Глава 2. Следствие вели…

– Ты замечала, Римуш, что во всех архивах одинаковый запах?

– А ты замечал, Павлинсикй, когда ты меня называешь на армянский манер, я зеленею, – Римма сделала трудный шаг вниз с последней ступеньки, Сергей предусмотрительно отскочил от тяжелой руки подруги, предвидя толчок в спину или шлепок по голове. Ведь он шёл первый по лестнице в подвал, которая освещалась брызжущим лучом из треснувшего плафона над дверью в архив. А подругу и ее дурной нрав, привыкнуть к которому он смог не сразу, знал хорошо. Жалел и понимал. После аварии она стала другой, грузной, несговорчивой, странной и… грубой, но от этого не менее любимой. Хотя Римму его любовь никак не тревожила, он был скорее корешем, братаном, удобным человеком, вот и крутила как хотела. Он думал, что это единственная женская черта, оставшаяся при ней. Крутить мужиками по своему желанию и настроению. Но Сергей никогда не злился. И мечтал, что однажды подвернется случай, произойдёт чудо, и она его заметит. С другого ракурса. Хотя, он считал, без ложной скромности: все ракурсы у него хороши. И Фирочка из центрального архива это не раз говорила, в комнатушке, использующейся сотрудниками как столовая. Иногда даже кричала на продавленном старом диванчике, как он хорош. Но Сергей любил не Фирочку, и не Лизу из прозекторской, и не начальника отдела кадров из ГУВД. Статный, всегда приятно пахнувший, в идеально выглаженных вещах из химчистки, отполированных до блеска полуботинках (другую обувь он не признавал), любил Римушу. Сослуживцы подтрунивали иногда, мол, с киборгом спать, надо машинного масла запастись для смазки, или советовали вместо цветов купить новые запчасти. Сергей, пресекая шуточки, радовался, что работал судмедэкспертом в другом отделе и районе, и по службе с Риммой не пересекался.

⠀

В архивах и правда стоял специфический запах. Стойкий. Не меняющийся при смене локаций и помещений. Римма всегда думала – так пахнет история. Прогоркло, с ноткой землистого запаха, как смердит им на похоронах, с нотками мускуса и дешёвого кофе, а еще история пахнет сажей, так вонял блокадный хлеб, и тянет от старых газет.

⠀ Знакомый архивариус Фирочки, белозубый и беловолосый как старый король Эльфов, Аркадий Натанович, загодя выложил копии газет за нужный период. И ждал в отсеке, напоминающем гальюн на шхуне, сидя на низенькой тахте, гостей. Отчего казалось, что тот сидит на нужнике. Римма поздоровалась, не преминув хохотнуть в кулак. Его эльфийское величество большим и указательным пальцем провёл по козлиной бороде, тоже белой, поплевал на ладонь и пригладил свалившуюся на ухо, упрямую прядь. Прихлопнул к макушке. Оттопырив мизинец, манерно отпил из костяной кружечки растворимый кофе и указал рукой на пачки бумаг.

– Все что просили, милостивые господа! Низкий поклон при встрече Фирочке. Только ради нее, кх-кх-ым, так заморочился. Напряжение дикое доставил помощнику. Все это искать, сканировать, ксерокопировать. Уф, ой-вэй.

⠀ Тут уже Сергей хмыкнул в кулак, едва сдерживая смех. Римма без реверансов устало уселась за стол на единственный стул перед кипой документов. Включила светильник. Не обращая внимания на старого эльфа, деловито указала кивком другу, чтоб тот сел рядом. Сергей повертел головой, в поисках подходящего предмета мебели, не обнаружив, остался стоять. ⠀

Римма впилась глазами в текст на бумаге. Сергей понял важность найденной информации и тут же навис над документами рядом. Боясь дышать, чтоб не вызывать раздражение подруги.

