– Да, я тоже эти названия встречала. Но, Володенька, никто ведь из нас не знает, на какой проект работает. Я всего лишь какие-то данные заношу в анонимную базу данных, иногда и данные, которые вы с Алексом даете, Алекс с формами сигналов колдует, Ияри электронику мучает, ты всем помогаешь по математической части. Серго из полей не вылезает со своими биоэнергополями и структурными анализами энергетических свойств аномальных и нормализованных зон… Даниил с Натальей со своими излучателями и облучателями за стенкой сидят безвылазно. На совсем нижние этажи нас не пускают, поскольку пропуска нет, и что там происходит – никто не знает… А соседи нижние, братья-программисты, нас визитами не жалуют… Единственно, кто радует – это биологи из третьей лаборатории и шаман-теоретики из четвертой…

Ияри кашлянул.

– Кхе… Проекты серии «Л» – они давно начаты и входят в проект «Скульптор». «Скульптор» – это вроде создание очередного сверхчеловека посредством химических препаратов. Очередной провальный проект. А «Индиго» – тот же сверхчеловек только посредством облучений…

Юрков возмущенно махнул рукой.

– Это откуда такая информация, уважаемый Ияри?

Ияри пожал плечами.

– Это давно известно. Всем, кто в проект входил.

Алекс хмыкнул.

– Спасибо, Ияри. А скажи мне, о, великий разведчик Штырррлицц, по фамилии Юрков, а где ты сию бумажку нашел?

Юрков засопел и нехотя выдавил:

– На столе… На столе Миши – безопасника… Я в урну полез, а потом смотрю – на столе бумага…

– В урну полез? А чего вдруг ты в урну полез? Диссертацию свою уронил туда?

– Нет… Я расчеты выбросил… Неделю считал, и ничего… Пусто все, неопределенности дурацкие вылезают ото всюду… Ну и выбросил все… А потом подумал, что зря, есть там кое-какое рациональное зерно, которое может, в принципе, в будущем пригодится, ну и полез в урну. А кабинет у меня, как вы знаете пополам с Мишей – безопасником, вот я и решил, что он оставил, не убрал в сейф…

Алекс засмеялся.

– Круто! Безопасник вышел из кабинета и оставил рабочее распоряжение, «верхнего» начальства с грифом «секретно» на столе в открытом доступе в своем кабинете, при наличии рабочего сейфа. Хотя, по правилам, он должен эту бумагу упрятать в сейф, в особую папку. Ему видать жить вообще надоело.

– Володенька, Миша над тобой пошутил, а ты попался на эту старую шутку. Ладно, мальчики, спасибо за кофе, я пошла работать.

Катарина упорхнула за шкаф. Иззашкафье, хмыкнул Алекс.

– Ладно, может быть и правда эта бумага… Видно будет… Фото удали. На всякий случай. Сам понимаешь, режим, и гриф «секретно». Ты и так много чего нарушил. Да, друг мой любезный, Володимир, а над чем это ты цельную неделю корпел? Чего считал?

Юрков засопел. Потыкал пальцем в телефон, удаляя фото секретного документа. Потом нехотя произнес:

– Проверял.

– Вот как! Кто бы мог подумать… И что же ты проверял?

Юрков махнул рукой.

– Очередную бредовую мысль нашего гениального Абрама Лазаревича, о том, как можно заработать очень много денег, не вкладывая ничего.

Алекс улыбнулся.

– Разве Абрам Лазаревич еще жив? Мне казалось, что после попытки реализации последней его идеи мы не увидим больше никогда любезнейшего господина Шлицермана.

– Здравствовать всем! Но вот, что я слышу? И вы тоже, Алекс? Весь мир отвернулся от несчастного еврея, начиная от верхнего начальства и заканчивая вами, Алекс. И это при всем том, что именно этот добрый, честный, но немножечко несчастный еврей пытается сделать этот несовершенный мир хоть чуточку лучше…

