Глава 6

Артемов наконец дозвонился до начальника службы безопасности и получил «добро» на вызов полиции. А Глеб, отойдя в сторонку, связался с Медведевым, доложил о трагическом происшествии и спросил, как ему себя вести в сложившихся условиях.

Медведев несколько секунд молча переваривал новость, затем сказал, что выразит соболезнование Никандрову лично, а Панову дал полезные ЦУ:

– Тебя для чего наняли? Усовершенствовать систему охранной сигнализации и искать сообщников похитителей хозяйского сына в никандровском окружении. Вот и занимайся своим делом. И помоги в расследовании убийства Никиты. Если тебя об этом попросят.

Потом приехали оперативники из местного ОВД и работники районной прокуратуры. Панова опросили как свидетеля, но о его совместной работе с оперативниками и прокурорскими не было и речи. Напротив, местные пинкертоны смотрели на Глеба чуть ли не с большим подозрением, чем на всех прочих. А познакомившись с сотрудниками оперативно-следственной бригады поближе, Панов сделал вывод, что с опытными кадрами в области такая же напряженка, как и в столице.

Возглавлял бригаду молодой, чтобы не сказать юный, следователь областной прокуратуры Духанский. Недостаток следственного опыта он стремился компенсировать дотошностью, а мизерный стаж работы в прокуратуре – подозрительностью. Панов попытался было предложить Духанскому свою помощь в расследовании преступления, но ответом на эту любезность стал лишь пронзительный взгляд исподлобья, который лучше всяких слов объяснил Глебу, что он сам же является главным подозреваемым в злодейском убийстве. Похоже, Духанский установил связь между приездом Панова в бывшие «Сосенки» и случившимся тут же убийством Никиты. Как ни пытался Глеб доказать упертому следователю, что «после» не всегда означает «поэтому» и что он даже по времени никак не успевал доскакать с той просеки, куда они с Артемовым ошибочно свернули, до озера, чтобы убить Никиту, а затем одновременно с Юлией вернуться к развилке, Духанский лишь подозрительно взирал на него исподлобья и демонстрировал схему, на которой злополучную просеку и озеро напрямик соединяла узкая тропинка, до которой Панов то ли не доехал, то ли второпях и по незнанию местности не заметил. Этот последний довод Духанский., по-видимому, считал самым уязвимым местом в пановских оправданиях и всячески пытался выяснить, не бывал ли Глеб в этих краях раньше, не проводил ли, проще сказать, предварительную рекогносцировку на местности? В конце концов Панову надоело убеждать упрямца в своей невиновности, он плюнул и заявил, что когда Духанский сам убедится в абсурдности своей версии, он будет к его услугам и окажет посильную помощь в поисках убийцы или убийц. А пока займется тем, для чего Никандров его и нанял, то есть проверкой и модернизацией охранной сигнализации поместья. Так что Духанский остался со своим пронзительным взглядом из-под насупленных бровей беспомощно барахтаться в трясине лопающихся одна за другой, как болотные пузыри, несостоятельных версий, а Панов озаботился проверкой электронных и прочих средств, предназначенных для охраны персон и имущества никандровского семейства, попутно знакомясь с многочисленной прислугой особняка и обширного поместья.

