«Да, было такое. А теперь вспомни дорогу на мясокомбинат. Мы шли по дороге, по обе стороны находились гаражи. Было ветрено. Вдалеке с одной стороны дороги на другую перелетел черный пакет. Ты закричала «Кошка!» и побежала за ним. Мы побежали за тобой, потому что вообще сначала не поняли, что ты увидела. Когда мы подбежали, ты держала пакет в руках и с недоумением смотрела на него»
«Ой, это был пакет», – сказала ты. Мы смеялись. Ты тоже смеялась. Сказала, что видишь с каждым годом все хуже и хуже. Но очки ты вроде в институте только надела, насколько я помню. Затем ты сказала, что нам нужно вернуться обратно и выкинуть пакет в мусорный бак.
Я сказал тебе, чтобы ты выбросила его и не запаривалась. Но ты посмотрела на меня так, как будто бы я сказал тебе что-то невообразимо мерзкое, развернулась и направилась обратно к мусорным контейнерам. Ребята начали причитать, потому что мы и так уже прошли половину пути. Ты сказала им, что мы никуда не торопимся. Тогда мы все пошли выкидывать этот дурацкий пакет в мусорку. Я спросил: «Ты счастлива?» Ты сказала, что вполне. Наверное, после этого у меня появилось желание чем-нибудь тебя пачкать».
«Знаешь, это не очень смешно», – с обидой произнесла Люба.
«Знаю. Но ничего не могу с собой поделать. Ты так реагируешь всегда забавно»
«Ладно, рассказывай дальше», – махнула рукой Люба и, взяв в руки свой бокал, тоже откинулась на спинку дивана, прижимаясь к Коле.
«Дальше ты похоронила пустую пачку из-под чипсов, когда мы их доели»
Люба сначала молчит несколько секунд, а затем начинает улыбаться, вспоминая. «Точно, так и было. Я не помню, зачем я это сделала, но я раскопала снег и зарыла туда пачку. Помню, было»
«Да, а еще ты сделала крест из палок и «отпела» пачку чипсов»
«Я не помню такого»
«Да, ну, брось. Не помнит она. Зато я запомнил. Ты сильно меня впечатлила. Я на всю жизнь запомнил ту прогулку с тобой. И ты еще говоришь, что не инопланетянка. Нормальные девочки бегают за летающим пакетом, думая, что это черная кошка перебежала дорогу? Еще и кричат «Лови кошку!» на всю улицу?»
«У меня было плохое зрение. Тебе не понять – у тебя всегда зрение было стопроцентное. Я думала, что это кошка. Я хотела ее погладить – я же люблю кошек»
«Да, я знаю. А затем ты похоронила под снегом возле пруда и отпела пустую пачку из-под чипсов. Я еще никогда не видел, чтобы кто-нибудь делал такое»
«Не нужно только меня в инопланетянки записывать. Мне было весело. Это было забавно»
«А затем в классе мне сказали, что на следующий день с другим мальчиком ты прыгала по крышам сараев и убегала от собак. И еще предлагала ему убежать из дома. Ты хотела на электричках доехать до другой страны…»
«Знаешь, это не слишком удобно, когда твой муж знает так много о твоем детстве. В следующий раз я буду умнее и не стану никому о себе рассказывать…»
Диана смеется и поглядывает на соседний столик, за которым сидят два молодых парня. Они, видя ее внимание, оба улыбаются ей и толкают друг друга локтями.
«В следующий раз? Ты уже собралась снова замуж? По-моему, мы ждем положительного результата теста на беременность, разве нет? Или ты уже передумала?»
«Я не передумала», – отвечает Люба и закатывает глаза, – «Ждем, ждем. Пока отрицательный, к сожалению. Я просто пошутила. Мне не понравилось, что ты начал того мальчика вспоминать. Хорошо, что он не согласился. Представляешь, я бы убежала в другую страну?»
«Я думаю, что ты не пропала бы. Просто вот не сомневаюсь»
«Нет, ты знаешь, мне кажется, это старость. Я начинаю осторожничать»
«Вообще-то это нормально – думать о последствиях, так если что»
«Я думаю, что это все верно, конечно. Но в целом это трусость»
«Не дразни меня, инопланетянка», – шепчет Коля.
В наш диалог встревает Диана: «Ребятки, я все еще здесь. Может быть, оставить вас наедине?»
Люба смеется. Говорит, показывая на соседний стол: «Может быть, это тебя стоит оставить наедине с теми двумя ребятами? Кстати, «Трус и инопланетянка» – хорошее название для книги»
«Ага, да, для порноролика», – смеется во весь голос Николай. Диана поперхнулась сидором, но тоже смеется.
