Еще недавно пан Война-младший тоже не знал латышского, однако, обучаясь инженерному и оружейному делу в Шотландии в компании таких же молодых людей, как и он сам, и просто общаясь со Збышеком Францкевичем, Афанасием Чоховым, Славеком Снарски, вскоре он мог уже довольно сносно говорить на языке Короны¹⁹, литовском, рассенском… Английский же он знал и до этого неплохо.

С дядей Якуба – Бенедиктом Войной – едва не случился удар, когда он получил письменное послание от живого племянника.

Как только стало известно о том, что обломки разбитого штормом судна прибило к берегу возле четырех рыбацких поселков к северо-западу от Риги, пан Бенедикт исколесил чуть ли не все побережье в тщетных попытках найти тело погибшего родственника.

Утопленников выбрасывало много. Оказалось, что недавняя страшная буря потопила не одно судно. В конце концов пана Бенедикта охватило отчаяние, и он с тяжелым сердцем вынужден был вернуться домой.

На второй день после его возвращения он собрался с духом и сел писать отцу Якуба, своему брату, о постигшей их тяжелой утрате. Каковы же были его удивление и радость, когда, еще не закончив это горестное письмо, он неожиданно получил другое, в котором его любимый Якуб собственноручно сообщал о том, что он жив, и, несмотря на трагические события, отнявшие у него слугу и весь гардероб, в самом скором времени намеревается посетить своего почтенного дядюшку в его рижском доме.

Переполненный счастьем, пан Бенедикт тут же отослал за Якубом свой выездной четырехместный экипаж и большой чемодан одежды, достойной сына королевского писаря Великого Княжества Литовского.

Возничий, знавший о том, что пан Война и сам нечасто пользуется этой каретой, был преисполнен почтения к молодому родственнику хозяина, чем немало повеселил его английского спутника. С самого начала их путешествия в уголках глаз Свода искрилась едва заметная улыбка. Он долго и не без удовольствия всматривался в проплывающие мимо окон непогожие пейзажи и о чем-то думал, пока Якуб, неотрывно наблюдавший за ним, наконец не спросил:

– Чему вы все время улыбаетесь?

Свод ответил не сразу.

– Разумеется, мистер Война, на то есть свои причины, – мечтательно сказал он. – Мне, – добавил он уже как-то двусмысленно, – давно не было так хорошо. Как бы вам это объяснить? Я избавился от тяжелой болезни, к тому же я, как мне кажется, избавился и еще от одной тяжкой ноши. И, наконец, я – большой любитель путешествий, еду в прекрасном экипаже в обществе умнейшего молодого человека, да к тому же, – Свод улыбнулся, – я одет как английский лорд.

Мне, знаете ли, сегодня даже эта мерзопакостная погода совершенно не портит настроения. Впрочем, я подозреваю, что вы задали мне не тот вопрос, который вас больше всего донимает. Не стесняйтесь, спрашивайте. Я даю слово, что, отвечая на него, я постараюсь быть предельно откровенным.

Якуб удивленно вскинул брови.

– Не удивляйтесь, – продолжил Свод. – Когда вам будет столько же лет, сколько мне, вы тоже без труда сможете многое читать по лицам людей и даже по их жестам. Итак?

Война улыбнулся.

– Мой вопрос, – начал он, – собственно, и связан с тем, что я уже смог угадать по вашему лицу, Свод, и по вашему поведению. Мы общаемся уже достаточно долго, ведь так?

Англичанин кивнул.

– Тогда, – продолжил его молодой спутник, – буду надеяться на упомянутую вами откровенность. Согласитесь ли вы с тем, что, если человек скрывает свое настоящее имя, это по меньшей мере подозрительно?

Ласт Пранк снисходительно улыбнулся и ответил:

– Это не более подозрительно или странно, чем ваше неосторожное решение выбрать спутником человека, скрывающего свое имя.

– Все верно, – согласился литовец. – Но это вполне можно списать на мое любопытство, любопытство самого обыкновенного молодого человека. Скажете, нет?

– Скажу, – Свод хитро прищурился. – Соглашусь с этим только в части «молодого человека». Остальное, уж простите, мистер Война, – я имею в виду упоминание о вас, как о некоем, – он подчеркнул, – «обыкновенном» молодом человеке – просто вранье…

– Как и то, что вы Свод.

– И это верно, – не стал спорить англичанин. – я на самом деле не Свод.

Война, никак не ожидавший того, что его спутник так легко сдастся, насторожился:

– Как бы вы не пожалели о том, о чем сейчас сказали и еще хотите сказать.

Англичанин был спокоен.

– Я просто уверен в том, что не пожалею, – заверил он, – у меня была возможность присмотреться к вам. Должен сказать, я только рад тому, что у нас есть достаточно времени для начинающегося сейчас большого разговора. Мы многое сможем обсудить, а в конце этого путешествия еще и сделать свой выбор.

– Выбор?

– Да, именно так, мистер Война. Исходя из всех обстоятельств нашего знакомства, я намерен в некоторой степени посвятить вас в мои личные тайны. Поверьте, это может серьезно отразиться на вашей дальнейшей жизни… или нет.