Помимо охранников и их начальника, домработницы Оксаны и горничной Юлии Лидии, с которыми Глебу уже довелось общаться по приезде, с Лидой, правда, только «орально», господ обслуживали еще домоправительница Надежда Тимофеевна, тощая особа лет сорока, крашенная под платиновую блондинку с гнедыми подпалинами у корней волос; горничная госпожи Никандровой Елена, не совсем Прекрасная, но тоже ничего девушка, хотя и на затянувшемся выданье; садовник Вадим Васильевич, худощавый мужчина далеко за сорок, совмещавший свою садовую деятельность с кормлением опекаемых Юлией приблудных псов и чисткой их вольеров; повар-китаец Ван, которого все звали Ваня, и подсобный рабочий на кухне Алишер – гастарбайтер из братской среднеазиатской республики СНГ. Охранники по совместительству служили водителями высоких персон или, наоборот, водители были охранниками. Ко всем этим людям Панов приглядывался и старался сойтись с ними поближе, памятуя о главном своем задании – установить источник утечки информации из особняка Никандровых к похитителям Дэна. Но был человек, точнее, особа, с которой Панова побуждали сблизиться не обязательства контракта, а веление собственного сердца, пораженного сразу двумя божественными лучниками: Амуром, богом романтической любви, и Эротом, божеством плотского вожделения, по-современному – секса, метящего обычно не столько в сердце, сколько в другие, не менее прекрасные, но не столь возвышенные части возлюбленных тел. Какая мифологическая стрела и в каком органе его тела засела глубже, Глеб пока не решил, но чувствовал, как постепенно дозревает до кондиции знаменитого поэта, в порыве страсти восклицавшего: «Хочу упиться роскошным телом! Хочу одежды с тебя сорвать!» Вид Юлиного тела, обнаженного волею случая значительно ниже пупка, оставил неизгладимое впечатление и в его сердце, и во всей телесной субстанции, и если не сорвать грубо оставшиеся в тот раз на девушке одежды, то совлечь их в более подходящей обстановке он был очень даже не прочь.

Однако увидеть самую интересную для него фигурантку Пану никак не удавалось. После пережитого шока Юлия лежала в своей спальне в окружении спешно вызванных светил медицины, рангом не ниже профессора и доктора медицинских наук. Позже, после тщательного обследования пациентки и длительного консилиума, светила разъехались по своим частным клиникам и государственным НИИ, оставив при болящей двух своих коллег: профессора-психолога и доктора медицинских наук – то ли психиатра, то ли невропатолога. Глеб надеялся, что, когда Юлия оправится от нервного потрясения, она благосклонно отнесется к его сердечным воздыханиям. Как-никак он спас ее от смерти, а юные девушки страсть как любят, чтобы прекрасные принцы или, на худой конец, храбрые рыцари их спасали. На принца Глеб, конечно, не тянул, но по-рыцарски спасти красавицу ему подфартило.

«Юлия – натура увлекающаяся, причем чрезмерно и не зная разумных границ», – размышлял Панов. Сегодня она увлечена собачьими санаториями и защитой зверушек. Но если натура идет в разнос, то обычно во все стороны. Возраст у Юлии самый романтичный – девичья пора пришла! А когда «пора пришла, она влюбилась», как верно подметил поэт. Или влюбится завтра. И так же сломя голову, как в собачьи меценаты, ринется в бурный океан роковых страстей. Себя-то не изменишь! Глеб лелеял мечту стать лоцманом ее любовной лодки, взять управление в свои руки и направить легкокрылую ладью прямиком в открытое море любви, благоразумно минуя рифы и мели семейного быта, на которые он напоролся в предыдущем плавании. Заманчивой перспективой необременительной любви соблазнял его сластолюбивый Эрос… Букет алых роз, бокал шипучего шампанского, ночь любовных восторгов, нежный прощальный поцелуй утром и – до свиданья, любимая! До скорых и радостных встреч! И всем хорошо, все счастливы и довольны… Но Амур, бог любви возвышенной, тоже не дремал, а напускал сиреневого тумана и так затуманил пановские мозги, что в его воспаленном воображении стали возникать, наподобие фата-морганы, разные романтические картины. Вот он с молодой супругой и двумя прелестными малютками, кудрявеньким мальчиком и голубоглазой, точь-в-точь как Юлия, девочкой прогуливается по садовой аллее, среди ярких цветов и порхающих бабочек. Горячо любимая и нежно любящая жена берет его под руку, ласково прижимается к плечу, а ее красивую головку покрывает белоснежная фата…

«Чур-чур меня!» – стряхивая с себя сиреневое наваждение, в ужасе мысленно завопил Панов и даже руками замахал, изгоняя из головы жуткую фантасмагорическую картину.