«Иди лесом. Не буду больше тебе ничего говорить», – надув губы, отвечает Люба.
«Девочки, не ссорьтесь», – шутит Диана, – «Про пакет, чипсы и кошку я поняла. Расскажи теперь о девочке-льдинке, Люба!»
«Окей. Рассказываю. Сейчас буду вспоминать. Помню, что я возвращалась домой. Было довольно холодно. Но честное слово, я уже так хорошо не помню. У меня, как у рыбки из одного мультфильма, трехсекундная память. Это очень удобно, кстати, советую. Если ты не хочешь о чем-то говорить, можно сказать, что ты этого просто не помнишь. И тебе это простят, потому что ты дурочка. А с дурочек, чего, с них много не стребовать. Я только помню, что кончики пальцев замерзли совсем, и я пыталась спрятать их в рукава пальто….», – Люба мечтательно закрывает глаза, и со стороны непонятно вспоминает она сейчас эту историю или выдумывает на ходу. Николай улыбается и молчит.
Люба продолжает: «Шел снег. Снежинки – это, конечно, красиво, но не тогда, когда на улице метель. Снежинки красивые тогда, когда ты смотришь на них в свете фонаря, вечером. Ой, я сейчас целую «лав-стори» расскажу…»
«Давай, рассказывай», – подзадоривает Диана.
«Ладно, рассказываю. Тогда, когда ветер стих, и ты останавливаешься под фонарем, зовешь своего друга и прижимаешься носом к его щеке. В рукава его куртки засовываешь свои руки и целуешь его в щеку. Щека холодная, как лед. Все-таки не май месяц. Ставишь левую ногу чуть дальше его правой ноги, а правой делаешь подножку и роняешь друга прямо в пушистое снежное покрывало. Он не ожидает такого подвоха и падает, но утягивает тебя в снег за собой…» Люба делает паузу, затем говорит, обращаясь к Диане: «Как ты считаешь, Диана, могут ли дети быть жестокими по отношению друг к другу? Знают ли они, что вообще это означает, – быть жестоким? Они делают это осознанно, как думаешь?»
«Честно, я и сама не знаю», – отвечает Диана, потягивая сидр. Ребята пьют сидр, и каждый погружается в свои детские воспоминания. Картины проносятся перед глазами у Любы. Она вспоминает их с Колей детство. О том, как поцеловала Колю в губы, когда уронила его в снег. Как затем она быстро поднялась на ноги и «нарисовала» на лице серьезное выражение, как будто бы ничего и не было. Коля пытался обнять ее, но она выворачивалась и убегала.
Люба всегда плохо бегала, и Коля догоняет ее, хватает за руку и спрашивает, что это было. Она улыбается и говорит, что ничего не было. У него такой обиженный вид, что Люба тоже делает обиженное лицо и говорит:
– Почему ты сам не целуешь меня? Я устала ждать. Все целуются, и я хочу.
– Ну… мы же с тобой друзья, разве нет?
– Ну и что. Друзья разве не могут целоваться? Все девочки уже целуются, а я только и делаю, что с тобой тут… гуляю!
– Неужели ты не хочешь, чтобы я с тобой гулял?
«О, боже мой, снова эти глаза, этот взгляд. Как в первом классе, когда я впервые его увидела. Это наивно испуганное выражение в них. Выражение глаз, за которыми прячется совсем не наивно-испуганный характер. Это такая ловушка для таких маленьких дурочек, как я. Это выражение глаз как будто бы говорит: «Я не такой, как все. Я не стану дергать тебя за косички. Я хороший мальчик. Давай поиграем», – мысли проносятся в голове у Любы.
Итак,
– Ты не хочешь, чтобы я с тобой гулял?
– Хочу. Или нет, не знаю. Не хочу.
– Определись сначала сама, чего ты хочешь.
«Ну вот. Удар ниже пояса. Хотя это больше мальчишечье выражение, но оно очень точное. Мне оно как будто бы понятно», – думает Люба, – «Я и, правда, не знаю, чего хочу. Но чтобы поцеловал… да, наверное, хочу».
Коля уже отвернулся и уходит обратно, туда, к фонарю. Туда, где лежат наши брошенные школьные сумки.
«Нет, я не хочу, чтобы он уходил. Не хочу, нет». Мысли лихорадочно бьются друг об друга в голове у Любы. От этих мыслей ей жарко. Она достает из кармана пачку сигарет, щелкает зажигалкой и затягивается. Она знает, что Коле не нравится, когда она курит.
Он оборачивается, видит сигарету и идет обратно. На это и расчет.
Подходит, хмурится и говорит:
– Перестань.
– Что перестать?
Она делает вид, что не понимает, о чем она говорит.
