А как-то раз я после перенесенного на ногах гриппа слегла с осложнением почти на месяц. Я еле очухалась тогда, и когда поехала по делам, по пути зашла к подруге Оксанке. Она находилась дома не одна: у нее гостила приятельница – серьезная солидная женщина лет сорока. Я, правда, посидела с ними недолго, отвратительно себя чувствовала и быстро распрощалась. На следующий день Оксанка мне перезвонила. Томным голосом она оповестила меня, что выглядела я безобразно и передала мне диалог с приятельницей почти дословно: те, после моего ухода, занялись обсуждением моей скромной персоны, естественно, не в положительном ключе. Оксана мне выдала на-гора множество замечаний и поток язвительной критики: нормальные люди в таком виде не выходят, мне нужно подумать о собственных нарядах, а так же о маникюре, макияже, ну и о прочих женских штучках. Я тогда так опешила, что даже не нашлась что сказать. Когда подруга положила трубку, я долго ходила по квартире, беседовала сама с собой и возмущенно махала руками. Потом я все-таки пришла в себя, хотела перезвонить и напомнить подруге о своих проблемах со здоровьем, о которых она была прекрасно осведомлена, а заодно поинтересоваться, зачем она вообще с некой неизвестной мне доселе персоной обсуждает мою скромную личность.

Я не стала этого делать – не помню почему – но обиделась и разозлилась я жутко. Во-первых, все сказанное было правдой: выглядела я отвратительно, и отражение в зеркале не то что не радовало, а только раздражало, я никак не могла вылечиться, уже очень волновалась по этому поводу и лишние напоминания об этом мне были совершенно ни к чему. А во-вторых, мне хотелось уточнить у подруги, зачем мне вообще нужно было пересказывать этот диалог? Ну и обсудили бы там меня спокойненько, зачем же еще меня о нем оповещать? А может, она хотела как лучше? Не знаю.

Короче говоря, у меня лично как-то перестали складываться беседы с подругами. Я даже несколько раз давала себя крайне серьезные обещания: ни в коем случае и ни под каким предлогом не общаться больше с некоторыми ранее близкими людьми. Но из этого ничего не вышло. Они уже стали мне настолько близкими, настолько родными, что прочно поселились в самых укромных уголках моей души. Они расселились там так давно и так успели обжиться, что стали частью меня самой. А Оксанка так и вообще на мои судорожные клятвы плевала с высокой горки. Когда я нервно и раздраженно давала себе присягу забыть ее навеки вечные и никогда больше не ступать ногой на территорию ее двора, она вообще где-то внутри меня высовывала язык, растягивала уши в разные стороны и звонким детским голосом громко делала: «Бэ-бэ-бэ-бэ-бэ!» И хвостики у нее были такие же, как на школьной фотографии в третьем классе.

Я со временем успокоилась, сделала определенные выводы и перестала раздавать свой номер совсем. Да и встречаться с многочисленными приятельницами перестала. Так, иногда только. Семейные посиделки, хроническая усталость и напряженные рабочие дни постепенно вытеснили многочисленные посещения подружек окончательно из моего графика. Стареем потихоньку.

Ира была мне очень близким человеком, но я не хотела идти к ней в гости. Та женщина, которую я встретила на улице, казалась мне незнакомым чужим человеком, которого я вроде знала, а вроде и нет. А та Ирка, моя Ирка, он осталась где-то там, в прошлом.

Я не могла вспомнить, когда мы виделись последний раз. Мы ведь долго дружили. И даже когда обе вышли замуж, все равно встречались и навещали друг друга регулярно. Наши мужья были из разных сфер: Иркин Лешка носил офицерские погоны, а мой Саша был совсем из другой оперы. Они, правда, пытались делать вид, что им приятно общаться, но это было явно не так. А когда я потом развелась, тоже постоянно моталась к Ирке, и она ездила ко мне, а на каком этапе у нас все затихло, я уже не помню.