Алекс обернулся. В дверях стоял Абрам Лазаревич Шлицерман. Вид у него был обиженный, впрочем, никто и никогда не видел Абрама Лазаревича довольным и счастливым. Он был очень молод, но старался держаться очень солидно и что называется «по взрослому». В первый раз попав в лабораторию Алекса он огляделся, хмыкнул и представился: «Абрам Лазаревич Шлицерман. Генератор идей. Неутомимый скептик и ортодоксальный пессимист. И не терплю панибратства.» Но, надо признать, при всех своих недостатках, Шлицерман был весьма талантливым «генератором идей». Ошибался он редко, но зато всегда по крупному. Последняя ошибка «доброго, талантливого, но немножечко несчастного» Шлицермана, по официальной, но непроверенной информации, стоила больших и теплых институтских кресел замдиректора по новациям, замдиректора по экономике и замдиректора по безопасности. При этом, по слухам, сумма потраченных в пустую денег равнялась примерно четырем современным авиалайнерам с последующим десятилетним обслуживанием. Самому же Шлицерману объявили выговор, и лишили премии на месяц. Шлицерман об этой несправедливости пожаловался Алексу. Шлицерману было абсолютно все равно кому жаловаться на несправедливость. Единственный с кем, Абрам Лазаревич старался вообще не общаться – это был Ияри. Ияри, в свою очередь, старался не сталкиваться со Шлицерманом. Алекс, зная и понимая причины такого нейтралитета, всячески старался организовать работу так, чтобы Ияри и Шлицерман как можно реже оказывались в одном помещении одни.

– Ну что Вы, Абрам Лазаревич, я к Вам всегда с большим уважением. Кстати, хотите кофе? Володя сейчас принесет. – Алекс сделал неопределенный жест рукой.

– Алекс, Вы, как всегда, корректны и вежливы. Кофе? Вы спрашиваете, хочу ли я кофе? Конечно, хочу! Владимир Викторович, можно Вас попросить… Тем более, что, собственно, за этим я и шел против всего этого институтского шума. – Шлицерман быстро прошел в лабораторию и пристроился в свободное кресло.

Юрков вздохнул, поглядел на Ияри. Тот кивнул. Юрков кивнул, что понял и пошел за кофе, прихватив поднос. Спорить с Абрамом Лазаревичем было делом безнадежным. Одолеть Шлицермана в споре могли только Комов и Алекс. Остальных оппонентов Шлицерман просто игнорировал и в качестве достойных противников не рассматривал.

– Разрешите полюбопытствовать, как же Ваше ничего, Абрам Лазаревич?

– Ой, Алекс, бросьте… Неужели у Вас есть хоть какой-то интерес к моему состоянию? Хотя, не скрою, Ваша учтивость весьма лестна, особенно в моей сложившейся трагической ситуации.

– Абрам Лазаревич, Вы же знаете, что я ко всем отношусь очень ровно. Но Вы работаете рядом с нами, значит, в какой-то мере Ваше … эээ… состояние меня определенно интересует, поскольку нужны свежие, хорошие и желательно, эээ… не очень провальные идеи… Поэтому мне нужно, чтобы Вы были в хорошем рабочем состоянии.

Шлицерман поерзал в кресле.

– Я знал, куда шел… Всем все известно… Знаете, Алекс, иногда мне кажется, что Вы больше еврей, чем вся моя семья вместе взятые. Вас выгодно отличает только ваше желание добиться общего результата для всех, а не только для себя. Впрочем, это же стремление к общему счастью отличает всех евреев.

– Ой, Абрам Лазаревич, можно подумать, что Вы ищете здесь славу только для себя любимого…

– Увы мне, грешному… Вместо того, чтобы зарабатывать на себя, и быть в итоге вполне себе респектабельным господином, я вынужден работать на общество. Ибо так прописано в контракте, а не в правилах каждого честного и порядочного еврея нарушать контракт, даже столь не выгодный, как мой, отчего, кстати, я и есть – немного несчастен. Владимир Викторович, я благодарен Вам за кофе и Вашу заботу обо мне, даже по указанию руководства.

Юрков кивнул и поставил кружку на стол перед Шлицерманом. Вторую кружку он поставил перед Ияри. Ияри молча кивнул, в знак благодарности. Шлицерман отпил глоток и поморщился.

– Ну кто бы сомневался… И даже тут не повезло бедному еврею… Опять дешевая арабика. Фи! Неужели нельзя сделать, хотя бы специально для меня, кофе, хотя бы из робусты сорта Конилон?

Ияри засмеялся. Юрков хмыкнул.

– Арабика, как известно, бывает дешевой и дорогой, ровно как и робуста. Может Вам, любезный, нужен кофе мокко урожая 1926 года? Или Вы желаете кофе из либерики?

Алекс кивнул.

– Или из эксцельзы.

Шлицерман отпил еще глоток и снова поморщился.

– Арабика… Впрочем, чего ожидать еврею от казенного учреждения. Что касается либерики, Владимир Викторович, то я не слышал, чтобы кто-то в мире пил кофе из либерики. Равно как и из эксцельзы.

Алекс хмыкнул.

– Абрам Лазаревич, сожалею, но у Вас очень устаревшие данные. Я, лично, пил кофе из либерики. Кстати, Юрков тоже.

