Сан-пин, а так звали девушку, родилась и выросла в долине Сунляо, в родовом поместье своего отца, что в десяти ли от древней столицы Маньчжурии Мукдена. Там, где высокие горы граничат с рисовыми полями, где бегут по распадкам холодные ручьи и небо такое синее, что в него больно смотреть. Она была внучатой племянницей первого цинского правителя хана Абахая, поэтому двери императорского дворца были всегда открыты для нее.
У нее были хорошие манеры, которым ее научили выписанные из Японии гувернантки. Она выучила все правила, которыми руководствуются женщины в Японии. Она знала, что приличная женщина должна быть здоровой, держать спину прямо, у нее должна быть культурная речь, она должна всегда с улыбкой говорить «Доброе утро», быть той, о ком говорят, что она всегда опрятна. Кроме того, приличная женщина не должна испытывать скуки и посвящать себя чему-то. Она должна говорить приятным голосом, отвечать на письма и послания, не говорить о том, чего не знает. Она должна иметь красивые зубы и сияющие блестящие волосы. Каждый вечер она обязана хорошо засыпать и рано вставать, часто говорить «спасибо», самостоятельно преодолевать страдания, не переносить в завтрашний день неприятности, которые случились сегодня, стараться не простужаться, иметь много приятелей для встреч, знать методы самолечения, красиво писать иероглифы, иметь любимое изречение, больше плакать о других, чем о себе, думать, что сегодня ты красивее, чем вчера, быть счастливой и выглядеть счастливой, иметь хорошую кожу и еще многое, многое другое…
Сан-пин с детства знала, что все, что делается вокруг, делается именно для нее. Для нее ткут знаменитые на весь мир тяньцзиньские ковры, чеканят золотые монеты, идут в поля, держа на плечах тяжелые лопаты и мотыги, собирают ясак. Ради нее захватывают чужие земли, покоряют народы, строят большие города. Ее род один из самых древних и самых уважаемых в империи. И она гордится этим.
В жизни никто не смел не то чтобы сказать грубое слово – косо посмотреть на нее. А тут эти русские мужланы не только перебили ее охрану – они еще и норовят ее ограбить. Особую ненависть в ней вызывает этот огромный светлобородый казак, который бесцеремонно вытащил ее из паланкина. Жаль, у нее нет с собой кинжала, не то бы она показала ему! Сам, небось, голь перекатная, а туда же. Хотя, если честно сказать, он недурен собой. Мало найдется в ее империи столь же сильных и красивых воинов, как он. Его бы взять к себе охранником и платить хорошие деньги – тогда б уж ей точно некого было бояться.
– Ты кто? – когда девушка немного успокоилась, спросил Федор через толмача.
Вместо ответа она фыркнула и отвернулась. Гордая, надменная, она всем своим видом показывала, насколько ей неприятна эта встреча.
– Ну так как, сама назовешься али я тебя пытать начну? – улыбнулся старшина и демонстративно разрезал воздух нагайкой.
– Не трогайте! Не трогайте мою госпожу! – неожиданно услышали казаки испуганный девичий голос, и в ту же минуту из украшенного цветами и богатой канчою паланкина выскочила невысокая узкоглазая девчушка, обернутая в камку. На голове у нее было множество тонких косичек, туго сплетенных из смоляных волос. В каждой из них звенело множество серебряных и золотых монет.
– Так у нас, оказывается, не одна, а две пленницы! – радостно воскликнул Федор.
Он обратился к девочке-подростку, пытавшейся заслонить собою ту, которую она назвала госпожой:
– Ну а ты, ты-то хоть скажешь, кто вы такие и куда держите путь?
Боясь, что казаки учинят им пытку, она с испугом что-то залепетала.
– Ну же, Егорша, перескажи, что она там прощебетала, – попросил толмача старшина.
Так казаки и узнали, кто такие эти две крали, как их зовут и куда они держат путь.
– Вот те на! Саму принцессу богдойскую в полон взяли! И что ж мы с ней будем делать? – восхищенно воскликнул Гридя Бык, обращаясь к старшине.
Тот мгновение подумал:
– А возьму-ка я ее, братцы, в наложницы! Пущай у меня тесто для пирогов месит.
Услышав это, казаки весело заржали.
– Вот тебе Наташка-то покажет наложницу! Ведь ты ж эту девку, поди, не только тесто месить заставишь, а и на сеновал поведешь, – подначил его Карп, вызвав тем самым новую волну смеха.