Было около шести, а я еще пребывала на рабочем месте. Неделя выдалась такой сложной и нервозной, что я как никогда устала и хотела завалиться на уютном диване за просмотром какого-нибудь бессмысленного, но приятного сериала. Категорически не хотелось никуда ехать, а там еще и поддерживать светскую беседу ни о чем. А то, что она будет именно такой, я даже не сомневалась. Моя Ирка всегда была очень закрытой и скрытной. Я не помню, чтобы я даже мельком слышала, что своей обожаемой маме, тете Рае, Ира рассказывала о своей личной жизни. Она всегда была такой. А уж женщина, которую я встретила на центральной улице города, точно не будет сообщать мне подробности своих судьбоносных перипетий. Эта приятная дама выглядела уверенной, спокойной, аккуратной и ухоженной, и точно занимала хорошую должность на высокооплачиваемой работе. Ирка всегда была такой: не разменивалась и крайне ответственно подходила к выбору всего в своей жизни, она была, можно сказать, рассудительной и взрослой, еще тогда, в нашей молодости. Конечно, я бы с удовольствием пообщалась с той Иркой, близкой и понятной мне, но с женщиной, которую я встретила на улице, у меня не было совершенно ничего общего. Я размышляла над этой дилеммой и не могла решить эту маленькую задачку, подсунутую мне в поездке в очередной выходной. Но отказать Ирке я никак не могла – слишком она мне дорога, да и в любом случае мне хотелось узнать и как дети, и что с родней, я ведь совершенно ничего не знала о ней. Хотя…

Я видела ее несколько лет назад, лет пять, наверное. Я бродила по магазинам в торговом центре и вдруг увидела Ирку. Я сначала застыла, потом сделала шаг в ее сторону, а потом сразу перевела взгляд на ее спутника. Но потом замерла. Рядом с ней был не Алексей. Ира шла под руку с незнакомым мне взрослым мужчиной лет сорока пяти: заметным, видным, похожим на известного актера, и то, как они спокойно шествовали мимо ярких витрин, спокойно беседуя по пути, дало мне понять – Ира с Лешкой все-таки развелись. Так с приятелями и любовниками не ходят в многолюдных местах. Они выглядели супружеской парой, и я прошла мимо. Мне было неловко, что я даже не поздоровалась, но я понимала, что это будет диалог в режиме «здравствуйте – до свидания». Я обернулась глянуть на Ирку: модная, в меру яркая, спокойная и уверенная. Она всегда была такой. Невысокий мужчина с благородной сединой – он, чуть наклонившись, внимательно слушал, что говорит Ира. Ее жест рукой, курчавые волосы, плащ, подчеркивающий осиную талию. Мне только показалось, что подруга будто стала меньше ростом – она всегда немного сутулилась, а может, просто перешла с возрастом на каблук пониже. Ирка, моя Ирка, выглядела счастливой, и я спокойно пошла дальше, размышляя о нашей случайной встрече. «Они все-таки развелись с Лешкой… А ведь для Ирки это, наверное, было таким болезненным… как и для всех… «Расставанье – маленькая смерть»

Ирка была яростным поборником семейных ценностей. Для нее семья, ее близкие и родственники были самым главным. Конечно, у нас у всех так, но Ирка являлась просто фанаткой своей семьи. А еще она грезила о переезде за границу тогда в девяностые, хотела построить карьеру, очень много занималась самообразованием, учила языки и много читала. Она вообще была очень амбициозной и разборчивой, даже тогда, когда нам стукнуло по восемнадцать и в голове шумел ветер, но даже тогда все это замечалось.

Ирка обладала различными талантами, я даже удивлялась, как они могли в ней сочетаться. После рождения старшей дочери, через пять лет у них с Лешкой появился и сын, и Ирка очень долго сидела дома. При этом она периодически выходила на работу, но дети болели, особенно Никитка, и подруга также периодически найденную работу оставляла. Меня всегда удивляло, как она быстро перевоплощалась из домохозяйки в деловую особу, причем работы у нее были настолько необычные и разнообразные, что мне иногда казалось, что Ирка мне нагло врет, описывая очередную должность. И только хорошо зная подругу, которая совершенно не склонна была к преувеличению, а тем более к фантазиям, я понимала, что она говорит исключительно правду.

