Любая ошибка имеет последствия

Алиса проснулась от холода. Было довольно рано, и утренний мороз проник через неплотно закрытое окно в комнату. Осень еще не утвердила свои права во всей полноте. Шли первые числа сентября, поэтому камин не затапливали. Но холод все же был весьма ощутим. Алиса поежилась… Она не до конца очнулась ото сна, поэтому не сразу осознала, что на ней нет даже ночной рубашки. Чулок, соскользнувший до щиколотки. Запутавшиеся в волосах заколки… Как неуместно выглядело это теперь.

Неожиданно нахлынувшие воспоминания о прошедшей ночи заставили ее щеки покрыться румянцем. Алиса, кое-как выпутавшись из смятой простыни, попыталась встать с кровати и ахнула, потому что все тело нещадно болело. Ноющее, пренеприятное чувство… Оно еще не раз напомнит о себе в течение дня. Впрочем, это не помешало женщине, хоть и осторожно, чуть было не споткнувшись о валявшееся в ногах платье, но все же дойти до небольшого пуфика возле зеркала, укрытого сверху шелковым халатом. Восточные мотивы… Накинув его себе на плечи, Алиса подумала, что согревает он все-таки несильно и следует приказать затопить камин. Осень приготовила неприятный сюрприз, но так словно лишний раз напомнила, что она капризная дама и настроение у нее переменчиво.

Женщина стояла у окна, смотря на серые очертания домов, тонувших в утреннем тумане. Все было каким-то мертвенно-застывшим. Зловещим… Или Алисе это всего лишь казалось? Она провела тонкими пальцами по стеклу. Холодное и, как ни странно, удивительно чистое, прозрачное. Ночной дождь смыл с него всю пыль, и теперь могло создаться впечатление, будто стекла и вовсе не было. Но иллюзия рассеивалась, стоило только пальцам прикоснуться к нему и ощутить предательский мороз.

Алиса усмехнулась про себя, подумав о том, как же это стекло напоминает брак: кажется, что это всего лишь иллюзия, и человек по-прежнему свободен в мыслях. Но стоит попытаться проявить свои чувства, и тут же ощутишь, как крепка и незыблема эта невидимая преграда. И как холодно за ее чертой…

«Интересно, – подумала женщина, – спит ли он еще или уже готовится к отъезду?» Впрочем, эти мысли были вызваны единственным нежеланием встречаться с мужем. И хотя она уже успела почувствовать на себе всю разрушительную силу его гнева, то, как поведет он себя сегодня, было для нее загадкой.

«А не все ли равно?»

Ее сердце теперь знало, что такое настоящая любовь, и все, что могло помешать, не имело для нее значения. «Но тебе же понравилось…» – закралась в голову совсем нежеланная мысль. Предательски занывший низ живота… Да. Понравилось. И корить себя за это можно было бесконечно… И память услужливо нарисует нужные картины. Как и все прочее. Как и вся окружающая обстановка. И весь этот дом… Как жаль, что жизнь нельзя прожить заново. Нельзя вычеркнуть те минуты, за которые после приходится испытывать мучительный, сжигающий до самых костей стыд. Как жаль…

Женщина очнулась от своих размышлений и со злостью захлопнула приоткрытое окно.

«Прекрати немедленно!»

Спать уже совсем расхотелось, поэтому Алиса, сделав несколько нервных шагов по комнате, развернулась и подошла к большому зеркалу. В его глади она увидела себя и ужаснулась: взлохмаченные, спутанные волосы, покрасневшие глаза и, что самое ужасное, синяки… «Боже, – пронеслось в голове у Алисы, – что он со мной сотворил…» Женщина принялась быстро устранять весь этот беспорядок. Взяв гребень, она, насколько могла аккуратно, расчесала свои каштановые локоны. Борис особенно их любил. Хоть в обществе это и не было принято, но ему нравилось, когда Алиса распускала волосы. С ним она всегда была такой… естественной. Поэтому в те редкие минуты ей казалось, что на свете не существует больше никого. Только они вдвоем… Не нужно было соблюдать никаких правил: только их чувства имели значение, и Алисе казалось, что ей совершенно все равно, как подумает о них общество. Казалось… Потому что она боялась людей, боялась их мнения, осуждения, хоть и пыталась подавить в себе этот страх. А Борис никогда не боялся. И говорил, что и она не должна. Ведь все второстепенно, а злые языки все равно найдут тему для пересудов. Она соглашалась. Хотя страх все равно жил глубоко в ее душе.

