Цитаты из книг автора «Алиса Гордеева»

– Не уходи, – едва слышно бормочу в губы Даньке, пока страх всё туже и туже сжимает в тисках моё сердце. И Кротов это чувствует. Потому и молчит, потому и руки мои отпускает, чтобы уйти, чтобы защитить меня от беды. А я, кажется, только сейчас понимаю, что он имел в виду, когда говорил о страхах. Я теперь тоже боюсь «не успеть». «Я люблю тебя», – рваными жестами ору в тишине, стоит Даньке ухватиться за ручку двери. «Я тебя тоже», – улыбается он в ответ, а потом исчезает в тумане холодного утра.

– Этот квест всё изменил, – произносит Данила в темноту. Его голос снова наполняется медовыми нотками, тёплыми, обнадёживающими. – Я наконец понял, что счастливыми нас делают не вещи, не обстоятельства, не маски, а люди, которых любишь, ради которых живёшь. Ванька, сам того не ведая, делал меня таким, а сейчас ещё и ты… Лер, чёрт подери, я счастливый человек – у меня теперь есть ты!

– Песня давно закончилась. – Путаясь пальцами в волосах Дани, позволяю ему проложить дорожку невесомых поцелуев от краешка моих губ до мочки уха. – Ну и что, – глухо отвечает он и прокладывает дорожку из поцелуев вдоль линии подбородка к губам. – Рана большая – антисептика нужно много! – Смотри, как бы не развилось привыкание, – язвительно подмечаю, но Даня тут же затыкает мне рот очередным поцелуем. – Поздно, Лера, – произносит спустя мгновение и снова тянется к моим губам. – Я, кажется, влип по полной. «Я, кажется, тоже», – думаю про себя, всё ещё страшась глубины своих чувств.

Кто бы мне раньше сказал, что поцелуи куда вкуснее самого изысканного десерта, ни за что не поверила! Да что там – глядя на то, как мама каждое утро таяла в руках отца, пока тот бормотал ей на ушко ласковые слова и нежно целовал, я морщилась, словно от варёного лука, а теперь… теперь и сама без остатка пропадаю в любви.

Лёгкое касание губ – нежное, неловкое, окутанное мягким теплом и слепым отчаянием: я не могла поступить иначе! Но если начать поцелуй смелости мне хватило, то опыта явно недостаёт, чтобы сделать его незабываемым, способным заглушить Данькину боль. Я боюсь, что Кротов вот-вот оттолкнёт меня, рассмеётся: серая мышка возомнила себя гуру любви! Куда мне до Громовой или до той армии поклонниц, что томно вздыхают по Даниле ночи напролёт? И всё же я не отступаю. Неумело захватываю в плен его губы: моя цель – отогреть его сердце, пусть даже ценой своего. Вон как моё колотится в груди, напуганное безрассудной смелостью и до беспамятства влюблённое. Или это Данькино так неистово барабанит по рёбрам?

– Ты не понимаешь… – От его пропитанного горечью голоса у меня на глаза наворачиваются слёзы. – Эта песня… она напоминает мне… о том дне… об аварии… – Тогда давай заменим твои воспоминания. – Пока Даня собирается с мыслями, обвиваю его шею руками, не оставляя ни единого шанса на побег.

– Не выдумывай! – Забросив в костёр очередное полено, Даня оборачивается ко мне и вмиг согревает меня улыбкой. – Если нас ещё не нашли, значит, просто не время. Болит? – Всё нормально. – Теперь моя очередь отворачиваться. Как же плохо я разбираюсь в людях: вместо того чтобы признать в моём лице виновницу всех бед, Даня находит слова поддержки! Мой чуткий, необыкновенный Клоун, которого я по ошибке ненавидела целых два года…

Утыкаюсь носом в мягкую ткань толстовки на его плече. Она пропиталась дымом от костра, илистой сыростью, пылью старого чердака, а еще она пахнет Даней. Никогда бы не подумала, что буду так жадно вдыхать чужой аромат, тонуть в нем, растворяясь без остатка. Данила зарывается пальцами в моих волосах, бесхитростно делится со мной своим теплом, согревает нежностью, шумно дышит. О чем-то думает. А я прикрываю глаза, чтобы скрыть слезы: моя глупая месть изумительно точно вернулась ко мне бумерангом, угодив в самое сердце.

– Лер! – Данила будто чувствует моё напряжение и останавливается. Развернувшись, обхватывает меня за плечи и до боли сжимает. – Я не знаю, что нас ждёт за ближайшим поворотом, как скоро мы выйдем к трассе и когда вернёмся домой, но одно я тебе обещаю точно: больше никто и никогда пальцем тебя не тронет! – А ты? – Мне нет дела до окружающих. Никогда не было. Мой мир по-прежнему вертится вокруг Кротова, правда, отныне совсем в другом направлении: если раньше сердце горело ненавистью, то теперь – чем-то иным, куда более сильным, мощным и беспощадным. Если это не любовь, тогда что? – За себя не ручаюсь, – обжигает словами Даня и, ослабив хватку, одной рукой тянется к моей щеке. Мне бы возмутиться, обидеться, отойти, но я безмолвно утопаю в нежности едва уловимого прикосновения. – Я хочу тебя трогать, – виновато признаётся он и продолжает умелыми движениями сводить меня с ума. – Не лишай меня этого удовольствия! – Дурак! – Кусаю губы, чтобы не улыбнуться в ответ и ненароком не кивнуть: ни к чему Кротику знать, что я и сама до невозможного привыкла к его рукам. – Тебя засмеют, если заметят рядом со мной. – Пусть только попробуют! – Ты рискуешь стать изгоем, как я. – Скорее, тебе светит стать королевой! – А что, если я не захочу? – Здесь без вариантов, Мышка! – Данила игриво щёлкает меня по носу, а я надуваю губки. – Опять эта «Мышка»! – Тебе не нравится? – искренне недоумевает Данила, – А тебе по душе, когда я зову тебя Кротиком? – Когда ты – да! – совершенно серьёзно отвечает Даня, беззастенчиво зависая взглядом на моих пылающих от смущения щеках. – У тебя забавно выходит! – Правда, Кротик? – копирую слащавую интонацию Громовой, а Данька начинает заливисто хохотать. – Да, моя Мышка! – бросает между делом, а потом резко замолкает, видимо, осознав, что сболтнул лишнего. Непринуждённая атмосфера тотчас сменяется неловкостью наших взглядов – слишком близких, чересчур откровенных и до безумия смущённых, голодных до тепла и нежности и, кажется, безвозвратно влюблённых.

– Думаешь, нам позволят снять маски? – Считаешь, мы должны спрашивать разрешения? – С губ Кротова слетает небрежный смешок, а я ловлю себя на мысли, что завидую: мой покалеченный жизнью мальчик бесстрашно смотрит вперёд, а я сломалась под тяжестью чужих сплетен и никак не расправлю крылья.