«18 сентября 1967 года в частном секторе на окраине города Д. разыгралась кровавая драма. У себя на даче были жестоко убиты первый секретарь горкома партии В. Н. Шепелев вместе с женой О. П. Шепелевой. Было проведено расследование. Вместе с Шепелевым на даче проживал шестнадцатилетний Прохоров, приходящийся Шепелеву двоюродным братом. Прохоров с рождения был признан умственно отсталым, но Шепелев благодаря связям не сдал его в соответствующее учреждение. Фактически брат выполнял роль прислуги на даче и следил за ней в отсутствие хозяина. Было установлено, что в тот роковой вечер Прохоров дождался, когда заснут хозяева, взял топор из кладовки, поднялся к ним на второй этаж и зарубил мужа с женой. Шепелев был убит во сне первым же ударом топора в лоб, чуть позже убийца расправился с супругой, повредив лезвием топора ей артерию на шее. После зверского убийства Прохоров отправился спать на первый этаж. Утром на дачу прибыл шофер Шепелева. Он обнаружил тела убитых и вызвал милицию. Убийца скрыться не пытался и был задержан на месте».

⠀

– Вот тебе и цветочек аленький, – Римма стукнула кулаком по столу от возбуждения.

– Ничего не понимаю, – Сергей осел и распластался на каменном полу старого архива, вытянув ноги. – Это ж что за зверёныш такой.

– Ты так ничего и не понял? Это дело вёл мой отец! Он утверждал, что эту парочку убил не родственник. Мне бабка рассказывала, а ей ее мать. И фотки эти она долго хранила из газет не случайно. И смерть отца уже кажется вовсе неслучайной, спустя годы, когда он решился опять документы поднять. Смекаешь? Дело не чисто!

– Взяли не того?

– Именно! Нам нужен Прохоров.

***

Когда пришел ответ на запрос по делу Прохорова, как и ожидала Римма – предполагаемый убийца был признан виновным и отправлен в психиатрическую больницу на принудительное лечение. Они с Сергеем прикинули, что «злодей» вполне себе может быть жив. Как и те, кто в то время работал в больнице. Но это направление расследования она решила отложить на потом. Ее, как женщину, видящую чуть больше остальных, волновали детали из ночного сна. Не выходила из мыслей синяя дверь, причем говорящая. Она всплывала в видениях призраком и тут же исчезала или видоизменялась. Но все чаще разговаривала с ней чётче и внятнее, без намёков. В последнем «приходе» дверь указала направление расследования. Дом, где произошло убийство. Римма понимала – отпуск к концу, одной не справиться. А доверять расследование посторонним – попахивает соседством с Прохоровым. Если он еще жив. И если он «не излечился», в чём майор Киборг нисколечко не сомневалась. Тот, кто держит до сих пор руку на пульсе этой мутной истории – сделает так, чтобы старик никогда не заговорил.

⠀

Римма набрала из города помощнику.

– Зотов, что там на повестке?

– Товарищ майор, я уже потерял вас, тут на ваше имя в отдел письмо. Звоню, звоню, все вне доступа.

– И хрен с ним с письмом. Ты мне нужен. А то цветочек каменный у мастера не выходит, – Римма услышала, как Зотов поперхнулся в трубку, прокашлялся, давясь от смеха, продолжил:

– Ну, э-э, кха-кхе, м-м, как бы это…

– Ты че там опять в сортире? – перебила Римма, хотя уже привыкла к придурковатой реакции лейтенанта на все ее заезженные шуточки «кому за сорок».

– Как бы это, половину слов не разобрать на конверте. Ну это, я не вскрывал…

– Продолжай, че телишься, знаю же – вскрыл, озабоченный мой. Что там?

– Ну озабоченный это, мягко говоря, про другое.

– Мягко говоря, лейтенант, это вообще не про тебя…

– Я попытался дешифровать.

– Ну, не томи поручик, с корабля на бал, бляха-Цокотуха, дешифровщик нашёлся…– секунду прослушав в трубку смешки, хотела уже матюгнуться, но Зотов упредил:

– На смеси жемайтского диалекта, белорусского, русского.