Алиса скинула халат. В зеркале она отражалась во весь рост, поэтому ей не составляло труда разглядеть малейшие изменения, произошедшие с ней. Ее фигура была по-прежнему превосходна. Да, уже не такая по-детски округлая, как в девичестве, но довольно пропорциональная, оформленная, особенно, если принимать во внимание то, что Алиса была теперь матерью. Небольшая изящная грудь, тонкая талия, стройные ноги. Но даже невооруженным глазом на ее нежной коже теперь можно было разглядеть темноватые пятна. К несчастью для Алисы, ее особенность была в том, что даже малейший толчок или неосторожное движение оставляло следы на ее теле. Для этого не надо было делать ничего особенного, что уж говорить о жестких, настойчивых поцелуях или ссадинах… Скрыть это было почти невозможно, поэтому, когда Алиса была с Тилингом, он обращался с ней достаточно осторожно, не допуская того, чтобы на ее коже сохранились хоть какие-то знаки, способные выдать женщину. Но ее супруг о таких мелочах не заботился. Во всяком случае, не прошлой ночью….

Темный флакон на столе. Сладковатый запах майорана. Травянистый, жгучий… Острый пряный вкус… Не самый изысканный напиток, но и к этому можно привыкнуть.

Алиса решила одеться сама и не звать служанку. Незачем. Платье неяркого голубого цвета сидело на ней невероятно хорошо. Но глубокое декольте все равно открывало взору красноватый след прямо на груди. Впрочем, это легко могла исправить шаль. «А вот это уже никак не скроешь…» – подумала Алиса, осторожно касаясь пальцем темного кровоподтека на шее. Она нахмурилась, несколькими быстрыми движениями распушила волосы так, чтобы злосчастное пятнышко не бросалось в глаза, и, оставшись вполне довольной своим внешним видом, решила все же спуститься вниз.

Женщина открыла дверь и прислушалась. Тихо. На удивление тихо. Не слышно привычного позвякивания посуды на кухне, беготни слуг и их негромких разговоров. Дом будто вымер. Алиса, осторожно ступая, прошла по коридору и спустилась вниз по лестнице. Заметила мелькнувшую впереди себя длинную светлую косу и окликнула девушку.

Та попыталась сделать вид, что не расслышала… Но, впрочем, ее имя, произнесенное уже гораздо более нетерпеливо и строго, заставило служанку повернуться. Настороженный взгляд. Она бы предпочла не останавливаться…

– Утро доброе, Алиса Романовна! А что вы так рано? Дела какие неотложные? – нарочито быстро и беззаботно.

– Глаша, скажи мне, Сергей Владимирович у себя? – к ее счастью, Алиса была слишком занята собственными мыслями.

– Нее… – замахала рукой девица, – Уехать изволили. С рассветом. Мы сами все удивились, чего это хозяин так рано. Ну да Бог его знает. Торопился, видать.

«Уехал», – пронеслось в голове Алисы. Значит, не захотел ее видеть. Несмотря на то, что поезд отходил только в обед. Видимо, решил отправиться раньше, чтобы Алиса с утра не застала его. Женщина горько усмехнулась.