Шлицерман поперхнулся кофе.

– Как? Как это возможно?

Алекс улыбнулся.

– Привозили как-то из Африки. Мои знакомые, по моей специальной просьбе. Впрочем, кофе из либерики – это крайне сильно на любителя. Я таковым любителем не оказался. Юрков тоже. Поэтому предпочитаю просто классическую арабику.

– Почему? Ну почему, все в мире проходит мимо несчастного еврея? А Вам, Алекс, я не верю! Матэ Вы пили, а не кофе из либерики!

Юрков захохотал.

– Помнишь, Алекс, как мы с тобой первый раз матэ пили без калабаса и бомбильи? Это потом нам из Парагвая привезли бомбилью и калабас.

Алекс кивнул.

– Это у тебя парагвайский калабас. А мне подарили уругвайский. И, Абрам Лазаревич, поверьте, я могу отличить матэ от кофе. И да, я немного разбираюсь в кофе и чае. Не на уровне эксперта, но на приличном любительском уровне. И даже отличаю пуэр от масалы, а ройбуш от улуна… Впрочем, Вам, наверно, эти названия ни о чем не говорят…

– Я на Вас удивляюсь, Алекс… Откуда у Вас такие специфичные познания? И зачем они Вам? От них же нет никакой прибыли… И, насколько я помню, масала – это что-то типа чая из Саудовской Аравии?

– Не совсем. Не совсем чай, и не совсем из Саудовской Аравии. Это скорее набор специй из Ближнего Востока, Средней Азии, Индии, и даже Китая. Причем в каждой стране свой рецепт масалы, и соответственно меняется состав специй и рецепт приготовления. Хотя да, часто пьют его именно как чай… Мне, например, больше нравится индийский вариант масалы. А вот Ияри, например, любит арабский вариант, если память мне не изменяет – называется он керэк. Так, Ияри?

Ияри одобрительно кивнул головой.

Послышался шелест бумаги. Это Юрков перебирал на столе какие-то бумаги, задумчиво покусывая карандаш.

– Думаю, Абрам Лазаревич, что Вам либерика тоже не понравилась бы. А потом, еще два месяца назад Вы, помнится, пили только… эээ… как бы это назвать… крайне слабый чайный напиток. Причем только бледного зеленоватого такого оттенка… И, откровенно говоря, не самого лучшего качества… Неужели знакомство с настоящим благородным чаем сорта Ассам, на Вас так повлияло? Или все же это была правильно заваренная чайная смолка? А! Я вспомнил! Это был «каркадэ»!

– Оставьте Ваши шуточки, Алекс. Мое чувство юмора выше Вашего сарказма… Каркадэ какой-то выдумали… Владимир Викторович, а как Вы оцените… Владимир Викторович, а что это с Вами?

Юрков сосредоточенно грыз карандаш. Алекс громко щелкнул пальцами. Карл каркнул откуда-то сверху. Юрков стоял и, не мигая, смотрел в одну точку, и при этом грыз карандаш.

– Володя? Ох, как же ты не вовремя… Абрам Лазаревич, не надо… Не трогайте… Это «творческий ступор». Юрков, в настоящее время все равно никого не слышит и не видит.

– Это, случаем, не заразно? Впрочем, Вас, Алекс, ни одна зараза не возьмет, даже язва моровая… А я, знаете ли, как-то беспокоюсь о своем здоровье. Оно у меня одно и то, что есть – не сравнится с Вашим. Да и, что тут скрывать, болеть нынче – ой, как не дешево…

В лабораторию неспешно вплыл Комов. Ворон Карл предупредительно курлыкнул откуда-то сверху.

– Здравствовать всем присутствующим… Вижу, все на местах и работают… Алекс, Ваш ворон… эээ… Карл, помнится… эээ… так вот, он мешает всем, и мне в частности. Летает по коридорам, пугает охрану… Это первое. Второе – Шлицерман. Он что здесь делает, будучи в опале и крайней немилости, вне стен своего кабинета? Третье – я не вижу Ияри. А, все, уже вижу, доброго дня, Ияри. Четвертое – мне нужен Серго. Желательно быстро. Очень быстро. Максимально быстро. Он что-то там нашел… Существенное… Очень существенное… Пусть упакует и несет сюда… Согласно набору инструкций. И Юрков… ээээ… Алекс, а что с Юрковым?

Алекс хмыкнул.

