Алексей кивнул, не поняв, кого он имел в виду, и, сняв с плеча автомат, взял его в руки. Павел, присев на одно колено, прицелился в угол ближайшего полуразрушенного здания метрах в трехстах от них. Саша спрыгнул с телеги и проделал то же самое, только на прицел взял остатки шоссе, что проходило справа. Гена нервно сжимал вожжи и всматривался в лес, готовый в любую секунду бежать от опасности. Он сам уже тысячу раз пожалел, что напросился на вылазку в мертвый и опасный город. Несмотря на отношение к нему, Гене, действительно, хотелось быть полезным. Он завидовал парням, которые, как ему казалось, ничего не боятся. Юнец надеялся, что, столкнувшись с реальной опасностью города, сможет побороть в себе страх и заслужить уважение в поселении. Он обязательно спасет жизнь этим троим (или хотя бы одному из них) и вернется домой героем.

Алексей не спеша двинулся вперед. Его рыжий конь с огненной гривой словно пылал в лучах заходящего солнца, светившего поверх деревьев. Бойцы не впервые прибыли сюда. Они проделывали подобные операции уже не раз, и всё всегда проходило удачно, без эксцессов. Но после того жуткого воя у шоссе внутри поселилось чувство тревоги, даже страха. Еще и вместо Андрея Гена, который не прикроет, если что. Ему и оружие-то страшно теперь в руки давать, начнет опять стрелять в белый свет, понапрасну тратя патроны.

Алексей продолжал движение к полуразрушенному зданию, осторожно выбирая путь среди бетонных обломков и торчащих из-под земли кусков арматуры. Именно в этом разрушенном здании, которое раньше было то ли магазином, то ли складом, им и предстояло заночевать. Он добрался до стены и свернул за угол, скрывшись из виду.

– Раз патрон, два патрон, – начал считать Павел.

Птицы пели как и обычно, радуясь теплому осеннему вечеру. Дул слабый приятный ветерок, слегка наполняя лес шумом желтеющих листьев и тихим шёпотом ещё зеленой травы.

– Двадцать три патрон, двадцать четыре патрон… – продолжал счет Павел.

Он, в отличие от всех остальных, жил в этом городе раньше, ещё до дождя, когда был ребенком, когда ещё мир был прежним. Тем самым миром, со своими странными ценностями и законами, со своим, кажущимся сейчас непонятным укладом и безумной суетой. Всегда спешащие куда-то по вечно важным делам люди, машины. Мир, полный движения. Мир, в котором была жива мама…

– Сань? – не поворачивая головы, спросил Павел.

– Всё тихо, – так же не отрывая взгляда от шоссе, ответил Саша.

– Сорок пять патрон, сорок шесть, – продолжал считать Павел.

В телеге, нервно сжимая вожжи, сидел Гена и, забыв о больной голове, поглядывал назад. Его пугало всё: взмах крыльев птицы, резкий порыв ветра – и даже вздрагивание лошадей бросало его в мелкую дрожь. Впервые увидев остатки ушедшего мира, он испытывал страх. И не потому, что был трусоват (хотя и поэтому тоже), а потому, что вид этих остатков был удручающим. Серые обломки стен, изрядно поросшие мхом, черные остовы машин, сухие деревья с голыми обгоревшими стволами, белые обглоданные скелеты людей ужасали горе-воина. Впереди он видел лишь кладбище, гробницу погибшей цивилизации.

– Девяносто семь патрон, девяносто восемь патрон, девяносто девять…

– Блин, да где он, мать его? – нервно, но тихо бросил Саша, переживая за товарища.

Алексей вышел из-за угла здания и подал сигнал, подняв правую руку вверх.

– Наконец-то, – выдохнул Павел и поднялся, отряхивая колено.

– Все нормально? – спросил Гена, переживающий скорее за себя, нежели за Алексея.

– Расслабься и выдохни, – успокоил его Саша и запрыгивая в телегу, добавил: – Двигайся назад, я порулю.

