиатр. Брэнсон мог бы получить то, чего он хочет, без всяких театральных представлений и телешоу. Он наверняка имеет зуб против общества в целом и президента в частности. Конечно, эта авантюра затеяна им ради денег, но не только ради них. Брэнсон жаждет всемирной известности.
– В таком случае он действует правильно. Собственно говоря, он довольно далеко продвинулся. Похоже, он за что-то себя вознаграждает, бог знает, за что именно.
Они проследили за тем, как президенту и его гостям принесли три подноса с едой.
– Думаете, они это попробуют? – спросил О’Хара.
– Они все съедят. Они ни за что не допустят такого унижения, чтобы их насильно кормили на глазах миллионов телезрителей. Храбрость президента общеизвестна – вспомните его послужной список во время Второй мировой войны на Тихом океане. Кроме того, как президент, он должен быть примером для нации. Если сейчас он откажется есть, а его гости нет, то он с треском провалится на очередных выборах. Соответственно, и его нефтяные друзья могут потерять лицо, если президент будет есть, а они – нет.
И они ели, все трое. После того как Крайслер, выйдя из президентского автобуса, отрицательно покачал головой, Брэнсон кивнул в сторону подносов. Президент, который никому не позволил бы оттеснить себя на задний план, первым взял в руки нож и вилку. Нельзя сказать, что он ел с большим аппетитом, но все же методично уничтожил примерно половину и только после этого отложил приборы.
– Ну и как? – спросил его Брэнсон.
– Я бы не стал предлагать подобное блюдо своим гостям в Белом доме, но это было вполне съедобно. – Несмотря на глубочайшее унижение, которому его подвергли, президент сохранял удивительное самообладание. – Хотя немного вина не помешало бы.
– Через несколько минут вам подадут его сколько угодно. Думаю, что многие из присутствующих теперь также не откажутся подкрепиться. Кстати, к сведению тех, кто еще не потерял интерес: завтра в девять утра мы установим вторую порцию взрывчатки. А теперь нельзя ли направить камеры вон на те носилки?
У носилок, закрытых простыней, стояли двое мужчин. По знаку Брэнсона они откинули верхнюю часть простыни. Телекамеры крупным планом показали белое осунувшееся лицо мертвого человека, на десять бесконечно долгих секунд задержались на нем, а затем вернулись к Брэнсону, который сказал:
– Это Джон Хансен, ваш министр энергетики. Причина его смерти – ботулизм. Вероятно, впервые в истории преступник обвиняет законные власти в убийстве. Пусть это и непреднамеренное убийство, тем не менее я предъявляю им свое обвинение.
Хагенбах разразился потоком ругательств. Отдельные фразы, например «порочный извращенец, мерзкий, отвратительный ублюдок», еще можно было различить, но все остальные выражения были непечатными. Ньюсон, Картер, Мильтон и Квори мгновенно замолчали, но по их лицам было видно, что они полностью солидарны с суждениями директора ФБР. В конце концов Хагенбах, будучи всего лишь человеком, выдохся.
– Он выставил нас в очень дурном свете, – произнес Мильтон с замечательной в данных обстоятельствах сдержанностью.
– В дурном свете? – Квори остановился, словно подыскивая слова. – Если он еще раз устроит такое – если мы еще раз устроим такое, – то полстраны будет на его стороне. Что делать дальше?
– Подождем сообщений от Ревсона, – сказал Хагенбах.
– От Ревсона? – вяло протянул адмирал. – Он уже отличился.
– Сто против одного, это не его вина, – заявил Хагенбах. – И не забывайте, окончательное решение было за нами. Мы несем коллективную ответственность, джентльмены.
Все пятеро расселись вокруг стола, неся эту невыносимую ответственность, и каждый чувствовал себя атлантом, державшим на плечах свой собственный мир.
О проекте
О подписке