Глава 2

Встречающего из местной редакции узнать было нетрудно. Он стоял возле старенькой Toyota RAV4, держа в руке фанерную табличку, напоминающую иллюстрацию к веселой детской «Азбуке». На табличке был нарисован кургузый длинноклювый пеликан.

Через площадь двое полицейских вели под руки пьяного мужика в коротеньких резиновых сапогах, мычащего себе под нос что-то неопределенно задумчивое. Больше на привокзальной площади не происходило ничего.

– С табличкой это вы хорошо придумали, – похвалил Жора.

Парень с улыбчивым лицом сельского гармониста представился корреспондентом Сашей.

– Спасибо. Как добрались? – спросил он, с любопытством разглядывая Жорин цифровой камуфляж.

– Нескучно, – нашелся Пеликанов.

– Кажись, не сухопутная?

– Нет. Морская.

– У нас тут моря нет, – весело напомнил Саша, обходя машину.

– В Челябинске есть, а у вас нет? – пошутил Жора.

– Проголодались с дороги, Горгий Павлович? Поедемте в редакцию, там в холодильнике со вчерашнего бутерброды остались, – запросто предложил он.

«Поедемте», – ухмыльнулся про себя Пеликанов, забираясь на пассажирское сиденье.

– А чего вчера, праздник какой был?

– Праздник известный – Кондрат да Ипат, – отозвался Саша, искоса поглядывая на светофор.

Пеликанову показалось, что это какая-то местная присказка. Но вдаваться в дальнейшие расспросы он не стал.

Редакция в старинном купеческом особняке на набережной одноименной реки встретила его густым запахом растворимого кофе с явственно угадывающимся ароматом рижского бальзама.

– Понедельник – день тяжелый. Для творческого вдохновения, – объяснил Саша, предварительно погрозив кулаком в одну из комнат.

– Хорошо тут у вас, – похвалил Пеликанов, разглядывая стены, увешанные грамотами и дипломами в деревянных рамках за победу в региональных журналистских конкурсах.

Он давно заметил, что названия многих региональных журналистских конкурсов отдавали незатейливо-пошловатой геральдикой. Вся обстановка в редакции напоминала офис небольшого бойкого турагентства.

– Не жалуемся, – отозвался Саша, ставя в микроволновку обещанные бутерброды с сыром и копченой колбасой.

– Это правильно, – снова похвалил Пеликанов.

– Если нужна гостиница, так мы мигом организуем, – вспомнил Саша. – Вы к нам надолго, Горгий Павлович?

– Жора, и давай на «ты».

– Понял.

– Я к вам как получится, Саша, – вздохнул Пеликанов.

– О чем написать думаете?

– Думаю, о глухарях на токовище. – Жора, как по клавишам, провел указательным пальцем по пыльному подоконнику.

– В каком смысле?

– В прямом. Еду освещать суровые будни вашего Заповедника.

Саша мгновенно посерьезнел:

– Да какие там будни. Нехорошее это место, гиблое.

Он предложил Пеликанову чай/кофе на выбор.

– Кофе, и чуть-чуть бальзаму, если можно. – Жора солидарно улыбнулся.

Саша на минуту вышел с кружкой в соседнюю комнату.

– Сам-то бывал там? – спросил Пеликанов, когда он вернулся.

Из кружки вкусно пахло чем-то хвойным.

– Что я там забыл? Отца один раз в молодости занесло в те края, говорит, еле ноги унес. Семь дней по болотам кругами ходил. Вконец обессилел, потом полз, как Маресьев. Чуть навсегда там не остался.

– Ну та, то давно было. Наверное, еще до изобретения компаса, – сострил Жора, налегая на колбасный бутерброд. – Теперь время другое – ГЛОНАСС, спутниковая навигация. Небось, не пропаду, а?

Саша смерил Пеликанова недоверчивым взглядом.

– Да ни хрена там работать не будет, – сказал он.

– Это почему?

– Место такое.

– Какое? – продолжал настаивать Пеликанов, отпивая из кружки. Ему хотелось выяснить, что Саше известно о Заповеднике.

– Духоносное. Не приемлет технического прогресса.

– Вот видишь, сам говоришь, место особенное. Значит, разобраться нужно.

– Разбирались тут одни из Питера в позапрошлом году, – буркнул Саша. – Целую экспедицию организовали напрямки к Верховажью.

– Ну и?

– Девять человек – до сих пор ищут.

«Вот Сизифский, сука, наверняка ведь знал, что тут целый „перевал Дятлова“, а мне ничего не сказал», – про себя выругался Жора.

– Вы об этом писали?

– Да нет, тут такое дело… – замялся Саша.

Архиереев, главред вологодской редакции, появившийся ближе к десяти часам, наоборот, как мог успокаивал Жору. Пеликанов, сидя в кресле, разглядывал его белое рыхлое лицо с выражением повышенной социальной ответственности. (Он чем-то отдаленно напоминал ему депутата Исаева.)

– Слухи, конечно, про Заповедник ходят разные, но вы, Горгий Павлович, не придавайте значения. Нормальный, я вам скажу, Заповедник – есть лесничество, собственное охотхозяйство…

– Охотхозяйство?

– Оно не в самом Заповеднике, – смущенно поправился Архиереев, – а как бы при нем. – Он сделал движение рукой, словно краб, отодвигающий в сторону пустую консервную банку, возникшую на его пути.