Его всполошила не хронологическая непоследовательность событий: сначала малюток, а потом белоснежная фата их мамы. По нынешним временам это обычная вещь. Просто после диких скандалов, которые ему закатывала бывшая жена, белоснежная фата невесты стала для него страшнее савана мертвеца. Навсегда захлопнув за собой двери собственной квартиры, Глеб поклялся обходить отныне загс десятой дорогой и рассчитывал, что собаколюбивой Юлечке за хлопотами и заботами о ее хвостатых питомцах недосуг будет думать о юридическом оформлении их романтических отношений, если таковые возникнут. Тем более что при папиных-маминых капиталах никаких корыстно-материальных стимулов у нее нет и быть не может, матримониальных – тем более. Общеизвестно, что успешным, то есть богатым, женщинам на фиг не нужны никакие мужья. Вот бой-френды – это да, и в неограниченных количествах!

«Так почему бы мне не стать Юлиным бой-френдом? – спрашивал себя Панов. – Что я, хуже других? Внешностью Бог не обидел, здоровье отменное. Муж ей не требуется? А я и не набиваюсь. Как сказал поэт: “Не могу я тебе в день рождения дорогие подарки дарить. Но зато в эти ночи весенние я могу о любви говорить…” И не только говорить!»

Вот такие планы строил Панов, науськанный коварным Эротом. Но Амур не сдавался, а все поддавал и поддавал сиреневого тумана. И опять наплывала фата-моргана: он катит коляску с очаровательными близняшками по той же зеленой аллее, среди цветов… «Гули-гули-гули…» – щекочет он их пухленькие животики и вставляет соски в их маленькие ротики… А горячо любимая и пылко любящая жена нежно прижимается красивой головкой к его плечу. Головка на этот раз, слава богу, без белой фаты. Схватка двух божественных противников, при явном преимуществе Амура, бушевала в душе Панова весь день и всю последующую ночь, а утром он наконец увидел и вожделенный объект своих воздыханий и томлений.

Юлия появилась на аллее не одна. Следом за ней шел верный кот Брут, за котом плечом к плечу и хвост к хвосту – Услада и Руслана, а замыкали процессию два медицинских профессора: психолог и психиатр-невропатолог. Доктора шли с вытянутыми вперед руками, готовые в любую минуту подхватить болезненную пациентку, чуть только она пошатнется. И как только в походке девушки возникала некоторая неуверенность, доктора кидались вперед. Но Юлия самостоятельно восстанавливала равновесие и протестующим жестом руки заставляла эскулапов держаться на расстоянии. Панов наблюдал эту картину из-за угла дома, и вид Юлии его одновременно и обеспокоил, и восхитил. Обеспокоила ее неуверенная походка, а восхитило отсутствие всех прибамбасов, которые так уродовали красавицу при их первой встрече. На голове теперь отсутствовали макароны, а волосы приняли свой естественный золотистый цвет и свободно ниспадали на плечи хозяйки. Чудовищные лосино-галифе были отправлены в отставку, и их заменили джинсы, правда, тоже очень модные, с двумя дырками спереди на каждой штанине. В джинсы была заправлена белая рубашка. Панову захотелось как следует рассмотреть лицо девушки, поздороваться, поинтересоваться ее здоровьем и (память-то девичья коротка) напомнить ей о себе.