– Чего-о? – Римма шумно выдохнула. Зотов выждал.

– Я отправил на экспертизу в почерковедческий отдел, ну это, взял на себя, так сказать…

– Чую, на мое место метишь, взял он на себя, давай уже, ближе к телу, – Римма даже не замечала, что строчит как из пулемета жаргонизмами – смесью слов из фени и рабочих шуточек. Она – дочь мента, внучка нквдшника, правнучка городового. Иначе она даже думать не могла, не то что разговаривать.

– И знакомому историку показал.

– Соловей, лето кончилось, осень, хорош петь, ну-у-у…

– Писала женщина, по фразеологическими… Хм…

– Ты щас выдержал паузу, чтоб меня к когтю прижать, типа, Киборг щас должна спросить че это, да?

– Нет, к-хм, ну это… В общем, так писали в XIV-XVII веках. Очень грамотные люди. На территории Княжества Литовского. А тогда в него входили кое-какие и наши территории.

– То есть, ты хочешь сказать, что бумага была в средние века? Ее ты, конечно, не отдал на экспертизу? Отпечатки там проверить? Уже сам все заляпал, верно понимаю?

В трубке повисло молчание.

– Письмо кому-то адресовано, Пинкертон долбаный?

– Да. Вам. Без фамилии. И приписано: «Из дома Фёклы по отцу Тимофеевой».

– А штампики-то, штампики глянь?! На конверте.

– А-а-у-э, нет их.

– В конверте че есть еще, клювом поводи?

– Да, нашёл! Шелуха как от тыквенных семечек, что ли

– Ладно, приеду, вручу тебе медаль с закруткой на спине. Похоже, вырисовывается цветочек аленький. Отправь, на химико-биологическую, скажи, срочно. Я приказала.

***

Римма заскочила домой перед возвращением в деревню. Заварила в керамическом чайнике лавандовый чай, вышла с чашкой на застекленную лоджию. Оттолкнула пластиковую створку и вдохнула вечерний переспелый воздух. С двадцать пятого этажа были видны лишь макушки малоэтажек и россыпь домиков частного сектора, будто Творец раскидал зерно для небесных курей. Брызнуло гуашью аметистового колера светило по крышам, выстрелило сквозь угрюмые тучи цветом физалиса, погладило нежно лучом щеку Риммы, скользнув по стеклу, исчезло. Отправилось на ночной покой. И тут же из-за туч показалась седая луна. Римма допила чай, закрыла окно, и достала колоду карт.

Пыхтела и коптила свечка, одна за другой выпадали карты Звезда, Луна, Отшельник. И так раз за разом. Метафорические показывали ту же картинку. Римма злилась, потому что не могла найти ответ. Женщина, со способностями, что-то скрывает, но кто она? Кто она? Римма отложила карты, поблагодарив. И встала в позу столбового стояния. Лучший способ концентрации и расслабления одновременно, по мнению Риммы. Эта практика когда-то подняла ее с койки, когда врачи предвещали инвалидность. Сначала, казалось, по коже лица побежали муравья, щекоча лапками. После легкого головокружения рассеялся шум в ушах, приятное тепло разлилось в груди, а живот затрепетал. Туман в голове испарился и отчетливо появился образ девушки в длинном расшитом платье. В лесу. Слышно незнакомую речь. Эхом ржание коня. Римма почувствовала запах трав. Ты кто? Обернись! Повернись, я приказываю. Молю, посмотри на меня! Девушка, словно услышав, медленно повернула голову. Ну, здравствуй! Чуйка не подвела! Это ведь ты была на телеге. Ты! Куда же ты направлялась? И кто мальчишка?