– Послушай, Федька, отдай мне эту кралю, – подъехав к Федору вплотную на своей каурке, негромко попросил его Ефим Верига. – Ну на кой она тебе? У тебя жена, а у меня, сам знаешь, пустая изба. Отдай, прошу тебя! За это я тебе по гроб жизни благодарен буду.
Федор насупился.
– И не проси, – сказал. – Если хочешь, бери служанку.
– Так ведь она ж еще ребятенок! – в сердцах бросил Ефим.
– Ну и чиво? – усмехнулся старшина. – Поверь, и не заметишь, как она бабой станет. Девки ведь быстро растут. Вон взять мою Аришку. Тоже ведь, вроде, сопля, а уже женихается.
Девушкам дозволили сесть в паланкин, и Федор велел кули следовать в сторону русской границы.
– Куда это вы нас ведете? – выглянув из-за занавески, испуганно спросила Сан-пин казаков.
– В полон, девонька, в полон! – ответил ей за всех Карп. – Не бывала еще за Амуром? Ну вот и побываешь.
Девушка была в отчаянье.
– Мой брат все равно вас догонит и убьет! – заливаясь слезами, предупредила она. – Я послала своего слугу в Чучар, так что ждите погони.
И ведь не врала девка-то. На следующее утро, когда казаки, позавтракав, снова двинулись в путь, они вдруг увидели далеко впереди на невысоком взлобку вооруженных конников. Их силуэты хорошо прорисовывались на фоне прозрачного осеннего неба.
– Маньчжу!
– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! – смачно выругавшись, с досадой произнес Федор.
Затем он обратился к товарищам:
– Что, братцы, делать-то будем? Богдойцев-то вона сколь – одолеем ли?
– Вряд ли, ведь их там сабель сто, не меньше, – напряженно вглядываясь вдаль, произнес Гридя. – Может, бросим этих краль? Тогда проще будет бежать.
Старшина нахмурил брови.
– Забудь!
– Ты что, хочешь на чужих холмах голову сложить? – удивился товарищ.
Федор покачал головой.
– Нет, помирать я не хочу, но и девонек не оставлю! Скажи, ну когда казак оставлял трофей? – как-то вымученно улыбнулся он.
А в это время богдойские конники, сорвавшись с места и выставив вперед копья, уже мчались на казаков.
– Вот что, Мишка! – прокричал он молодому казаку Мишке Ворону. – Ты давай сажай в седло малявку, а эту прынцэссу я к себе посажу. Давай, давай, поторапливайся, а то у нас времени нет.
Мишка быстро спрыгнул с коня и бросился к паланкину.
– А ну опускай носила! – скомандовал он китайцам.
Те тут же подчинились ему. Подхватив на руки испуганную служанку, он усадил ее в свое седло. С «прынцессой», как называл ее Федор, вышла осечка. Она не стала дожидаться, когда ее вслед за служанкой вытащат из убежища, а выскочила сама. Она побежала по дороге навстречу маньчжурам, крича и махая руками.
– Я здесь! Здесь! Спасите меня!
Федор какое-то время стоял в нерешительности. А нужна ли ему эта девка? – спросил он себя. – И стоит ли из-за нее так рисковать?
Но что-то вдруг в нем взыграло. Нет, не дам этой красавице уйти! – скрипнул он зубами и, с силою стегнув плетью коня, помчался вслед за беглянкой. Миг, и вот она уже сидит у него в седле, подхваченная на скаку его сильными руками. Девушка кричит, отбивается, пытается вырваться, да куда там!
– А ну, гайда, братцы, за мной! – повернув Киргиза, повелел старшина казакам.
И вот они уже мчатся на своих быстрых конях, пытаясь скрыться от погони.
– Давай, давай, товарищи мои! – кричит Федор. – Швыдче! Швыдче!
Где-то далеко позади осталась пыльная дорога с кянами-кули и паланкином. Упав грудью на крупы коней, казаки вихрем неслись над землей, минуя луга, невысокие релки, кустарники и дубравы, взбирались на крутые сопки и снова, не оглядываясь, скакали вперед. Никто, ни Федор, ни его товарищи, не знали, куда они скачут. Даже Фан ничего не мог сказать. Только кричал что-то на своем и все пытался не отстать. Ведь если маньчжу его поймают, то обязательно убьют. Это русских или там монголов они берут иногда в полон, а ханям только смерть. Потому что их они не считают за людей.
…Точно звери рыскали они по чужой земле, прячась то в высоких травах, то в лесах и среди распадков, но всюду их взгляд натыкался на преследовавших их маньчжуров. Даже по ночам, укрывшись где-нибудь в горном ущелье, они не чувствовали себя в безопасности. Позже, сидя ночью у костра в родном острожку, Федор с товарищами все дивились, как это им тогда удалось убежать. Страх ли им придал силы, а может, это их молитвы дошли до ушей Господа, только чудо свершилось. Обхитрили-таки они маньчжура, запутали следы. И теперь вот веселятся, поднимая кубки за благополучное возвращение.