Юлия медленно шла в направлении своего собачьего питомника, Глеб, хоронясь за кустами, быстро ее обогнал и двинулся навстречу по той же аллее. Вблизи Юлия напоминала прекрасную лунатичку. Лицо ее побледнело, но, освобожденное от страшного макияжа, стало еще красивей. Огромные голубые глаза смотрели на Глеба, хотя вряд ли что-то видели. Во всяком случае, Юлия его не узнала. Глеб поздоровался, пухлые алые губки шевельнулись в ответ, но до пановских ушей не долетело ни звука. Той же неуверенной походкой сомнамбулы девушка прошла мимо своего неузнанного спасителя, а Панов, постеснявшись строгих профессоров, не решился пристроиться к процессии, но вновь за кустами ее обогнал и продолжил свои наблюдения из-за зеленого укрытия. Чем ближе Юлия подходила к вольерам, тем увереннее становилась ее походка. Видимо, приветственный лай, вой, визг и скулеж ее мохнатых питомцев, почуявших хозяйку, казались ей слаще фуг Баха, концерта для скрипки с оркестром Бетховена и хитов современной поп-музыки во всем их разнообразии. А непосредственное общение с элитой собачьего сообщества, по ее указаниям выпущенной служителем из вольеров, подействовало на болящую благотворнее любых медицинских процедур. «Хорошо еще, что не выскочила вся псарня, – подумал Глеб, – а то бы благодарные Жучки и Шарики зализали свою благодетельницу до смерти!» Но и ограниченного контингента хвостасто-языкастых поклонников оказалось достаточным для чудесного выздоровления больной. Юлия окончательно воспряла духом, деловито отдавала распоряжения служителю и ветеринару, самолично оказывала особо запаршивевшим псам медицинскую помощь и награждала лакомством из услужливо поднесенного служителем огромного ведра всех мохнатых пансионеров, не дискриминируя никого, даже последнюю шавку. Эскулапы радостно констатировали несомненное исцеление больной, причем психолог открыто торжествовал, психиатр смущенно разводил руками. Видимо, ранее врачи разошлись во мнениях о полезности для пациентки лечебно-собачьей процедуры, но психолог настоял на ее проведении и оказался прав.

Недовольство происходящим выражали только Брут, шипевший на собак с плеча Юлии, и Услада с Русланой, с трудом отбивающиеся от назойливых приставаний лохматых джентльменов. Завершив благотворительный вояж, Юлия бодрым шагом направилась обратно к дому, но теперь процессию возглавлял Брут, спрыгнувший с плеча хозяйки, за ним трусили Услада с Русланой, а следом шла возрожденная Юлия в сопровождении медиков. Панов, с изумлением и радостью наблюдавший за чудесной метаморфозой, подумал, что его час наконец-то настал и очнувшаяся от пережитого шока Юлия теперь его узнает, а любезные речи, заранее заготовленные, произведут на девушку должное впечатление. Так же скрываясь за кустами, он опять обогнал оздоровительную экспедицию, вынырнул из-за клумб и с невинным видом направился к дверям особняка, рассчитав, что окажется там одновременно с Юлией. Но не доходя до места предполагаемого Глебом рандеву шагов двадцать, девушка вдруг побледнела, зашаталась, и медики едва успели подхватить ее под руки. На их тревожный крик из дома выскочили охранники. Панов тоже бросился на помощь, но ему довелось лишь поддержать Юлин локоток из-за спин эскулапов. Впрочем, спустя минуту Юлия оправилась, отстранила докторов и в сопровождении хвостатой, медицинской и силовой свиты удалилась в свои апартаменты, а огорченный, встревоженный и разочарованный Глеб остался стоять перед дверями, даже не замечая, что от досады чешет собственный затылок. Закончив эту скорбную процедуру, Панов вздохнул, оглянулся и вдруг увидел за той же клумбой, откуда он недавно так резво выскочил, Новикова с яблоком в руке. Кусая яблоко, начальник охраны глядел на нерасторопного Юлиного поклонника, ехидно усмехался и с деланным изумлением покачивал головой, как бы говоря: «Хорош гусь! Увидел красивую девчонку и сразу спекся. Теперь его хоть яблоками фаршируй!»

Глеб сначала хотел послать не в меру любопытного приятеля куда подальше вместе с его фруктовым аппетитом и ехидством, но вовремя вспомнил, что улыбается Новиков скорее всего для того, чтобы не плакать. Недавно Панов стал свидетелем публичного разноса, который Нелли Григорьевна устроила своему главному бодигарду. Надменная красавица, не повышая голоса, морально стерла обмишулившегося начальника охраны в порошок и, фигурально выражаясь, втоптала его в грязь, завершив выволочку презрительным вопросом: «Вы хотя бы сами себя способны будете защитить?»