Римма почувствовала, как под жирком, где-то в подвздошье ее рыхлого, при ближайшем рассмотрении напоминающего пареную репу живота зажгло. В ушах зазвенело, будто приближается тройка коней с бубенчиками. Хлопок в ушах такой, если бы соседский мальчишка из тринадцатой квартиры решил бы подшутить над ней, у уха рванув хлопушку. Помутнение, поплыли желтые круги. Лимонные, мандариновые, цвета спелого авокадо, апельсиновые, тыквенные пузыри. И друг за другом лопались, словно мыльные. Под ложечкой засосало. Выделилась слюна. Римма знала – это после прихода отходняк. Отходняк. Да. Иначе не назвать, наверное, он такой у алкашей. Женщина осторожно распрямилась и потянулась, мысленно попрощавшись с видениями, пытаясь зафиксировать в памяти детали. В такие моменты она радовалась, что завязала с холотропным дыханием. Те приходы были сродни наркоманским, изучила тему досконально в больнице после сильных обезболов. И ускользала в холотропной практике нить расследования, приходили люди из прошлых поколений, сбивали с толку своими действиями, и Римма путалась, кто свои. Кто чужие, так, поболтать пришли. Но встреча с «иноагентами» всегда была яркой по ощущениям, и эта тонкая, хлипкая грань, когда ты между жизнью и смертью. Иногда в реальность возвращаться не хотелось. Этим практика опасна. Были не вернувшиеся. И майор Киборг прекратила, ведь сидит, не дремлет внутри боец, которому надо спасти планету. После каждого закрытого дела Римма говорила себе: «Все, хватит! Пенсия, санаторий, имеешь право! Последний злодей и на покой». И в тот же день. Если не час. Появлялся новый холодный.

⠀

Римма открыла глаза сфокусировала взгляд на затухающей, казалось, подмигивающей свече. В одном ухе по-прежнему шумело, но она привыкла. К бесконечному белому шуму после аварии. Другое как локатор, зато чутко стало улавливать непривычные звуки, иногда она слышала четко звонок, который раздастся через минуту или шаги человека, идущего по лестнице, хотя жила со звукоизолированными стенами в дальнем углу межквартирной площадки. Женщина долго привыкала к своим необычным способностям, а когда привыкла – стало тошно от себя. Изгой, инок, пришелец. И кому я могу понравиться? Только таким же, как Серж. Человеку нравится копаться в кишках, взвешивать печенку, принюхиваться к мёртвой плоти с упоением маньяка и рассматривать. Иногда ей чудилось, что на нее он смотрит также. Как на труп. Сергей, вспомни… Сейчас он позвонит, раз, два…

– Алло. Ну что?

– Как ты это делаешь? Хотя, Римуш, ты завещала уже свое тело для изучения?

– Ты щас серьезно? Вот по этому вопросу позвонил? – она прижала трубку к уху плечом, доплелась до ванной и включила воду на полную.

– Нет, але, не слышу. Я по важному вопросу, и да, утра не подождать. Ты вот обмолвилась про двадцать девять трупов. Помнишь?

– Нет, не припомню. – Римма выключила воду и напряглась. Испугавшись, что начались провалы в памяти.

– Ты ведь рядом, так?

– Ну да, – в динамике что-то брякнуло, зашипело, и через минуту уже бренчал домофон.

Долговязый, одетый как всегда с иголочки, в любое время дня и года Сергей бережно снял с шеи кашне, повесил на крючок, снял перчатки, затем кашемировое полупальто натянул на плечики, разулся и аккуратно, по направлению носками к двери поставил начищенные ботинки. Римма ждала, вздыхая и поджимая губы. Как только гость захотел пройти в комнату, преградила грудью проход указывая кивком на кухню.

– Ненадолго! Чай, улун?

– Спасибо!

– А улунов не держим, цейлонский байховый, у бабы Феклы экспроприировала в чулане. Запасы, видать с 60-х еще. Она поставила перед патологоанатомом когда-то бывшую желтой картонную коробку с изображением слона в попоне. В надежде, что ухажер начнет понимать шутки. Но Сергей развернул коробку, понюхал, прищурился, поднес к настенной лампе, покрутил как древний артефакт. И вынес вердикт:

– Новодел.

