Поскольку вопрос о возможности глобальной катастрофы будет оставаться спорным вплоть до самого конца, то в связи с ней возможно особенно много споров. И если в результате этого спора кто-то преувеличит вероятность глобальной катастрофы, то это не пойдет на пользу выживания человечества. Переоценка какого-то одного фактора неизбежно означает недооценку другого. В связи со спорами возникает проблема убедительности. Единственный способ для общества начать предотвращать некую возможную глобальную катастрофу – это то, что кто-то его убедит в близости и реальности такого события, а также в возможности и необходимости его предотвращения.

Но «убедительность» не тождественна истине. Некоторые сценарии глобальной катастрофы будут более «убедительными» за счет своей красочности, наличия исторических примеров и того, что их защищали лучшие спорщики. Например, падение астероидов. Другие будут гораздо более трудно доказуемыми, и их «пиар» будет менее возможным. Например, катастрофа на ускорителе в ходе физических экспериментов.

Следующий корень ошибочных умозаключений и моделей поведения лежит в эмоциональных реакциях. Хотя доказательства вероятности некой катастрофы могут быть весьма строгими, эти выкладки понятны только тому ученому, который их сделал, а лица, принимающие решения, не будут перепроверять эти выкладки – будут реагировать на них в значительной мере эмоционально. Поэтому реакция публики, академии наук, парламента, правительства, президента на любые, даже самые серьезные предупреждения, будет эмоциональной, а не логической. Более того, поскольку человеку свойственно определять свою позицию в течение 10 секунд, а потом начать подбирать факты для ее защиты, эта эмоциональная реакция имеет шанс закрепиться. В силу сказанного, даже при наличии очень убедительных доказательств (а чем убедительнее доказательства, тем в большей мере катастрофа уже назрела и тем меньше времени осталось для борьбы с ней), все равно надо учитывать особенности эмоционального реагирования людей, так как окончательное решение в конечном счете будет зависеть не от тех, кто это доказательство вывел. Кроме того, людям свойственно чувствовать себя экспертами по глобальным вопросам, поскольку это повышает их самооценку. Например, если человека спросить, каков порядковый номер лантана в таблице Менделеева, то он, если он не химик, легко признается, что не знает этого и готов посмотреть в таблицу; однако если спросить его о некой глобальной проблеме, например о риске ядерной войны, то он сразу даст ответ, вместо того чтобы посмотреть существующую литературу на эту тему.

Далее, естественной психологической реакцией является защита от неприятного знания. Первым уровнем такой защиты является состояние отрицания в духе «это слишком плохо, чтобы быть правдой». Действительно, глобальная катастрофа, ведущая к вымиранию всех людей, – это наихудшее событие, которое может с нами случиться. Тем более что не обязательно она будет быстрой, мгновенной и красивой, а может быть долгой и мучительной, скажем, в случае глобального радиоактивного заражения. Поэтому нетрудно предположить, что психологические механизмы защиты включатся на всю мощь, чтобы уменьшить ее ужас, а главное – или счесть ее невозможной, или вообще исключить из сознания, вытеснить. Поскольку люди знают, что идеи в духе «это слишком плохо, чтобы быть правдой» не имеют под собой никаких оснований, и каждый может вспомнить случаи из жизни, когда происходили вещи настолько плохие, что в это трудно поверить (ребенок, заболевший раком; невеста, умирающая накануне свадьбы, и т. д.), то этот тезис подменяется другим, а именно: «это слишком невероятно, чтобы быть правдой». Последнее высказывание по своей логической природе является тавтологией: «этого не может быть, потому что не может быть никогда». Однако в отношении глобальных окончательных катастроф их «невероятность» выводится, например, из того, что они не происходили в прошлом. По ряду причин, которые мы подробно рассмотрим дальше, это, однако, ничего не значит (например, в связи с наблюдательной селекцией). Уникальные события регулярно случаются.

Вероятность глобальной катастрофы отвергается также потому, что это очень большое событие. Но и очень большие события иногда происходят, более того, они происходят рано или поздно. Следовательно, подобное преуменьшение вероятности носит в первую очередь эмоциональный характер.

По одной из теорий, психологическая реакция на катастрофу или известие о неизлечимой болезни, называемая «горевание», проходит через пять стадий: отрицание, гнев, попытка заключить сделку с судьбой, депрессия, принятие. Можно предположить, что и эмоциональная реакция на риск глобальной катастрофы будет проходить через похожие стадии. Тогда стремлению «заключить сделку с судьбой» будут соответствовать попытки избежать катастрофы с помощью бункеров и т. д.