– Постойте, Свод. А не проще ли мне тогда ничего не выслушивать и спокойно жить себе, как и раньше? Уж больно пугающе звучат ваши заверенья.

– Я бы не называл это «пугающе», – с кривой улыбкой ответил называющий себя Сводом, – мне кажется, для вас это, скорее, звучит интригующе.

– Наверное, – после некоторой паузы ответил Война, – вы угадали. Приходится признать, что вы действительно неплохой стратег и знаете, как нуждается в «пище» любопытство молодого человека.

Свод вздохнул:

– Война, мне кажется, вы не совсем понимаете, о чем идет речь. Я не собираюсь отягощать вас ненужными подробностями своей биографии. К тому же, вспомните, я говорил вам о выборе в конце пути. Вы можете выслушать меня и потом отказаться от моего предложения. Тогда в Риге мы просто расстанемся.

Война нервно прикусил внутреннюю часть губы.

– Что-то мне подсказывает, – наконец произнес он. – что вы уже все давно продумали, в том числе и то, что касается всех этих выборов в конце пути.

Свод улыбнулся.

– И тут вы правы, – весело сказал он. – И я еще раз убеждаюсь, что Провидение не зря дало мне возможность быть выброшенным с вами на один берег. Якуб, вы умны просто не по годам!

– Да будет вам, – разом отбил выпад лести молодой пан Война. – Давайте вернемся к вашей истории, мне все же любопытно узнать ее. Путь нас ждет неблизкий, и я думаю, она достойно скрасит наше путешествие.

Англичанин нахмурился. Похоже, в его планы не входило столь поверхностное отношение к его биографии. Молодой литовский пан моментально заметил перемену в лице Свода и, понимая, что слегка перегнул с игрой в безразличие, полным раскаяния жестом положил ладонь на здоровое плечо англичанина и немедленно поправил себя:

– Простите, мой друг. Я молод и только учусь трудной науке быть достойным собеседником. Поверьте, – добавил он как-то двусмысленно, – в последнее время мне часто приходилось страдать от моих не вполне удачных фраз на английском языке. Не все меня правильно понимают.

Свод принял извинения литовца и продолжил:

– Вы аккуратно намекаете на свой плохой английский? Напрасно. Я бы сказал, что он у вас даже слишком правильный. Не многие англичане и тем более шотландцы могут обучить кого-либо так недурно изъясняться.

– Здесь нет ничего удивительного, – вяло отмахнулся Война, – просто со мной учились люди, которые весьма ревностно относились к родному языку. А мои слова о том, что меня часто неправильно понимали, касаются совершенно других дел, личных. Но оставим это…

– Хорошо, пусть будет так, – охотно согласился Свод. – Если же вы заинтересовались моим рассказом серьезно, это совершенно меняет дело. А что касается слов, которые остаются непонятыми… Не переживайте. Подавляющее большинство молодых людей, в том числе и я, когда-то в молодости страдали из-за того, что порой их слова опережали мысли. Именно по этой причине я получил огромное количество лишних дыр в своем несчастном теле. Бывали времена, когда одни из них едва успевали затягиваться, а я своим длинным языком уже наживал другие… Впрочем, тут я лукавлю. Конечно же, далеко не все шрамы на моей шкуре от приступов глупой прямолинейности.

В большинстве своем мои раны получены во всякого рода стычках и, – Свод вскинул брови, – к сожалению, ни об одной из них я не могу заявить с гордостью: «я пролил кровь за Родину» или «я воевал за трон». Вся моя жизнь, мистер Война, это «скользкая дорожка». Я, знаете ли, игрок, в том числе и чужими жизнями. В юности и молодости созерцание чьей-либо крови пьянило меня не хуже «Португальского молока»²⁰. Я – пират, сэр Якуб, и это, пожалуй, единственное ремесло, которому я обучен как следует.

Война округлил глаза.

– Я вижу, – продолжил англичанин. – вам не нужно объяснять, кто такие пираты?

Якуб шумно сглотнул сухой глоткой.

– Я, – начиная с хрипа, вымолвил он, бледнея, – признаться, не раз слышал в кабаках и тавернах про их «подвиги». Позвольте осведомиться, чем же я могу быть вам полезен? Ведь я, напротив, весьма положительный человек из известной семьи…

Свод испытующе посмотрел в чистые серые глаза собеседника, огладил свой щетинистый подбородок и задумчиво произнес:

– Все дело в том, что я с самого начала не хотел бы вас обманывать. Скажем так, по какой-то причине мне нет пути обратно на запад, в мою прошлую жизнь. Итак, запад для меня закрыт, юг тоже. Север – это уж совсем крайняя мера. Остается только восток.

Вы, Война, как я понял, обладаете немалым состоянием и – что намного опаснее – умом, амбициями и твердым характером. Вы порядочны, что в наше время почти смертельный «недостаток». И я смею вас уверить: вы с поразительной быстротой наживете себе врагов.