Гена, послушно отпустив вожжи, отполз на четвереньках. Паша двинулся первым, осторожно выбирая дорогу так, чтобы за ним могла пройти телега. Солнце уже садилось, играя в осенней листве леса, что остался позади и уходил левее.

– Чего так долго? – недовольно спросил Павел, подъехав к углу здания.

– Я же успел, да? До ста успел?

– Успел, успел, – буркнул старший, слезая с лошади и вручая поводья Алексею.

Тот увел гнедую в здание через огромный пролом в стене с северной стороны, а Павел под уздцы повел лошадь, запряженную в телегу. Гена, открыв рот, смотрел на мертвый разрушенный город, простирающийся до самого горизонта и тонущий в лучах заката. Кое-где виднелись высокие здания. Порой даже они казались целыми и нетронутыми, только с пугающе черными глазницами пустых оконных проемов. Но в основном всё было разрушено и местами даже поросло зеленью. Природа не терпит пустоты и забирает своё, то, что когда-то отняли у неё люди.

Павел завел лошадь с телегой внутрь пустого здания, в котором было уже темно, и свернул направо. Пройдя вдоль стены, он уверенно пошел вперед к Алексею, разводившему костер в закутке, возле лестничной клетки, под уцелевшим полом второго этажа.

– Приехали, парни, – сказал он и остановился неподалеку от двух других лошадей, стоящих у западной стены.

– А где тут колючка? – удивленно произнес Гена, озираясь по сторонам.

– Ослеп что ли? Вот она. Грузи давай, блин, – недовольно бросил Саша.

Гена искренне удивился:

– Не вижу. Где?

– В Караганде, блин. Ты меня достал уже, де…

– Саня! – не дал договорить ему Паша.

– Чё опять, Саня? – недовольно буркнул тот.

– Ты сегодня кашевар. Гена, покорми лошадей. Лёха со мной, осмотримся, пока совсем не стемнело.

Саша недовольно зыркнул на Гену, вздохнул и достал из телеги походный котелок. Павел прошел в закуток, где находилась лестница и шагнул на ступени. Алексей последовал за ним со словами:

– Не вижу ничего уже. Как ты-то видишь, а, Паш?

– Так же. Просто, не первый раз уже тут. Пошли.

Они поднялись на третий этаж, где им пришлось передвигаться пригнувшись. Крыша здания угрожающе обвисла и, казалось, вот-вот рухнет, похоронив под собой людей. Но Паша уверенно продвигался вперед, туда, где кровля уже упала на пол третьего этажа.

Добравшись до окна по бетонным осколкам, он выпрямился во весь рост и глянул вниз, в сторону леса и той злосчастной деревни.

Мелькнула тень. Где-то в лесу, между деревьями. Большая, а с ней несколько поменьше. И тут же затрещал счетчик, указывая на наличие радиации.

– Что за фигня? – удивленно спросил Алексей, не заметивший тени в лесу, поскольку не имел такого зрения, как у Паши. – Здесь же никогда не было радиации раньше,

Дозиметр умолк, не протрещав и минуты. Тени ушли на восток, в сторону шоссе, и пропали из виду. Павел, стараясь не выдать волнения, быстро направился к противоположной стене и, высунувшись из окна, посмотрел на правый, восточный угол здания.

– Ты чего? – взволнованно спросил Алексей, сжимая в руках автомат.

– Осматриваюсь я. Нормально всё. Ты иди вниз и отдай Генке его автомат.

Алексей удивился такой команде, но вида не подал.

– А ты? – спросил он.

– Я ещё посмотрю.

– Не видно же уже ни хрена.

– Лёха, иди. И сильно не расслабляйтесь там. Я скоро.

– Понял тебя.

Алексей почти на ощупь пробрался под упавшей плитой и скрылся, спускаясь вниз по лестнице. Павел еще раз осторожно выглянул в окно. Всматриваясь в даль, он снова увидел их, только уже дальше, за шоссе. Их было пять. Одна очень большая и четыре поменьше. Похожи на собак, только очень большие. Они словно прятались от человека, как будто знали или чуяли, что он их видит.