То, что известно в быту как «стадный инстинкт», проявляется в психологических экспериментах по исследованию конформизма. Когда группа подсадных испытуемых единогласно утверждает, что белое – это черное, то значительная доля реальных испытуемых, находящихся в этой группе, тоже не верит своим глазам и боится высказать несогласие с группой. Особенно силен этот эффект, когда нужно выступить в одиночку против группы. По крайней мере до недавнего времени люди, высказывающиеся о значительном риске глобальных катастроф, особенно со стороны неких принципиально новых источников, оказывались в похожей ситуации. Они в одиночку должны были выступать против общественного мнения, справедливо опасаясь отвержения обществом и десоциализации. Однако и общество, со своей стороны, часто весьма заинтересовано в отвержении новых идей (точно так же, как старый вожак стаи отвергает претензии молодого самца на лидерство). Например, от предложения идеи анестезии в конце XVIII века до реального ее применения прошло почти 50 лет, хотя необходимые препараты – эфир – были уже известны. То же самое произошло и с идеей дезинфицировать руки перед операцией: в середине XIX века врачи все еще не верили в заражение от бактерий, и за десятки лет от того момента, когда идея была высказана, и до того, как она была принята, миллионы рожениц погибли от родовой горячки.

Научный метод и нежелательность экспериментов

Теперь обратимся к возможным причинам недооценки рисков глобальных катастроф, происходящих из устройства науки. Научный метод был создан, чтобы преодолеть все виды интеллектуальных искажений, связанных с ненадежностью человеческого мозга, и получить доступ к по-настоящему достоверному знанию. Обобщая, скажу, что важной частью научного метода является экспериментальная проверка результатов. Именно предсказуемые повторяющие результаты наблюдений и экспериментов позволяют отсеять ложные теории и подтвердить истинные. Благодаря этому какие бы систематические ошибки ни совершил человек, придумывая теорию, они с большой вероятностью будут вскрыты практикой. Таким образом, научный метод компенсировал несовершенство человеческого мозга экспериментальной проверкой.

Однако ничего подобного не происходит в случае исследований рисков глобальных катастроф. Экспериментальная проверка любых теорий о глобальной катастрофе нежелательна, и более того, физически невозможна, так как в случае успеха не останется ни одного наблюдателя. В силу этого классический экспериментальный метод в случае глобальных катастроф буксует и не выполняет своей функции по устранению различных интеллектуальных искажений.

Границы человеческой склонности ошибаться в прогнозах будущего стали притчей во языцех. Например, газета «Нью-Йорк таймс» опубликовала передовицу, посвященную очередной неудаче в попытках создать самолет, которая закончилась бесславным падением в воду, и предрекла, что свойства материалов таковы, что не удастся создать самолет в течение ближайшего миллиона лет. Однако братья Райт испытали свой самолет через 9 дней после этой статьи, и об этом событии газета не написала ни слова. То есть коэффициент ошибки составил 40 миллионов раз. В этой истории важно так же то, что самые важные открытия совершались вдали от людских глаз и становились великими событиями с огромными последствиями только задним числом.

Одна из основных ошибок в области футурологии состоит в том, что людям свойственно переоценивать тенденции, касающиеся ближайшего будущего, и недооценивать качественные изменения, которые проявятся в более отдаленном будущем. Классический пример такой оценки – прогноз о том, что рост числа повозок в Лондоне приведет к тому, что все жители города станут кучерами, а навоз поднимется до уровня крыш. При этом интересно, что качественно этот прогноз сбылся: почти все стали водить машины, под капотами которых скрыты десятки лошадиных сил, а вредные выхлопы двигателей поднялись значительно выше крыш.

Теперь остановимся на крайне важном различии между наилучшим, наиболее вероятным и наихудшим результатами.

Склонность людей недооценивать вероятность наихудшего исхода регулярно проявляется при реализации крупных проектов. Президент Буш оценивал стоимость будущей иракской войны в 50 миллиардов долларов, однако один из его экономистов выдал более реалистичную оценку в 200 миллиардов, за что был уволен. Теперь суммарные расходы на войну оцениваются в сумму между одним и двумя триллионами долларов. Истребитель F-22 должен был стоить 30 миллионов долларов, а стал стоить 300. МКС должна была стоить около 8–10 миллиардов долларов, а обошлась более чем в 100.