– Ты понимаешь, о чем я говорю. Брось это.
Он показывает на сигарету.
– Хорошо, – говорит Люба и кидает пачку в снег. Но сигарету держит в руках и затягивается еще раз.
– Хочешь? – спрашивает Люба, хотя знает, что он ответит «нет».
– Нет, – говорит Коля.
Подходит ко ней ближе и целует в губы. Сигарета выпадает из Любиной руки в снег. Люба смотрит на карие глаза, и ее словно затягивает в этот водоворот. Эти глаза кажутся ей такими добрыми, такими светлыми. Самыми любимыми на свете.
Люба пытается очнуться от воспоминаний, которые словно водоворот, затягивают ее в свою пучину. «Интересно, думал ли он когда-нибудь также о моих глазах? О том, что нет на свете ничего милее моих зеленых глаз? Мне хочется верить, что думал. Наверняка, думал. Иначе не рисовал бы чуть позже мой портрет. Пусть рисунок был на листке в клетку, на листе, вырванном из какой-то школьной тетрадки. Пусть портрет был нарисован карандашом. Наверное, когда он рисовал его, немного думал о моих зеленых глазах. Я буду тешить себя этой мыслью. Я сохранила этот рисунок», – думает Люба, сидя в пабе со своим мужем и подругой, поглядывая на них обоих.
«Тогда, в тот вечер, я отвела глаза и смотрела на угасающую в снегу сигарету», – вспоминала Любовь.
Он поморщился и сказал:
– Я не буду тебя целовать, если ты будешь курить. Целоваться с курящей девушкой – то же, что лизать пепельницу.
«Откуда он знает такие выражения?» – пронеслось в голове у Любы.
Она промолчала. Он снова развернулся в сторону фонаря. Там все еще лежали их сумки. Но он взял ее за руку при этом.
– Пойдем?
– Да, давай.
Больше всего Люба любила зимой кататься с горок. Дети сами заливали горки. Притаскивали из домов тазы с горячей водой и выливали воду на самые крутые склоны. Одну из горок называли «Американка», она была самая крутая. Кататься на ней было страшнее всего. Именно на ней Люба вывихнула палец на руке так, что потом ей всю жизнь казалось, что он какой-то кривой.
Вообще, с Любиными пальцами на руках вечно происходила какая-то беда. Однажды летом Люба с мальчишками катались на самодельных каруселях. Они перевернули на детской площадке радугу. Большую, кстати, радугу. Не маленькую, которая в своем обычном положении по пояс взрослому человеку. Самая высокая точка этой радуги была как раз, наверное, ростом с взрослого. Так вот, Люба с ребятами перевернули эту радугу и катались на ней, как на лодке. Они садились по обе стороны их импровизированной лодки и раскачивали ее во всю дурь. Было здорово, ребята хохотали, как ненормальные. Но Люба по своей неосторожности схватилась руками за борта этой «лодки». И когда ее край качелей приблизился к асфальту (да, на мягкой земле детской площадке детвору могли бы заметить взрослые, поэтому они оттащили этот аттракцион за гаражи, там как раз был асфальт), Люба сначала не почувствовала ничего, она услышала, да, именно услышала хруст своих пальцев.
Люба не чувствовала ничего, потому что скорее всего это был болевой шок. Она только слышала этот треск. Позднее ребята рассказали, как испугались сами, когда увидели, что их подруга побелела, как полотно, а затем закричала, как ненормальная. Люба закричала «папа» и бросилась домой. Она всегда кричала «папа», а не «мама» – понимала, наверное, что мама скорее упадет в обморок, чем сможет оказать реальную помощь.
Люба перепрыгивала через ступеньки, взлетая на третий этаж, захлебывалась слезами и старалась не смотреть на руку. Позвонилась в дверь. Хорошо, что дверь открыл отец. Мама бы точно грохнулась без сознания, увидев, в каком состоянии прибежала ее дочка. С руки на лестничную площадку капала кровь. Он подхватил ее на руки, пронес на кухню и посадил на стул. Люба уткнулась лбом в стол, прикрыв лицо не покалеченной рукой. Маме он сказал не выходить из комнаты. Он налил в миску до краев перекиси, взял аккуратно Любину кисть и положил ее в миску с перекисью. Было невыносимо больно.
Ничего очень страшного с Любиной рукой не произошло. Не хватало двух ногтей, на рентген не ходили, это были не переломы, а трещины или может быть ушибы. Кисть руки болела долго, но затем через какое-то время ногти начали отрастать. И даже не кривые. На Любе все заживало, как на кошке. Через неделю она снова выходила гулять. С забинтованной рукой, конечно.