Мне, признаться, все равно, чем дальше заниматься в моей новой жизни. Другое дело, что с моим-то умением обращаться с оружием мне открыт прямой путь только в разбойники или бунтари. Бунтовать не по мне, я не вижу в этом смысла, а чистить чьи-то сумки по дорогам – удел молодых и безголовых. Мне нужна серьезная работа. Не пожимайте плечами, Якуб, будто не верите в мои слова о врагах. Даже если вы большой везунчик и какое-то время сможете обойтись без них, то потом они все равно найдутся. Если же я буду вами нанят, но позже вы перестанете нуждаться в моих услугах, я просто оставлю вас и наймусь к кому-нибудь другому. Возможно, из моих уст это прозвучит странно, но сейчас меня даже деньги мало интересуют. Гораздо важнее недурно устроиться.

Свод расслабился и, откинувшись на спинку сидения, продолжил:

– Возможность того, что вы захотите заработать на мне свои «тридцать сребреников», я отметаю. За пиратов здесь платят немного, или, скажем, не настолько много, чтобы обеспеченный молодой человек стал об этом задумываться всерьез.

Да, – вдруг спохватился пират, – мое предложение не является сугубо деловым. Желание служить вам вызвано также чувством долга. Во время нашего пребывания у рыбаков вы отблагодарили лекаря за нас обоих, заплатив ему из своего кармана. Эх, жаль, – улыбнулся англичанин, заметив, в какие пугающие глубины задумчивости повергли Войну его слова, – жа-а-аль, – повторил он и, пытаясь разрядить обстановку, добавил: – Друзей у меня здесь нет, завидовать некому. А ведь впервые я одет так, что опасаюсь, как бы меня самого не ограбили.

Посмотрите на меня, мистер Война. Как бы я выглядел сейчас без вашей помощи? Как и до того – гол и беден! Вот и получается, что отплатить вам я могу только своей преданной службой. Понимаю, это звучит странно из уст «рыцаря моря», однако и у нас, джентльменов удачи, есть такое понятие, как долг.

В поселке краем уха я слышал, что вы отправляетесь в Литву. Позвольте мне просто сопровождать вас.

Якуб молчал. В его голове творилось что-то невообразимое. В ней никак не укладывалось, что этот простоватый и открытый человек с хорошим чувством юмора, мог оказаться пиратом – одним из тех ребят, судьбой которых английские и шотландские матери еще в детстве пугали его сверстников в минуты непослушания. Для молодого литовского вельможи все это было одновременно и страшно, и притягательно.

В тот момент, когда наступившая после монолога англичанина пауза затянулась до неприличия, Война наконец заговорил:

– Вы опасный попутчик, Свод. Мне, как порядочному католику, не пристало общаться с людьми вашего круга. Но, с другой стороны, вы предлагаете себя лишь в роли охранника. Я ведь могу ничего и не знать о вашем прошлом, правда? Да и Христос учил прощать заблудших. Тогда, – подвел итог своим глубоким рассуждениям Война, – бог с вами, извольте. Однако я могу согласиться лишь на то, чтобы обеспечивать вас едой, питьем и одеждой. Платить же вам денежное содержание я не могу. Если дядя или, не дай бог, отец узнают, что я плачу за работу другу, мне придется несладко. Да, Свод, – продолжил Якуб, – для них вы будете моим английским другом – специалистом по оружию. Вы же сами говорили, что недурно умеете с ним обращаться?

– Обращаться, но не…

– Для отца и дяди того, что вы знаете об оружии, будет вполне достаточно. В любом случае, если возникнут какие-то вопросы в этой области, у вас под рукой будет подкованный в этом деле человек – я.

Да и общаться вам ни с кем из них толком не придется, поскольку вы не знаете ни жемойтского, ни литовского, ни польского, ни русского, ни белорусского – эти те языки, которые в ходу на моей родине. Английский же, к сожалению, знаком далеко не многим.

Если же вы после всего услышанного все еще желаете остаться в Литве, внимательно выслушайте мое самое главное условие: я оставляю за собой право отказаться от ваших услуг тогда, когда мне только это заблагорассудится, не объясняя вам причин своего отказа. Ну, что? Каково? Вы по-прежнему согласны?

Теперь пришло время молчать Своду. Погрузившись в размышления, он попытался было закрыть глаза, но в этот момент экипаж так подбросило, что англичанин вынужден был снова податься вперед и обдумывать слова Войны, глядя в забрызганное грязью окно экипажа.

«А ведь этот молодой литовец и на самом деле совсем не глупый парень, – думал он. – На таком просто так верхом не проедешься. Однако же интересно другое: откуда у этого человека, выросшего в полном достатке, столь легко пробуждаемый дух авантюризма?».

Свод, замечая, что Война все еще терпеливо ждет от него ответа, снял шляпу и, уложив ее рядом с собой, неопределенно произнес:

– Не торопитесь, сэр Якуб. Я говорил вам о том, что каждый из нас сделает свой выбор в конце нашего пути. Смею заметить, мы еще не в Риге…