То же самое происходит и с оценками надежности и безопасности. Атомные станции должны были иметь надежность в одну крупную аварию на миллион лет эксплуатации, однако Чернобыль произошел, когда суммарная наработка всех станций в мире составляла порядка 10 000 лет эксплуатации. Космические корабли «Спейс шаттл» были рассчитаны менее чем на одну аварию на 1000 полетов, но первая авария произошла на 25-м полете. То есть исходная оценка надежности 1 к 25 была бы более точной.

То есть реальная ситуация оказывается в несколько десятков раз хуже, чем задуманная и рассчитанная. Все же она оказывается лучше, чем в алармистских предупреждениях в духе того, что шаттл вообще никогда не взлетит, Ирак завоевать не удастся и т. п. Алармистские прогнозы точно так же нереалистичны, только с обратным знаком.

Теперь разберемся со «страшилками». Очевидно, что выработался своего рода условный рефлекс на сообщения о возможных рисках и опасностях в духе: это все страшилки, нас пугают, чтобы привлечь внимание и вытрясти денег, но мы это раскусили и потому бояться не будем. Действительно, имеется целый класс «прогнозов» в духе: «к земле летит гигантский астероид», «на дне Неаполитанского залива лежит 20 атомных бомб» и т. п., которые были придуманы и нарочно тиражируются СМИ, чтобы что-то получить с человеческой паники. Результат же – как в сказке про волков: восприятие подобных предупреждений притупляется, и когда появляется реальное предупреждение, его никто не слышит. Я хочу подчеркнуть, что читатель имеет право воспринимать эту книгу как очередную «страшилку», но прошу отметить, что «волк» существует независимо от того, какую игру со страшилками мы, люди, устроили. При этом здесь вы не найдете призывов о том, что нужно срочно бежать и спасать мир определенным образом – я не знаю, как это сделать.

Следующее важное обстоятельство, часто не принимаемое во внимание при прогнозах будущего, состоит в том, что более быстрые процессы затмевают более медленные. Например, если у нас в чашке Петри посеяно несколько культур бактерий, то через какое-то время наибольший объем будет занимать та культура, которая растет быстрее всех. В отношении предсказания будущего это означает, что нам следует выделять не самые большие процессы, а самые быстрорастущие. Например, бессмысленно рассматривать рост населения Земли до 2100 года в отрыве от биотехнологий, потому что эти биотехнологии или уничтожат всех людей, или резко продлят жизнь, или обеспечат всех достаточным количеством пропитания. Более того, и внутри биотехнологий нам следует выделять наиболее быстрорастущие направления.

Человеческие мнения крайне подвержены влиянию фоновых обстоятельств, то есть того, каким образом оформлено высказывание, а не того, что именно в нем сказано. Что звучит страшнее: «Русские посылают сообщения инопланетянам со своего радиотелескопа, выдавая им расположение Земли» или «НАСА транслирует песню Биттлз “Через Вселенную” в сторону Полярной звезды?» Первое сообщение вызывает в целом осуждение, а второе – одобрение, потому что в нем использованы слова, которые связаны с приятными ощущениями. Хотя с физической точки зрения происходит одно и то же. Это говорит о том, насколько наши мнения зависят от того, что, по сути, не важно.

Через 20 или 30 лет люди, если еще будут живы, составят новый список глобальных угроз, потому что эта проблема, однажды возникнув, никуда не денется. И они будут просматривать те списки рисков, которые мы предлагаем сейчас, и будут поражаться их наивности, неполноте и односторонности. Насколько бы совершенные списки рисков мы сейчас ни составляли, мы только царапаем по поверхности этой проблемы и должны быть готовы к тому, что в будущем эти списки будут значительно доработаны и многие наши ошибки и иллюзии станут очевидными.

Рекомендуемая литература^[1]

Росс Л., Нисбетт Р. Человек и ситуация: уроки социальной психологии. – М.: Аспект Пресс, 1999.

Турчин А.В. О возможных причинах недооценки рисков гибели человеческой цивилизации // Проблемы управления рисками и безопасностью: труды Института системного анализа Российской академии наук. – Т. 31. – М.: КомКнига, 2007.

Юдковски Е. Систематические ошибки в рассуждениях, потенциально влияющие на оценку глобальных рисков // Сборник «Диалоги о будущем». – М.: УРСС, 2008.