И только один Ефим Верига был невесел. Все думы его о молодой богдойской крале, которую Федор взял в наложницы. Мечется душа казака, зло его разбирает. Не раз уже подумывал он о том, чтобы украсть девку и сбежать с ней из острога. Но куда побежишь? На Урал? На Дон? Так ведь туда еще надо добраться. А может, уйти к богдойцам? Говорят, у них есть особое войско, куда берут всех, кого не лень. Есть там и русские, и монголы, даже ливонцы есть и германцы. И платят-то им, сказывают, золотом, а кто желает, может открыть собственное дело. Ефим, коль выпало бы ему такое счастье, открыл бы корчму. Дело не хитрое, но прибыльное. Может, и, правда, стоит подумать?
С этой мыслью он и жил теперь. Казаки удивлялись – что это с их товарищем стало? Живет, точно бирюк. Закрылся в себе и угрюмо молчит. Но разве он скажет правду! Ведь эта правда может стоить ему головы…
Но не суждено было Федору вновь погулять по маньчжурским пыльным дороженькам. Он-то думал, атаман оставит его за главного в крепости, пока сам будет мотаться по полям да долам, а тот возьми да прикажи ему собираться вместе с ним в дорогу. «Да людей понадежнее подбери, – сказал он ему. – Чай, не к теще на блины едем».
Ну вот, как что, так Федор. Нет, не может атаман обойтись без старшины. Видно, надежу в нем видит. А тут дорога дальняя – всякое может случиться. Ну а с Федором оно веселее. Тому ни Бог, ни черт не страшен. Да и фартовый он – из любой оказины выход найдет.
Погоревал Федор, погоревал, но делать нечего. Собрал он своих старых и верных товарищей – Гридю Быка, Ивана Шишку, Семена Онтонова, Карпа Олексина, Фому Волка, Григория и Леонтия Романовских – и велел им тоже готовиться в путь.
Теперь надо было просить Наталью собрать ему дорожную суму и чтоб не забыла про торбу с овсом для Киргиза. Трава одно, а овес совсем другое, любил повторять Опарин. От овса у лошади рубашка закладывается, подкожное сало, и ей легче бывает и зиму пережить, да и лето скоротать. Тем более, если речь идет о дальней дороге, где животине требуются силы.
Дав жене указания, Федор отправился к Саньке. Та встретила его холодно.
– Что с тобой? – заволновался казак. – Уж не случилось ли чего?
Она ухмыльнулась.
– Почему, орос, ты не сказал мне, что завтра уезжай?
Это ее «орос» означало, что она на него рассержена. Так она звала Федора в первые месяцы после того, как он привез ее в крепость. «Орос» да «орос»! Он ей: «Зови меня Федором. Федор мое имя». А она все равно: «Орос!» Будто бы издевалась над ним. Или не хотела признавать его. Даже после того, как он однажды ночью в порыве страсти силою взял ее.
А до этого долго примерялся к ней. И обнимет бывало, и за ушко легонько потреплет, а то и в губы чмокнет невзначай. Она морщится, кричит на него, а он все равно гнет свое. Потихоньку она смирилась с его ласками. Даже отвечать на них стала. Но дальше этого не шло. Но однажды Федор пришел к ней пьяненький и сделал то, о чем он подспудно мечтал.
Несколько дней она волком смотрела на него, даже на шаг подойти к себе не позволяла. Но женскую плоть не обманешь. Однажды она сама притянула его к себе, и это был самый счастливый день в его жизни.
С тех пор он уже не стеснялся своих чувств. Ох, и солощий[36] был до ласок! Так бывало зацелует, так истерзает в страсти, что она потом едва живою просыпалась на утро. Видно, это ее сводило с ума, потому она злилась, если он долго к ней не заглядывал. Но ведь ему, бедняге, на части приходилось разрываться. Не бросит же он просто так Наталью – чай, венчанные. Да и Гермоген ему не раз выговаривал за его шалости. Смотри, мол, от греховного корени зол плод бывает. И он приводил в пример Святополка. Зверь-братоубийца. А все потому, мол, что от греховной связи не по браку своего отца Володимира с вывезенной из грек черницею родился.
Но разве Федора остановишь. Он по-прежнему был ласков с Санькой, хотя в глубине души понимал, что она не любит его. Более того, вряд ли когда и полюбит.