А зимой на «Американской» горке Люба вывихнула палец на другой руке. Но родителям уже ничего не сказала. Она не очень любила их расстраивать. Конечно, это было глупо. Никто бы не перестал ее любить, если бы узнал о ее озорстве. Но Любе почему-то казалось, что это мальчикам можно баловаться и быть озорными. А девочкам это не к лицу. Девочки должны быть умничками. Поэтому Люба приносила домой пятерки, демонстративно показывала дневник (в котором и оценки-то часто собственноручно нарисованные были), бросала школьную сумку, и убегала поскорее гулять. С мальчишками. Потому что девочки – неинтересные. Девочки ходят под ручку друг с другом с важным видом принцесс и болтают о всякой ерунде. И о мальчиках, кстати. Только шепотом, и под строжайшим секретом. Люба не чувствовала свою причастность к «принцессности». Ну не принцесса, и все тут. А вот мальчишки… Мальчишки затевают всякие интересности. Лазают по гаражам, перепрыгивают с сарая на сарай, шуруют по чужим огородам, устраивают разные квесты и курят сигареты. Это гораздо увлекательнее. Летом всей толпой пытаются завести чью-то старую Яву, что-то при этом вечно чинят и ремонтируют. Матерятся и говорят всякие технические термины, в которых Люба ничего не понимает. Иногда Любе казалось, что мальчишки и сами не понимают.
Вытаскивают из родительских карманов деньги и ключи от машины и всей гурьбой на ней катаются, а затем покупают пиво и пьют его. Почему-то мальчишечья романтика была Любе ближе, чем девчачья. Но в кругу этих мальчишек Люба чувствовала себя девочкой даже больше, чем в кругу девчонок. Она не была какой-то «своей» в доску. Мальчишки относились к ней с уважением, и ей это нравилось. Хотя, конечно, смеялись, когда накатавшись на картонных коробках на Американке, она падала в снег и рисовала руками и ногами «ангелочка».
Было весело, но все эти шумные проказы закончились однажды. Все закончилось в тот вечер, когда Коля поцеловал Любу. Они отделились от этой компании и стали сами по себе.
В этом не было ничего плохого – закончился один жизненный период и начался другой, не менее увлекательный и интересный. Николай стал для Любы другом и защитником. Они были счастливы. Гуляли по заброшенному и никому ненужному поселку. Грелись на теплосетях возле мясокомбината. Комбинат – это место, вокруг которого и вырос этот поселок, а сейчас он полуразрушенный и никому ненужный. Они строили планы на эти пустующие здания, по наивности, думая, что вырастут и смогут все. Они были счастливые и невинные. Им было всего по пятнадцать лет. Они шли мимо котельной, и Люба рассказывала о колдунье, которая варит в этих котлах зелья, и поэтому все скоро умрут. Колю веселили ее рассказы, а ей нравилось, что кто-то их слушает. Она мурлыкала песни и рассказывала стихи.
«Знаешь, Диана, моим любимым стихотворением того времени был стих неизвестного автора, который я вычитала в маминой школьной тетрадке», – сказала Люба, «Я читала его наизусть своему товарищу по (несчастью) любви». Люба подтолкнула локтем Колю и стала декламировать стихи.
«У тебя на ресницах не тают снежинки.
Ты, наверно, Снегурочка, вся изо льда.
И не сердце в тебе, а холодные льдинки.
И не кровь у тебя – ледяная вода…
Ты такая красивая этой зимою.
В этот тихий сказочный вечер со мною стоишь.
Я говорю: «Хочешь, буду с тобою?»
А в ответ ты, как прежде, молчишь.
Ты не хочешь ответить мне, девочка-льдинка?
Ты уйти, видимо, хочешь, уйти навсегда?
У тебя на ресницах не тают снежинки,
Ты, наверно, Снегурочка, вся изо льда…»
Диана захлопала в ладоши. «Браво, Люба», – сказала она. «Не паясничай», – ответила ей Люба, – «Кстати, когда мне надоело читать Коле наизусть это стихотворение, я сочинила свое. Рассказать?»
«Ну, так уже и быть. Я вижу, что ты хочешь рассказать. Расскажи», – сказала Диана, а Коля закатил глаза. Он уже тысячу раз слышал каждое Любино стихотворение.
«Волной небрежно пропускаешь
Сквозь пальцы прядь моих волос.
Побудь со мной. И ты узнаешь,
Что испытать мне довелось.
Наш первый снег с тобой кружился -
Зима в стране Кривых зеркал.
Я пошутила, что влюбилась,
А ты меня поцеловал.
Я испугалась: как же?.. шутка…
Застыли губы словом «нет».
Прошла всего одна минутка,