Сначала она устроилась в местное издательство и писала там статьи для какого-то журнала. Она так заправски рассказывала о верстке, темах, писательских приемах, как будто являлась профессионалом в этой области, причем давным-давно. Чувствовала она там себя очень уверенно, по ее словам, получила массу хвалебных откликов, и руководители даже сравнивали ее работы с публикациями известного журналиста, причем в Иркину пользу. Когда пришел черед следующему ее увольнению, начальство долго шло ей навстречу до последнего и уговаривало остаться. Но семья для Ирки была на первом месте. Приоритеты расставлены у нее всегда были очень четко. И если маленький Никитка требовал постоянного присутствия мамы – значит, Ира спокойно увольнялась и дальше продолжала заниматься семьей и домашним хозяйством.

На следующей своей работе она каким-то образом оказалась на местном телевидении, там тоже в короткие сроки добилась успеха и перешла на какую-то заметную и красиво звучащую должность, причем через время она должна была вести какую-то передачу. Я, помню, была в шоке – моя Ирка на экране телевизора! Но ее саму это нисколечко не удивляло и она даже говорила, что вести сама программу не будет, якобы ей не хочется лишней популярности, да и Лешка был против. А потом Ира стала вдруг бухгалтером в приличной фирме, помню, для меня это было тоже очень неожиданно. Причем подруга действительно никогда не рисовалась, если она что-то думала, то так и говорила, не приукрашивая себя со стороны. Ей можно было верить на слово. Она всегда такая была – прямая и понятная. Если Ирка пускала в свою жизнь человека, значит, она уже считала его своим близким другом, и он был для нее самым лучшим. Я всегда дорожила дружкой с Иркой, потому что знала это ее качество. Я стала человеком вхожим в ее дом, и мне было понятно, что приглашение за порог ее жилища означал в переводе – «ты теперь дорогой гость моей души, мой дом – твой дом, ты – замечательный человек, добро пожаловать в мой мир».

Мы познакомились с Иркой на первом курсе институтской жизни. В нашей группе училась ее одноклассница, и сначала они держались вместе. Я сразу обратила внимание на Иру: спокойная, мягкая, с плавными движениями, аккуратная, стройная, маленькая, а еще очень симпатичная. Как выразился один наш однокурсник – «на любителя». Но мне Ирка всегда казалась настоящей красавицей: белокожая, с красивыми выразительными темными глазами и правильными чертами лица. Хотя тогда в моду уже вошли новые стандарты, и котироваться стали длинноногие и высокие девушки. Мы с Иркой оказались в пролете. Но этих самых девушек модельной внешности в наших кругах было мало, поэтому на звание первых красавиц мы спокойно претендовали, тем более что наша будущая специальность была с техническим уклоном, и представителей женского пола числилось не так уж и много. Да и заочники состояли сплошь из приезжих взрослых мужчин. Ну, это тогда нам они такими казались.

Я хорошо помню наш первый диалог где-то на лестничном пролете здания. Мы тогда ожидали преподавателя и болтали возле зарешеченных окошек. Мы остались с ней вдвоем и после нескольких фраз Ира, спокойно глядя мне в глаза, мимоходом произнесла:

– Ты очень похожа на мою двоюродную сестру. – Она сделала паузу. – Такая же симпатичная. И голос у нее такой же приятный, как и у тебя.

– А… ну … – я что-то пробурчала, но Ира уже перевела тему.

Наше совершеннолетие пришлось на начало девяностых. Тех самых «лихих», когда в стране широкими шагами двигалась новая перестройка без определенного направления, замечались хаос, разруха, нестабильность, ну и разгул преступности и криминала, о которых так много уже написано. Деньги лихо стали утрачивать свою ценность, да и много чего стало рушиться, нужно было зарабатывать себе на жизнь, поспевая за спешной походкой новых реформ в стране, и мы обе быстро перевелись на заочное отделение. Хочешь – не хочешь, а надо было себя обеспечивать. Нестабильно стало во всем: как только ты находил работу, с которой тогда было ой как туго после массовых закрытий предприятий и организаций, она тут же прекращала свое существование, и приходилось спешно искать новую. У меня подрастали две младшие сестры, в квартире негде было яблоку упасть, родители еле сводили концы с концами, сбережения бабушки, которая жила с нами, растаяли как снег на весеннем солнце, а у Ирки тоже были проблемы. Такая же бабушка-пенсионерка с минимальными накоплениями, мама-швея на полузакрывшемся предприятии и задолженностями по зарплате, и старший уже семейный брат в другом городе с маленьким ребенком.