– Андрей Севастьянович, у Юркова состояние, близкое к каталептическому ступору, так называемый «творческий ступор». Это состояние временное, мы уже привыкли. После него Юрков обычно «рождает» новые идеи. Серго, как обычно, в «поле», по последней его информации – энергоаномалия в 11 квадрате северо-западного сектора. Я считаю, по тем описаниям, что давал Серго, что там «заросший энерговывод» в виде какого-то древнего артефакта, Серго же думает, что там либо остатки НЛО, либо «заросший хронопрорыв», который вполне можно «расшевелить» и реанимировать, воссоздав «портал». Шлицерман здесь употребляет Ваш кофе, зализывает нанесенные ему ранее раны и приходит в нормальное агрессивно-рабочее состояние, необходимое для последующей продуктивной работы. И относительно Карла – этот ворон не может быть ни моим, ни чьим–либо вообще. Карл, видите ли, вольная птица и не признает никого, следовательно, ни чьим быть не может по определению… Да, не спорю, принес его я. Но остался он здесь с Вашего устного разрешения. Кроме того, Вы сами балуете Карла овсяным печением с изюмом, за казенный счет. Именно за овсяным печением он собственно и прилетает в Ваш кабинет.

Комов поморщился.

– Как у Вас все запущено… Нет у Вас в лаборатории никакого порядка, Алекс. А это не хорошо. В учреждении должен быть порядок. Особенно в первой лаборатории. Вот, вижу и самый ответственный работник, господин эээ… Ияри Аран Атра со мной согласен.

Ияри отрицательно покачал головой. Шлицерман фыркнул.

– Андрей Севастьянович, порядок – это явление относительное и понятие это, кстати, сугубо субъективное. Кстати, еще древние заметили, что отсутствие порядка, господин Комов, изрядно стимулирует творчество, а у нас, как-никак, работа по большей части творческая. Научная, но творческая…

– Ваше… эээ… господин Шлицерман… «творчество», эээ… оно, чревато, знаете ли, весьма тяжелыми последствиями… Особенно в последнее время… Да, именно Ваше, Абрам Лазаревич! Не надо морщится, это Вам не идет, поскольку Вы еще молоды… Именно поэтому, господин Шлицерман, Вы и не являетесь начальником лаборатории, хотя многократно об этом мечтали, причем вслух. Так что, допивайте кофе и срочно работать! Исправлять, так сказать, свои… эээ… огрехи… Дайте уже новые идеи… Алекс, срочно вызовите Серго в институт. Посмотрите, что он там нашел, и разберитесь, что с этим делать… У Вас есть опыт в подобных делах, насколько мне известно… И потрудитесь получить у секретаря новые задания. Всем, кроме господина Атра. Он продолжает работать по прежним тематикам.

Комов развернулся и выплыл из лаборатории. Ворон Карл радостно каркнул.

Алекс вздохнул, достал мобильный телефон, быстро набрал и отправил сообщение. Звонить Серго было делом бесполезным, когда он был в поле. Связь в зоне энергоаномалии в большее время суток отсутствовала. Общение с Серго было преимущественно односторонним и только сообщениями.

– Вот Серго обрадуется. – Шлицерман обреченно вздохнул. – Выдернут его из любимого поля… Свернут все поиски… Бедный грузин…

– Серго не грузин. Дед Серго – грузин, другой дед – армянин, а по женской линии все были русские. Так что Серго – да… Не чисто грузин. Впрочем, Абрам Лазаревич, Ваш дедушка, насколько мне известно, был не еврей, а белорус.

– Зато отец – еврей! И мама! И бабушка! Кстати, откуда же это Вам известно, Алекс?

– Если дед – белорус, то папа Ваш, как минимум – наполовину белорус. А известно, потому что я читал все личные дела. Мне, как начальнику лаборатории, позволили ознакомиться. Я же должен был знать, с кем мне работать.

Шлицерман фыркнул.

– Что за контора… Всем все известно, кроме, конечно же, несчастного еврея…

– Бросьте причитать, и помогите усадить Юркова.

– Честно говоря, Алекс, первый раз вижу «творческий ступор». Это довольно страшно. И не очень приятно… Но, делать нечего…

Вдвоем они передвинули Юркова и усадили его в кресло.

– Скажите, Алекс, а каковы результаты такого «творческого ступора»?

– Да всякий раз разные, Абрам Лазаревич. Примерно как у меня, и примерно как у Вас. Иногда полезные, иногда не очень. Ну, вот недавно Юрков придумал совершенно новое, нетривиальное доказательство теоремы Виета. Для чего это нам – до сих пор не знаю. Отправил все, что он в отчете написал «наверх». Пусть они там разбираются.

– То есть, все наработки, Вы отправляете «наверх»? И мои?