Солнце сменилось тусклой луной, и стало совсем темно. Темно для всех людей, но не для Павла. Собаки не уходили и под покровом наступающей ночи следили за ним. Именно за ним. Они не просто смотрели в сторону здания, они смотрели прямо на него, втягивая носами воздух.

– Кто вы, мать вашу так? – тихо прошептал Паша, не отводя от них взгляда. – Я вас вижу, темнота вам не поможет. Советую не лезть.

Как бы глупо это не выглядело со стороны, он решил их предупредить. И словно в ответ ему раздался все тот же жуткий вой, и воздух снова наполнился этим тошнотворным запахом сероводорода. Ударило по ушам, и Павел инстинктивно прикрыл их руками, стараясь не закрывать глаза. Секунд через пятнадцать вой стих, и резко наступила тишина, которая оглушила своей пустотой. Убрав руки от головы, Павел увидел, как самая большая тень опустила морду вниз.

– Так это, значит, ты так воешь. Не напугаешь, не потей зря, псина, – сказал вслух Павел, хотя страх уже прочно засел в нем.

– Паша!

Крик снизу прервал его монолог с тенью собаки, и Паша поспешил к оставшимся внизу товарищам. Быстро спустившись по лестничному пролету на первый этаж, он увидел в свете костра лежащего в углу, поджав колени, Гену, хныкающего и зажимавшего уши руками. Через его пальцы сочилась кровь и, стекая к подбородку, капала на пол. Саша пытался успокоить лошадей, что-то шепча им. Алексей с двумя автоматами держал на прицеле пролом в стене.

– Лёха, расслабься. Я думаю счетчик на них отреагировал, поэтому мы узнаем, если они приблизятся.

– Кто они? – спросил Саша.

– Чего ты там увидел-то? – спросил Алексей.

– Собаки. Или волки, хрен их разберёшь теперь. Пять штук. Выла самая здоровая. Они сейчас за шоссе сидят. Когда счетчик сработал, они были метрах в трехстах от нас. С этим-то опять чего?

– Да хрен бы с ним, с дебилом. Чё за собаки там? Как ты увидел-то их вообще?

Саша просто выпытывал информацию, подойдя к Павлу и глядя ему прямо в глаза.

– Пока ещё светло было, заметил.

– Что делать-то будем? – спросил Алексей, не опуская автоматы и не переставая держать на прицеле пролом.

В воздухе висел аппетитный запах гречневой каши, варившейся в котелке.

– Есть будем, – ответил Паша и сел на деревянную скамью, которую они сколотили, собрав не прогнившие доски, еще весной, во время самой первой вылазки.

– Есть? – хором удивились парни.

– Ну да, есть. Чего непонятного-то? Ветер с их стороны дует. Они нас не чуют, надеюсь.

Паша положил оружие на колени и выудил из разгрузки ложку из нержавеющей стали. Недолго думая, друзья присоединились к нему и принялись уплетать горячую пищу, не забывая поглядывать на вход. Гена так и лежал в углу, возле телеги, но уже тихо, без всхлипов. Кровь перестала течь, и он, широко открыв глаза, смотрел на огонь.

– Садись, поешь, – позвал его Алексей.

Тот спокойно поднялся и на дрожащих ногах подошел к костру. Окровавленное лицо пугающе блестело в слабом свете огня.

– Умойся, Ген. Руки и лицо. Вода в бутыле, – негромко сказал Паша.

Тот послушно сделал то, что велел старший. Затем сел напротив остальных и нехотя начал есть. Павел, подойдя к телеге, порылся в соломе и достал фляжку Гены с белым крестом.

– Хлебни, – сказал он, протягивая ее юнцу, – поможет.

Тот, солидно отхлебнув, слегка поморщился и отдал фляжку. Ее пустили по кругу и через минуту вернули владельцу. Гена, не проронив ни слова, убрал ее в подсумок разгрузки, немного успокоившись, начал кушать.