– Ты-то откуда узнала о моем отъезде? – спросил Саньку Федор и тут же понял, что это его сподручник Яшка Попов проболтался. Но что с этим баламошкой поделаешь? Да его хлебом не корми – дай только побахорить[37].
Когда Федор построил за крепостной стеной этот дом и поселил в нем Саньку с Маняшкой, он велел Яшке стеречь их, дабы те не сбежали. Парень, думал, он не женатый, да и угла своего покуда нет, так что пусть пока поживет в теремке. Место отвел ему в передней, чтобы не маячил у девок на глазах. Там Яшка и ночевал, а вот столоваться ходил в казенную избу к холостым казакам, потому как стеснялся садиться за один стол с «прынцессой». Да и ходить по коврам он не привык. А они в доме были повсюду. Так пожелал Федор, который все делал для того, чтобы угодить знатной полонянке. За богатым товаром он даже специально ездил на торжок, что под Нерчинском.
– Сегодня ночевать к тебе приду – жди. Надо попрощаться, – обняв Саньку и поцеловав ее в висок, сказал старшина.
А ей не привыкать было ждать. Ведь большую часть времени Федор проводил все-таки с семьей. Однако после того, как родился Степка, все изменилось. Теперь уже Наталье приходилось все реже и реже видеть мужа. Пыталась с помощью гадалки вернуть его в семью, да не получилось. Тогда она пошла в монастырь к Гермогену.
Изба, в которой находилась келья старца, представляла собой небольшой деревянный сруб с крыльцом о трех ступенях. У входа ее встретил послушник и проводил внутрь. Там, в прихожей, уже были люди, желавшие попасть к старцу. Отстояв свою очередь, Наталья вошла в горницу, где на широкой скамье возле стены, опершись на архиерейский посох, сидел Гермоген. На нем была обычная монашеская ряса и клобук, а впалую его грудь прикрывал огромный золоченый крест.
– Я, наверное, не ко времени? – перекрестившись на иконы в красном углу и попросив у старца благословения, робко произнесла она.
– Ничего, ничего. Садись вот, матушка, – указал он на скамью, что была у противоположной стены небольшой горенки.
Когда он села, произнес:
– Ну а теперь слушаю тебя.
– Отче, – зашевелились белые как снег губы Натальи. – Беда у меня великая приключилася…
Она вдруг всхлипнула, и из глаз ее потекли слезы.
– Успокойся, дочь моя, – ласково посмотрел на нее Гермоген. – Успокойся. Коль не можешь продолжать – не продолжай.
А у нее и впрямь не было сил говорить. Однако она все ж сумела взять себя в руки. Утерев слезы концами покрывавшего ее голову светлого платка, она снова заговорила.
– Батюшка, как мне жить? – И снова слезы хлынули из ее глаз. – Ты прости, туга ум полонит – не знаю, что и сказать.
– А ты говори, – попросил старец.
– Ну да, надо говорить, коль уж пришла, – вытирая слезы, согласилась женщина. – Отче, тут вот Федька мой…
– Федька? А что с ним? Анадысь я видел его – в Монастырскую слободу приезжал к кузнецу нашему. Неужто что случилось?
Наталья снова всхлипнула.
– Не любит он меня, – с трудом выдавила она из себя. – Все к этой узкоглазой по ночам бегает. А ведь у него семья.
Старец вздохнул.
– Да я уж говорил с ним. Только черного кобеля не вымоешь добела.
– А если я попрошу у Бога, чтоб он мне помог? – с надеждой посмотрела на старца Наталья. – Он же должон помогать несчастным…
– Должон, дочь, моя, конечно же, должон, – кивнул головой Гермоген. – Вот и обратись к нему. Али уже обращалась?
– Обращалась.
– А с молитвою ли? – спросил святой отец.
Наталья покачала головой.
– Да нет, вроде как по-бабьи. Со слезами.
– А ты попроси Николая Чудотворца, заступника нашего, – посоветовал старец. – Он скорее до Господа нашего достучится. Глядишь, и помилует Господь тебя. Али же мужа твоего за все грехи его накажет.
Наталья испуганно посмотрела на старца.
– Накажет? Федьку?
Ну, этого ей не надо. Ей бы только вернуть мужа, а вот зла ему она не желает. А какая нормальная баба желает зла своему мужику?
Страх обуял бедную Наталью. Его, страх этот, она понимала по-своему. Это когда что-то непонятное собирается у тебя на затылке, а затем струйкой истекает вниз, к самым пяткам по спине. И это все обрушивается мгновенно. Точно такое же случилось сейчас и с ней.
О проекте
О подписке