– А вообще, странный барин сегодня был, – продолжала тараторить Глаша, – мрачный, уставший какой-то, словно и не ложился вовсе, да неразговорчивый…

При этих словах что-то больно кольнуло Алису. Жалость… Ведь это она довела мужа до такого состояния. Но видит Бог, она того не хотела! Она любила всем сердцем, но меньше всего желала, чтобы об этом кому-то стало известно. В особенности ее супругу. Алиса не знала точно, но могла все же предположить, что испытывает преданный человек, который, как он считал, делал все для сохранения семьи. Женщина даже забыла о том, что ненавидела его с утра. Теперь она чувствовала только свою вину, тяжелым грузом лежавшую на ее плечах.

За этими мыслями Алиса даже позабыла, с чего все началось. Письмо… Злосчастное письмо, которое муж собственноручно предъявил ей. Но как оно у него оказалось?

– Глаша, – от обманчиво мягкого тона госпожи девушка вся напряглась, – А как ты думаешь, с чего бы ему быть таким?

Девушка отчаянно пыталась не встречаться глазами со взглядом хозяйки, все еще изображая совершенное непонимание.

– Да кто же знает… Ну мало ли… Нету у меня времени о подобном размышлять… Вот и сейчас цветок пересадить нужно. Так я пойду…

– Стой, – Алиса больше не пыталась говорить спокойно. Злость с каждой секундой в ней только возрастала.

«Предательница…»

– Каким образом та записка, что я поручила передать тебе господину Тилингу, оказалась в руках Сергея Владимировича?

Щеки девушки залил румянец, она потупила глаза и молча уставилась в пол. Затем вдруг вскинула голову и разрыдалась.

– Алиса Романовна, простите меня! Не гневайтесь! Виновата я, ой, виновата! Скажите слово любое, только не смотрите так грозно! – она уже хотела бухнуться на колени, когда Алиса, которой порядком надоел весь этот пустой лепет, дернула ее за руку, заставив прекратить реветь и испуганно посмотреть хозяйке в глаза.

– Прекрати! – прошептала зло… – Немедленно рассказывай, что произошло.

Глаша быстро захлопала длиннющими ресницами и, уже без причитаний, затараторила, по временам все же всхлипывая:

– Когда вы мне записку-то отдали, я ее сразу понесла, куда было велено. Да, видать, поторопилась, сложила плохо, потому что прямо на выходе письмо у меня возьми да выпади. А я, дура, и не заметила…. Да на беду, прости меня, Господи, за такие слова, мимо как раз Сергей Владимирович проходил. Услышала только, когда окликнул. А он записку-то поднял, да и говорит, что, мол, обронила я. И тут у меня ноги будто отнялись. Ни шагу сделать, ни слова вымолвить. Поняла, что конец мне. А он подошел так нетерпеливо, хотел, видать, отдать обратно. Да только записка-то при падении развернулась. Вы же, Алиса Романовна, печати не ставите, а из конверта она возьми да выпади…

Тут Алиса не выдержала:

– Что ты врешь? Опять свой нос совала, куда не следует? Не могло оно из конверта выпасть никак! Тебе все интерес, а знаешь, что произошло из-за тебя… – Алиса остановилась. Не нужно Глаше было знать о таких подробностях. Желание ударить непутевую девку в ней едва подавлялось голосом разума, вторившего, что это просто глупо и ни к чему не приведет. Сама виновата. Следовало быть осторожнее… Ясно, что Осоргин, скорее всего, застал Глашку за чтением чужого письма, и, конечно же, пресек этот беспредел, а та, вместо того, чтобы сказать, что письмо от какого-нибудь ее ухажера, испугалась и отдала записку. Девчонка почему-то испытывала робость перед хозяином дома и возразить ему не могла. Научил же черт ее грамоте, а любопытства не убавил!

– Уйди с глаз долой! – угрожающе прошипела Алиса, прикрыв глаза, стараясь сдержаться. Глаша не заставила себя упрашивать и исчезла так же быстро, как и появилась.

«За что мне это? – с горечью подумала Алиса, – Наступили тяжелые дни… Господи, прошу, дай мне сил!»