– Дежурим как обычно: Саня, я и потом – Леха. Следить за входом и слушать счетчик. Он теперь наши глаза снаружи.

– А я? – робко спросил Гена, вытирая ложку о штаны и пряча ее в разгрузочный жилет.

– Ты спать. У тебя кровопотеря большая и слабое сотрясение. Не выдержишь. Всё. Спать, пацаны.

Саша, забрав дозиметр, пробрался к противоположной стене и сел напротив входа, только чуть ближе к костру, на старое жесткое кресло, которое нашли здесь же еще в первую вылазку. Гена плюхнулся в телегу и, зарывшись в сено, мгновенно под воздействием алкоголя уснул. Остальные, обняв каждый свой автомат, устроились у огня на снятых на втором этаже дверях офисных помещений.

Сон не шел. Павел ерзал на жесткой, несмотря на брошенные сверху куски затхлой ткани, двери, стараясь сильно не шуметь, но это не очень получалось. Минут через десять он услышал недовольное бурчание Алексея.

– Задолбал ты, Паша. Хрен поспишь с тобой.

Павел замер и снова попытался уснуть. Но тревожные мысли и вой, который до сих пор звенел в голове, мешали как и прежде. Ещё Полина… Мысли о ней никогда не покидали его. Он безумно любит эту очаровательную девушку. Так же сильно, как и она его. И это потрясающе: на обломках погибшей цивилизации строить новый, другой мир. Их мир, где нет войн, суеты и прочего хлама ушедшего мироустройства, в котором бумага стоила дороже человеческой жизни. Нет, их мир будет другим. Любовь, нежность, домик, детишки, яблоневый сад во дворе, качели, детский смех, любимые глаза…

– Паша, проснись, Паша, – тряс его за плечо Саша.

Павел все-таки уснул и сам не заметил как. Он поднялся, протер глаза и, подхватив оружие, спросил:

– Все в норме?

– Да. Тихо всё. Держи Гейгера. Я спать хочу, жуть просто, глаза залипают уже.

Паша побрел к месту наблюдения, не забыв подбросить дров в костер, а Саша, заняв его нагретое место, еще что-то бубнил, но уже в полудреме.

Ночь не была для Павла темной. Он неплохо видел в темноте с тех самых пор, когда прошел дождь. Тот самый дождь, что уничтожил города и страны, прокатившись по планете огненной волной и смыв человечество, как грязь, с лица. Дождь, который сжег леса, выплеснул моря и океаны, утопив остатки цивилизации. Дождь, от которого нет зонта. Дождь, от которого спаслись лишь единицы. Дождь…

Павел смотрел вперед на опустевший, мёртвый город, где когда-то он жил с мамой. В памяти остался только её образ. Сиреневое платье, белые туфли на высоком каблуке, золотой браслет в виде дракона, вроде бы, на правой руке. Лица мамы Паша не помнил, только длинные русые волосы, голубые глаза и… И всё. Только размытый образ красивой женщины. Образ… Ни одной фотографии не осталось, ни вещей маминых. Ничего… Одни воспоминания, да и те уже стали смутными и больше походили на сон, забытый сон о прошлой жизни, как будто и не было её никогда. Все давно мертво кругом, а что не мертво, то стало очень голодным и очень опасным.

Тоска прочно засела в голове Павла. Ему повезло, он выжил. Когда начался дождь, маленький Павлик гостил у бабушки, в Чеховке, которой тоже больше нет. Все скотники раньше жили в той деревне, у многих из них погибли родные люди. У всех там остались дома (если не смыло их). А на скотном дворе им посчастливилось(или не посчастливилось) быть по работе. Именно это их и спасло, и Гену в том числе, бывшего тогда с дедом.

Близился рассвет, глаза слипались, веки становились свинцовыми. Пора будить Алексея, его черед дежурить. Паша поднялся, распрямился, размял затекшие ноги и побрел к костру, где мирно спали его товарищи, обнимая своё оружие. Тихонько растолкав Алексея и вручив ему дозиметр, Павел завалился спать.