Очнулась я в машине скорой помощи. Надо мной склонился симпатичный фельдшер, ставивший капельницу. Его добрые глаза были спокойны, как зимнее небо в ясную ночь. Затем он присел напротив, аккуратно взял меня за руку, прощупывая пульс.

– Позвоните кому-нибудь, пусть принесут паспорт и полис ОМС, – спокойно сказал он, и в голосе звучала забота.

Я набрала Олега. Уже через несколько минут он стоял рядом, слегка встревоженный, но с нежностью в глазах.

Мне предложили поехать в больницу, но я наотрез отказалась. Ещё чего не хватало – праздники в больнице! Выйдя на ватных ногах, я уткнулась в его грудь. В голове всё шумело, а тело словно лишилось силы.

Мы поднялись домой, и Олег бережно уложил меня в кровать, укрыл пледом.

– Вероника, я сегодня уезжаю в командировку, – сказал он, смотря на меня с лёгкой грустью. – На два месяца. Срочно вызвали. Сейчас поеду к родителям – поздравить. Потом сразу на поезд. Отец сказал, что проводит… Тебе всё равно нездоровится.

– Хорошо, – ответила я, удивительно спокойно, с какой-то лёгкостью отпуская его.

Немного полежав, я позвонила Юльке – попросила прийти.

Она не заставила себя ждать и появилась с бутылкой шампанского, улыбаясь и сияя, словно ёлочная гирлянда.

– Слушай, Юль, пить не буду. Сегодня что-то совсем нехорошо, прямо на улице сознание потеряла, – сказала я, виновато улыбаясь.

– Так ты, может, беременна?! – глаза Юли округлились, будто она только что увидела падающую звезду.

– Эм… Наверное. Мне утром сказали, что это возможно. Надо сделать тест. Где-то у меня оставался…

Я метнулась к шкафам, словно охотница за самым главным подарком под ёлкой. Юля пыталась что-то сказать, но я была почти глуха. Найдя тест, побежала в ванную.

Выйдя, держала в руках эту маленькую полоску, которая могла изменить всё. Руки дрожали, а в глазах блестели слёзы. Две чёткие полоски.

Наконец долгожданный положительный результат. Я беременна.

– Юля! – закричала я, прыгая по кухне, размахивая тестом, как конфетти в новогоднюю ночь.

– Наконец-то! – обняла меня подруга, сияя от счастья.

Я тут же позвонила родителям, а потом Олегу.

– Угадай, что случилось?! – воскликнула, еле сдерживая восторг.

– Что опять?.. – устало ответил он.

– У нас будет ребёнок!

– Ну конечно будет… когда-нибудь, – пробормотал он, но уже слышала в голосе искру надежды.

– Я уже беременна… – выдохнула я, сердце застучало быстрее.

– В смысле? Правда? Как?.. – голос оживился, он начал задавать вопросы, в каждом слышалась радость и удивление.

Я улыбнулась, чувствуя, как внутри расцветает настоящее новогоднее чудо. Всего лишь первое января, а уже такие новости. Кажется, теперь всё действительно налаживается.

И начались дни ожидания – самые волшебные и в то же время тревожные. Каждый день наполнялся особым смыслом: я мечтала о маленьком животике, о том, как впервые возьму на руки своего кроху. Каждое утро просыпалась с теплом в груди и зачеркивала очередной день в календаре – будто это приближало меня к встрече с чудом.

Первые шевеления были словно лёгкие бабочки, трепещущие внутри меня. Я замирала, чувствуя, как малыш толкается, как будто говорит: «Я здесь, мама, я с тобой». Эти моменты – самые настоящие и волшебные, я берегла, словно тайное сокровище.

Каждое УЗИ было праздником души. Когда врач показал на экран и сказал: «Это твой малыш», я не могла отвести глаз. Его крошечное сердечко билось, как маленький барабанчик, и это звучание заполняло меня нежностью и радостью. В один из таких дней мы узнали, что ждём сына, я сразу представила его улыбку, его маленькие пальчики, и слёзы счастья сами катились по щекам.

Олег приезжал домой, когда малыш уже вовсю пинался, словно маленький акробат. Он осторожно гладил мой живот, разговаривал с ним, рассказывал сказки и шуточки, пытаясь наладить первый диалог. В такие моменты я видела в его глазах тепло и надежду.

Но командировки и разлуки сменялись снова и снова. Каждый отъезд был как удар по сердцу, а возвращения – смесь нежности и упрёков. Олег придирался из-за того, чего я не могла дать: врачи строго запрещали любые близости. После его приездов меня всё чаще увозили на скорой, живот и сердце отзывались болью, будто предупреждая о хрупкости счастья.