– Увы, Абрам Лазаревич… И Вы, и я – всего лишь наемные работники. Вас наняли генерировать идеи, а меня – моделировать различные электрические сигналы и управлять лабораторией. Скажу больше – ни Вы, ни я никогда не заработаем здесь ученую степень. Режим секретности не позволит. И да, мне приходится отправлять все, что мы наработаем «наверх». Таковы условия договора. А Вы на что надеялись? Кстати, Ваш последний проект – ведь Вы сами отправили его «наверх», помимо меня, «через голову».

– Да… Извините, Алекс, так получилось…

– Надо было Ваш проект мне наперво показать…

– Это Вы так шутите?

– Нет. Очевидно, что в Вашем проекте была ошибка, и Вы ее не обнаружили. Есть большая вероятность, что я обнаружил бы эту ошибку и Ваш проект не провалился бы. Впрочем, я не настаиваю. Случилось так, как случилось. И я не в обиде на Вас, как Вы, наверное, думаете.

– Знаете, Алекс, Вы каждый раз меня удивляете. Вы настолько цельная личность, что мне трудно представить Вас каким- то иным. Но, я знаком с другим человеком, и Вы напоминаете мне его. Разница в том, что Вы курите сигареты, а он трубку. Ну и внешне, несколько, конечно, различаетесь. И Вы, и он, удивительным способом, как-то заставляете всех вокруг работать. Ваша целостность стимулирует всех нас. А это… Это… Хм… Это… Да… Пожалуй, я вас покину, Алекс, мне надо срочно записать новые мысли.

– О чем на этот раз?

– О Вас, Алекс, вернее, о таких, как Вы. И о Вашем влиянии на социум. Надеюсь, это хоть как-то меня реабилитирует, после моего недавнего провала.

– Насчет провала… Абрам Лазаревич, все мы люди, а людям свойственно иногда ошибаться. Не ошибается тот, кто ничего не делает.

– Я давно заметил, Алекс, что Вы, не ошибаетесь. Никогда. И, в этом смысле, я начинаю сомневаться в том, что Вы человек, Алекс. Но вот кто Вы на самом деле – это не понятно. Может Вы инопланетный разведчик?

– О, это было бы, безусловно, интересно! Но, разочарую Вас, Абрам Лазаревич – я человек. И во мне течет кровь и органы самые обычные – человеческие. Меня уже не один десяток раз проверяли разные врачи. И я люблю вкусно покушать, выкурить сигарету, хорошо поспать и поработать, послушать хорошую музыку и почитать хорошую книгу.

– Да? Точно человек? Очень жаль… Что ж, поверю врачам, тем более, что ничего другого пока не остается. Все, я поспешу оформлять идею.

Шлицерман резво покинул лабораторию.

Ияри встал, подошел к Юркову, быстро осмотрел его и покачал головой. Алекс внимательно наблюдал. Ияри кивнул на шкаф, за которым скрывалась Катарина. Алекс кивнул. Ияри ушел на свое рабочее место.

Ворон Карл пробормотал откуда-то сверху: «Кррррааахххрр»

– Карл… Все-то ты видишь… Скажи, друг мой, ты голоден?

–Ккрр… Ккрр… Кхххрр… Кррррхх…

– Понятно… Ты прилетел за печеньками, а Комов печенья тебе не дал… Поэтому ты его украл… Но мало… И кто же тебя накормил сегодня?

– Кркрх…

– Ах, вот как? Нимфа «Иззашкафья»? Сама? Удивительно…

– Между прочим, Алекс, я все слышу!

– Милая девушка, ты нужна мне, надо Юркова реанимировать…

– Я не могу. Я работаю. Я занята.

– Катарина, я всегда подозревал, что ты совершенно равнодушна к Юркову, но не равнодушна ко мне. Правильный выбор!

– Ты такой большой, Алекс, но такой дурак!

Катарина выпорхнула из своего закутка, подошла к Юркову и быстро осмотрела его. Вздохнула, достала из кармана халата шприц и ампулу. Вскрыв ампулу, Катарина набрала нужное количество препарата в шприц и быстро воткнула иглу в предплечье Юркову, прямо через одежду.

Алекс поинтересовался:

– Бензодиазепин?

– Ну, ты даешь! Бензодиазепин устарел давно и безвозвратно… Нет. Это очень сильно расширенная и кардинально обновленная вариация сочетания нимодипина и галоперидола. Чрезвычайно эффективный препарат. Экспериментальная, поскольку еще не завершена процедура сертификации, версия. Слушай, а ты откуда такие слова знаешь, как бензодиазепин? Это же не твоя область…