XXV. Я знаю – Жизни колея

Я знаю – Жизни колея
Все та же – пыль да скрип телеги,
Подъемы, спуски и ночлеги,
Да ноша тяжкая моя.

Не жалуясь – останови!
Летел я голубем почтовым,
Бороться с бурями готовым,
Поддержанный крылом Любви.

Летел, ни капли не устав,
Поскольку знал, мой груз отважно
Несла Любовь, разъяв поклажу
И долю другу передав.

XXVI. Теперь один. Пылит дорога

Теперь один. Пылит дорога.
Иду – мне надо доказать:
Не может Время навязать
Любви зависимость от срока.

Но если Он, держа в руке
Вещей единство и разъятость,
Дела людей, грехи и святость,
И все их башни на песке,

Увидит – нет, Он знал всегда,
Что будет так – Любовь ушла,
И жизнь без жизни потекла,
Не кровь, а мертвая вода —

Случись такое – в тот же день,
Бесформенным плащом ее
Накрыв презрение мое,
Пусть прозвенит ключами Тень!

XXVII. Нет липкой зависти во мне

Нет липкой зависти во мне
К манящей светской суете,
К мельканью крыльев в пустоте
И к жизни в клетке на окне.

Я не завидую зверью,
Присвоившему право казни,
Без совести и без боязни
Не верящему в казнь свою.

Нет зависти во мне к умам,
Смеющимся при слове «долг»,
Лишь в праздной жизни зная толк,
Гниющим по своим домам.

Готов я клясться на крови
И в бездне горя повторять —
Да, лучше друга потерять,
Чем вовсе не узнать любви!

XXVIII. Безлунной ночи немота

Безлунной ночи немота, ¹⁴
Лишь перезвон колоколов
С окрестных четырех холмов —
Мир ждет рождения Христа.

Четыре храма радость льют
Над крышами людских селений;
Вблизи и где-то в отдаленье
Надежды отзвуки встают.

Колокола поют во мгле,
Что все утешены мы будем —
Мир и добро всем добрым людям,
Добро и мир всем на земле!

Я спал и просыпался с болью
Весь этот год. Почти желал,
Чтоб жизнь иссякла, и не ждал
Весть Рождества услышать боле.

Но святочным колоколам
Унять подвластно дух смятенный,
Как в детстве, влив в родные стены
Печаль и радость пополам.

XXIX. Когда причина горевать

Когда причина горевать
Так велика, грозна, и гневно
Дань нашей скорби ежедневно
Приказывает отдавать,

Как можем мы встречать сочельник
Без гостя той, другой поры,
Без шуток, без его игры,
Без мысли бурного теченья?

Но – надо. В праздничный наряд,
В венки оденем у порога
Двух стражей – при купели Бога
Стоят Обычай и Обряд.

Антагонисты новых пут,
Стоят, безвременье храня;
Зачем лишать их пищи дня?
Когда-то и они умрут.

XXX. Венок почти готов. Пейзаж

Венок почти готов. Пейзаж
За окнами дождлив и мглист.
Дрожал в ладонях остролист —
Не весел был сочельник наш.

За играми в тот блёклый час,
Притворной радостью делясь,
Мы знали – Тень, в углу таясь,
Одна на всех, глядит на нас.

Уж не до игр. Глаза в глаза,
Рука в руке, сидели мы;
Ветра на черные холмы
Ярились, роя небеса.

Запели мы – и отлегло,
Хотя еще туманен взгляд;
Ту песню с нами год назад
Он пел. Не эхо ли пришло?

С растущим пылом мы поем:
«Они не умерли, но спят,
Сон сладок, и покой их свят!»
Смолкаем. Тихо слезы льем.

И вновь все выше голоса:
«В них времени и тленья нет,
Земной их состраданья свет
Утешит наши небеса.

Изменчивы без перемен,
Пронзив соотношенья мер —
Мир уравнений и химер,
Они вступают в Твой домен».

Отец, Твоя над нами власть!
Зажги восточных туч гряду,
Как Ты в пустыне жег звезду,
Когда Надежда родилась!

XXXI. Покинув тесную пещеру

Покинув тесную пещеру,
Голодную гортань горы,
Желал ли Лазарь слез сестры,
У входа в гроб пролитых щедро?

«Брат, где ты был четыре дня?»
Ответ умножить славу мог
Творца, но смерти за порог
Текст не пошел, умы маня.

Из всех домов летел привет,
Звенели песни счастьем новым,
К востоку, в радость коронован,
Сиял пурпурный Оливет. ¹⁵

Вот мертвый – воскрешен Христом!
И – молкнет Тестамента лист.
Замкнул уста Евангелист, ¹⁶
Иль кто-то настоял на том.

XXXII. В ее глазах молитв сиянье

В ее глазах молитв сиянье,
Безмолвный трепет двух лампад —
Здесь, перед ней спасенный брат
И тот – Спаситель, Упованье

И Жизнь сама! С любовью взгляд
Ее скользит с фигуры брата
К тому, чья милость и награда
Блаженство сирому сулят.

Упав к натруженным стопам,
Их моет нардом и слезами,
Их отирает волосами,
Давая пищу злым умам.

Защищены в духовных битвах
Любовью высшей, отрешенной,
Благословенны трижды жены,
Мир искупившие в молитвах!

XXXIII. Ты, одолев духовный шторм

Ты, одолев духовный шторм,
Вкушая первые победы,
Чья вера, через труд и беды,
Пройдя, уже не ищет форм,

Не потревожь твою сестру
В ее простой земной молитве,
Не позволяй сомнений бритве
Нарушить нежных струн игру.

Сестре не в тягость притчи форм,
В ней чище, чем твоя, любовь,
Пребудут святы плоть и кровь
В их единенье с Божеством!

В законах мир определив —
Причины-следствия, числа —
Не упади в тенёта зла,
Отвергнув этот вид молитв.

XXXIV. Мой опыт жизни в полумгле

Мой опыт жизни в полумгле
Мог доказательством служить —
Задача жизни – дальше жить,
Пусть и на выжженной земле,

Зеленой дымкой наполнять
Оазис жгучих Кара-Кум,
Поэта опустевший ум
Безумной красотой пленять.

И что же Бог таким, как я?
Намека мир не может дать,
И остается смерти ждать
В пустом терпенье бытия.

Жди, или Вечности черты
В Мгновении узнать сумей —
Так птицы под гипнозом змей
Влетают в глотку пустоты.

XXXV. Но если голос из могилы

Но если голос из могилы
Авторитетно подтвердит:
Тлен – окончательный вердикт,
Надежда не имеет силы —

Сказать? Любовь, ты в жизни сок
Так щедро добавляешь сладость,
Не умирай, продли же радость,
Повремени еще часок!

И слышу я сквозь гул веков,
Сквозь ранний стон морей бездомных,
Сквозь крики кратеров бездонных
Из глубины материков

Ответ Любви, таящий боль:
«Забвение придет в долины,
Накрыв плащом мой век недлинный,
И сладость обратится в соль».

Ах, что за прок в таких мечтах?
Когда бы мы умели Смерть
Лишь как распад уразуметь,
Любовь бы не жила в местах,

Где горних искр не видят в ней,