Я так к малышу привязалась, что уже называла его по имени, пела колыбельные, мечтала о первых словах и шагах.

Особенно страшилась роковых двадцати двух недель – той самой грани, когда всё могло пойти не так. Но я держалась ради малыша, как могла.

Однажды, перед родами, Олег в пьяном виде признался в измене. Протрезвев, он всё отрицал, но горький осадок остался. Я старалась не давать обиде власти над собой, слишком многое стояло на кону.

И вот настал долгожданный день родов. Муж снова был в командировке. Хотелось бы хоть за руку его держать, почувствовать поддержку.

Схватки приходили одна за другой. Я училась дышать глубоко и ровно, сосредотачиваясь на каждом вдохе. В мыслях я была с малышом – нашим маленьким чудом, которого так долго ждала.

Но когда вокруг меня собрались человек пять – медсёстры, врач, ещё кто-то в маске, и все начали говорить одновременно, прикасаться, осматривать, давать команды, я не выдержала. У меня началась настоящая паника. Грудь сдавило, дыхание сбилось, голос дрожал, и вот уже истерика захлестнула, как цунами. Всё происходящее стало казаться чужим, будто я смотрела на себя со стороны. Свет в палате был слишком ярким, лампы – слишком белыми, холод от металлической кушетки пробирал до костей. Я будто проваливалась.

Схватки были мучительно долгими. Я кричала, стонала, плакала, цеплялась пальцами за подушку, так сильно, что побелели костяшки. Кусала одеяло, как зверёныш, загнанный в угол. Меня качало от боли, сжимало, выворачивало наизнанку. Я умоляла:

– Пожалуйста, не трогайте меня… Не трогайте…

Я думала, что готова – читала, слушала, представляла. Но это было не просто больно, это было как конец света. Неописуемо, иррационально, зверски больно. Всё внутри горело и ломалось.

Где-то на пике этого безумия я услышала, как кто-то сказал:

– Кесарево. Срочно.

И это было как спасение. Я больше не могла.

«Сейчас я просто усну… и вся боль прекратится…» – последняя мысль, прежде чем сознание померкло.

Меня везли по длинному, полутёмному коридору. Колёса каталки стучали по швам линолеума, как метроном. Я пыталась что-то говорить, но слова путались, язык не слушался. Кажется, я спросила, не привиделась ли мне ёлка в углу. Кто-то тихо фыркнул, и в полусне я уловила сдержанный смех.

Очнулась уже в палате. Всё плыло. Голова кружилась, горло было пересохшим, будто я глотала вату. Меня мутило. Сквозь белёсый свет я разглядела серые стены, тумбочку, чужую кровать у окна – типичная больничная палата, в которой даже тишина звенит.

И вдруг дверь приоткрылась. Медсестра вошла и осторожно поднесла ко мне свёрток.

– Мамочка, вот ваш мальчик.

Она положила его рядом. Моего сына.

Он был крошечный. Розовый. С морщинистыми ручками и белыми точечками на курносом носике. Он шевелился так неуверенно, сопел, фыркал, как новорождённый котёнок.

И я затаила дыхание.

– Ну здравствуй, солнышко, – прошептала я. В горле стоял ком, но сердце налилось теплом. Всё исчезло: боль, страх, одиночество. Остался только он.

Я не успела насладиться этим моментом, его быстро унесли. Но внутри уже всё изменилось.

Теперь я была – мама. Настоящая.

Покормить ребёнка принесли только на третьи сутки. ТРЕТЬИ. СУТКИ. Долгожданно и… странно. Я смотрела на это крошечное чудо и думала: «Простите, а инструкции прилагаются?»

К тому моменту я уже чувствовала себя как вяленая вобла – сухая, трясущаяся и слегка подкопчённая страданиями. Ходить не могла – передвигалась по палате, как пингвин на льду, цепляясь за стены, подоконники, за надежду, если повезёт.

К ночи третьего дня мне стало совсем худо. Я теряла сознание, приходила в себя, хотелось спать, а вместо этого слабость, тошнота, рвота. Тело будто вышло из строя, как старый утюг. Я не понимала, что со мной, и, кажется, никто не понимал. А может, делали вид.

А потом вертолёт. Санитарная авиация.

Меня экстренно доставили в одну из московских клиник. У кого ещё роды заканчиваются полётом над Россией? В новостях бы про меня рассказали, но я не из тех, у кого всё заканчивается красиво.

Во время кесарева сечения во мне забыли… инородное тело. Тампон? Перчатку? Быть может инструмент? Кое-что поинтереснее, но всё равно не сувенир. Пелёнку, чёрт возьми!