– Ясно, – Римма тут же выкинула пустую упаковку в мусорное ведро, едва улыбнувшись.

– Так вот. Про двадцать девять трупов.

– Помедленнее, я записываю.

– Что ты, в самом деле, Римуш. Ну ладно, раскусила, не говорила. Нарыл сам. Полез чисто из изыскательных соображений почитать в архивах информацию о тех местах, что было. Чего не было. И вот какой казус обнаружил. Зачитываю, присядь. «Осенью 1977 года обернулась для работников следственных органов г. Д страшным потрясением. Один из грибников набрел на небольшую поляну километрах в пяти от городской черты, где увидел подозрительные холмики. Бдительный гражданин обратился в милицию, и уже через день прибыли сотрудники местного УВД. Следственная бригада обнаружила в лесополосе тайное кладбище – было обнаружено 29 расчлененных тел без гробов». Ну ты понимаешь, меня заинтересовала изначально следующая инфа. Поэтому стал копать.

– Понимаю, не злоупотре…блять вниманием, – Римма намеренно сделала акцент на последних двух слогах. Сергей дернул плечами, будто терпел по-маленькому и продолжил читать: – «Это было ЧП союзного масштаба. Москва немедленно взяла дело под контроль, о находке был уведомлен сам министр Щелоков. Дело строго засекретили. Прибывший из столицы комитет следователей высокого ранга взял расследование в свои руки, но местные сотрудники УВД, бывшие на хорошем счету, принимали участие в расследовании. Выяснилось, что все тела похоронены без одежды, скелеты принадлежали подросткам и молодым людям – самому старшему ориентировочно двадцать два-двадцать пять лет на момент смерти. Большая часть – девушки. Трупы были закопаны не в один день – степень их разложения однозначно указывала на то, что могилки появлялись постепенно в период более десяти лет. Самая свежая могила (которая и привлекла внимание грибника) была выкопана не раньше, чем полгода назад».

– Занимательно…

Римма встала, с трудом разогнув больную ногу и принялась расхаживать по кухне, не замечая кумачового бархата восхода. Заря заискрилась перламутром, женщина прищурилась от яркого света и лишь, когда рассвет скрылся за бродячей стаей серых туч, задумалась о смысле жизни. На что она с Серегой потратила бесценную ночь? Широко зевнув, посмотрела на него, кивающего носом, но все такого же «с иголочки» как из стерильной лаборатории колба: продезинфицированный, уютный, надежный.

– Твоя версия? – отогнала дурные мысли после ночного бодрствования Римма, напялив маску делового мента.

Сергей очнулся, тряхнул головой, снял очки, которые оставили глубокий след на его тонком длинном носу. Потер переносицу, потом очки салфеткой. Покрутил во все стороны глазами. И буднично ответил:

– Без эмоций если, попахивает какими-то медицинскими опытами. Все, повторяю, все тела были изувечены. Травмы, подтвердила экспертиза, были нанесены всем при жизни. Кроме одного. Тридцатого. Это я накопал в газетенке. Эту находку к делу не приобщили. Мол, своей смертью умер, и ладненько. Дело закрыли, тела перезахоронили где-то, наверняка, среди бесхозных. Знаешь, почему?

– Чуйка меня никогда не подводит. Щас…– Римма постучала по лбу пальцем. Так дятел долбит по дереву, в поисках пропитания. Тук-тук-тук, думай, Римма, просыпайся. – Стопудово, сидели в засаде, ждали, а никто не пришел. Как пить дать. Ни трупаки прятать, ни выкапывать. А на тела запросов не было. В точку? – Римма просияла.

Сергей не удивился и лишь попросил кофе. Еще, чёрного, с чайной ложкой сахара с горочкой. Он всегда ей напоминал, любимой женщине патологоанатома Павлинского. Но ей было не важно, что он любит и как. Ее заботили только злодеи и раскрытия, отчеты и поиски.