Возможно, эта небольшая причастность к ее семье, как мое сходство с двоюродной сестрой Иры, и проложила начало нашей дружбе. Когда мы перевелись на заочное отделение, стали видеться гораздо реже, но на тот момент мы уже подружились и по субботам вместе ездили сдавать различные контрольные работы и посещать прочие нужные лекции и консультации.

Я как-то быстро стала вхожа в Иркин дом и семью. Даже не помню, через какое время это произошло. Я и тогда почему то сразу поняла, что у нее не так много близких друзей, и она никак не является любительницей приводить домой шумные компании, а со временем и вовсе в этом убедилась. Нет, она не была слишком закрытой или с предубеждением относящейся к людям, наоборот – компанейской и общительной, но ее дом для нее был священной обителью. Да и все что касалось этого самого дома, тоже находилось в категории «свято».

Главным человеком для Ирки была мама. Я очень много слышу и читаю про замечательные отношения мам и дочерей, которые являются подругами. Ира с мамой не были подругами, они были мать и дочь, и ничего внешне не указывало на их неземную и особенную любовь друг к другу. Но во время пребывания в их доме это становилось совершенно понятным и очевидным. У них в семье было особое свойство – уважение к личной территории. Они будто по умолчанию считали друг друга самыми исключительными, умными и порядочными, все строилось на доверии, не принято было критиковать и поучать, назидательный и менторский тон отсутствовали. Ира для мамы являлась самой лучшей, и все что она делала, было само собой правильным и единственно верным, хотя не сказать, что в доме витала некая диковинная атмосфера. Все обычно, как у всех, но это доверие и тепло чувствовалось и ощущалось в пространстве их старого дома в центре города. Ира всегда считала свою обитель самой лучшей, себя нормальной, не искала и не выдумала себе недостатки, и не издевалась над собой фразами «не надо было», «а вот если бы», «а могло бы быть». Видимо, так в ней было заложено. Находиться в их доме было всегда комфортно, и я со временем гостила по несколько дней, с ночевками, само собой.

Старенький дом почти в центре города. Несколько двухэтажных строений в одном дворе с деревянными и железными лестницами с наружной стороны на второй этаже и кучей хозяйственных построек. У каждой семьи был свой сарайчик и свой туалет на улице, закрытый на замочек. Где-то виднелось широкое крылечко, у кого-то совсем узкое, у кого-то сарай больше, у кого-то совсем маленький – что каждый понастроил, в том и жил. Один домик стоял такой покосившийся и старый, что вообще напоминал жилище, построенное детской рукой, казалось, он вот-вот завалится. В Иркином доме основные удобства отсутствовали: все на улице. Отопление провели уже центральное, насколько я помню, но печь еще стояла – аккуратная и совсем не похожая на печку из мультиков. Какое-то небольшое сооружение, которое раньше топили небольшими прямоугольными черными брусочками. Старый ремонт в просторной квартире, большая кухня с окнами во двор. Но жить вполне себе было можно. Правда, мне, выросшей в многоэтажном доме, сначала отсутствие ванной и туалета в квартире казалось каким-то пережитком прошлого, но со временем я вместе с Иркой купалась за шторкой, а голову мы мыли посередине кухни в большом тазу. Я хорошо помню Иркину комнату, вход в которую шел сразу из кухни. Она вроде походила на больничную палату: побеленные стены, узкое пространство, две одинаковых кровати вдоль стен, а посередине – тумбочка с лампой и большой шкаф у входа. Но эта комната была теплой и уютной, и нам прекрасно там болталось перед сном.

Ирка о маме всегда говорила без лишних сюсюканий и уменьшительно-ласкательных суффиксов, спокойно и обыденно, но то, как сразу загорались ее глаза, выдавало в ней обожание и привязанность. Я еще незнакома была с тетей Раей, мы только-только подружились с Ирой и шли вместе с института. Я обратила внимание на новую футболку и сразу добавила:

– Ир, у тебя такая тонкая талия… – Она обычно ходила в свободных вещах, и я как-то не обращала особого внимания на ее фигуру и не разглядывала ее слишком подробно.

– Ты не видела талию моей мамы! – сразу оживилась Ира, и глаза ее заблестели. – Я тебе сейчас фотографию покажу!

Ира резко остановилась и полезла в сумку. Это было немного необычно – эта неожиданная остановка посередине улицы.