Моё тело, видимо, решило сыграть в прятки с врачами. Или оставить "капсулу времени" внутри.

Сделали повторную операцию.

Очнулась я в реанимации. Горло болело так, будто ночью я съела кактус. Швы ныли, как будто туда подселились маленькие гномы с молотками. Жажда была такой, что я могла бы осушить Байкал. Губы, как сушёный манго, только без витаминов. Я – сухочеловек. Вся в трубках, дренажах, капельницах, носовой зонд – всё торчит, всё пищит, всё мешает.

Шевельнуться не могла. Только глазами водила – танец от безысходности.

А боль… Боль была повсюду. В животе, в швах, в душе. Только задремлю, как кто-нибудь обязательно придёт. Постель поменять, УЗИ сделать, укол, или единорога показать. Кстати, кто-нибудь знает, что это был за "единорог"? Мне так его и не показали.

Все три дня я просто ревела от боли, от бессилия, от тоски по сыну, который остался в роддоме. Как назло, пропало и молоко. Тело сдалось и капитулировало. Потом перевели в обычную палату. Там было хоть чуть-чуть тише и спокойнее.

И однажды, когда я плелась по коридору после очередного обследования к лифту – еле-еле, держась за стены.

Мимо прошёл Он.

Я остановилась, вцепившись в каталку как в спасательный круг, и внимательно посмотрела ему в след.

Высокий. Врач. Белый халат. Быстрый шаг. И взгляд.

Он повернулся в сторону лифта, а я случайно встретилась с ним глазами.

Он посмотрел внимательно на меня, как будто что-то понял… или почувствовал.

Я отвела взгляд, потому что почувствовала: краснею. А сил краснеть не было. Даже внутренне. Но внутри что-то щёлкнуло.

Мелькнуло. На секунду. Но в этой секунде что-то дрогнуло. Как будто тело вспомнило, что оно не только болит, но ещё и чувствует.

А потом он исчез – лифт закрылся, и я осталась стоять.

Озадаченно.

С зондом в носу, в больничной пижаме, с облезшей косичкой и мыслью:

«Интересно, как я выглядела с его стороны?..»

И вот – этот день настал. День моей выписки. Сняли швы, сказали: полежите пару часов. Я, конечно, кивнула. А через пятнадцать минут собралась и пошла на выход. Долго петляла по коридорам, как хомяк в лабиринте. Уставшая, с рюкзаком, в носках – больничный стайл. Остановилась передохнуть, присела на корточки.

Подошла соседка по палате с другими девчонками:

– Эй, ты чего? Врача позвать?

Я резко замахала руками:

– Нет-нет, не вздумай!

И убежала… ну как убежала… скрылась грациозной черепахой в дверях.

Уж лучше умереть на воле, чем остаться в этих катакомбах.

На выходе встретили родители. Я повисла на плече мамы, как тряпичная кукла. Плакала. Молча. От всего сразу – страха, облегчения, усталости, радости. Ветер задирал волосы, листья кружились. За эти три недели наступила настоящая осень – холодная, шумная, настоящая.

Папа предложил перекусить.

– Пожалуйста, – умоляла я, – только отвезите меня к сыну. Сейчас.

Никаких перекусов. Только мой малыш.

Родители были рядом недолго. Помогали, мама научила пеленать и купать. Всё было правильно, логично. Но когда они уезжали, я вдруг осознала: осталась одна. Совсем. Одна. С этим малышом, который крошечный и хнычет, а я не понимаю, что с ним делать. Всё, чему учила мама – улетело. Осталась я. И страх. Что если не справлюсь? Что если он плачет не просто так? Что если он… не дышит?! (дышит, я проверила. Шесть раз.)

Но где-то внутри зарождалась сила. Она была слабенькая, как росточек сквозь асфальт. Но она уже была. Потому что я теперь – мама. А мамы не сдаются.

Глава 4

Я всегда хотела ребёнка… но одновременно до ужаса боялась. Боялась, что он будет всё время кричать, а я не справлюсь. Боялась ответственности, этой бесконечной взрослости, которая приходит вместе с крохотным существом в пелёнках. Мне казалось, я стану ужасной матерью. Ну, вот просто провалю всё.

В роддоме я едва не теряла рассудок от страха. Даже взять сына на руки боялась, всерьёз думала, что могу сломать ему кости. Никто не объяснял ничего: как мыть, как пеленать, как понимать его сигналы. Я вспоминала, чему учили в «школе мам», судорожно пересматривала видеоуроки. И пеленание… Господи, это было целое шоу. Получалось только с третьего, а то и с четвёртого раза. Пока завернёшь, весь взмокнешь, а он уже снова вырывается.