Пеликанов понимающе закивал.

– Поймите, область дотационная, зарплаты невысокие, народ… – Архиереев быстро взглянул на него. – Нет, народ у нас хороший, народ у нас замечательный, душевный… А вот с инвестиционным климатом, прямо скажем, не очень. Материальная база давно устарела. Мы об этом регулярно писали, пишем и будем писать. Неудивительно, что в отсутствие прочного экономического фундамента, да с перепою, чего только не померещится, – к неожиданному выводу пришел он.

– Разберемся, с божьей помощью, – отозвался Жора.

– Если не лезть в самую глушь без проводников, то ничего плохого, я вас уверяю, не случится. Те-то, питерские, – Архиереев понизил голос до заговорщического, – на свой страх и риск поперлись. Даже службу спасения в известность не поставили. А почему?

– Почему?

– «Зеленая разведка», следопыты хреновы, – раскололся Архиереев, рубанув ребром ладони по столу.

Пеликанов знал, что «зеленой разведкой» называли иностранных агентов, организовывающих под видом природоохранных, экологических экспедиций поиск секретных военных объектов на территории Сибири и Дальнего Востока. Архиереев утверждал, что они проявили интерес и к Заповеднику и бесследно исчезли.

– Машину мы вам обеспечим. До охотхозяйства часа два пути по губернаторской дороге…

– Нет, Дмитрий Петрович, по губернаторской дороге мне не надо, – перебил его Жора. – И охотиться я не люблю, зверюшек жалко. Мне – в самую глушь.

Он вспомнил, как с невыразимой грустью смотрел в детстве на отцовскую резиновую утку и коричневый продолговатый манок, поражаясь тому, насколько все-таки коварные и жестокие существа люди.

Часам к одиннадцати Пеликанов вышел из редакции на набережную. Простуженная серо-голубая река, подернутая морщинистой рябью, медленно утекала под низкий арочный мост. Между деревьев по обоим берегам прятались небольшие церковки, ползли низкорослые кусты с взъерошенными торчащими ветками. Возле одной из них стояли три небольших белоснежных катерка с крестовидными мачтами. Жора решил еще раз набрать Риту. В Заповеднике сотовой связи наверняка не будет. Рита снова убийственно молчала. Выждав с десяток гудков, Жора отключился. Наушник выпал из уха и повис, болтаясь на проводе возле пупа.

– До привокзальной площади как доехать? – окликнул он проходившего мимо деда с плетеной корзинкой, полнящейся странными серыми грибами.

– Садись на любой автобус, – пенсионер махнул рукой куда-то в беспросветное северное небо.

«Верно, Земля круглая, Вологда круглая, жизнь круглая», – думал Жора, стоя возле своего рюкзака в поскрипывающем круге двухсекционного «Икаруса» с гармошкой. Когда кондукторша предложила ему купить билет и заплатить за багаж, он долго не мог понять, чего она от него хочет.

Вокзал был почти пуст и вгонял в уныние отсутствием идей. Редкие пассажиры дремали в жестких деревянных креслах под декоративным картографическим панно ВОЛОГДА-1147. Пару человек стояли возле билетных касс, вяло переговариваясь и туго соображая. Пеликанов решил посмотреть расписание.

Грязовец, Погорелов, Свиноферма, Чарозеро, Тотьма (То – тьма!), Череповец… Чтение автобусного расписания навело Пеликанова на мысль, что преобразования в России следует начинать с незамедлительной топонимической реформы. Названия маршрутных пунктов на карте являли собой наглядную историю какого-то безрадостного катастрофического существования.

Вдруг ему показалось, что где-то в середине расписания забрезжил Заповедник. Но все попытки отыскать его вновь приводили только к нарастающему раздражению. Пеликанов тряхнул головой, желая согнать с себя морок, потом снова стал внимательно скользить сверху вниз по черным путающимся строчкам. В самом деле, между Белозерском и Вытегрой значился Заповедник. В столбце «Отправление» стояло: ПФГ.

Что значит ПФГ? Пофигу?

– По мере формирования группы, – объяснила ему женщина из справочной.

– И каким образом формируется группа? – спросил Жора, пытаясь снизу вверх заглянуть в окошко.

– Иногда никак не формируется, если желающих нет. Иногда стихийно. А бывает, приедут откуда-нибудь сразу человек двадцать, тогда мы в течение часа отправляем автобус.

– Ну а если я один, мне-то что делать? – посетовал Жора, заглядывая в ее бессмысленные, как небо голубые глаза.

– Ждать.

– Чего ждать? Пока группа сформируется стихийно? – догадался он.

Женщина из справочной задумалась.

– Ну, можете поговорить с водителем. Если он согласится вас одного везти…

Водитель оказался невысоким мужичком с быстрыми сноровистыми движениями и с лицом, исполосованным морщинами. Выйдя из своего пазика, он внимательно оглядел Жору, затягиваясь сыроватой сигаретиной без фильтра.

– Мне в Заповедник нужно, отец, – сходу сообщил Пеликанов.

– На кой тебе? – весело поинтересовался водитель, по-солдатски прикрывая заскорузлой ладошкой огонек.

– Хочу разобраться в личной мифологии, – сыронизировал Пеликанов. Ему не хотелось говорить, что он корреспондент из Москвы. По опыту знал, в провинции с простым людом об этом лучше помалкивать.

– Что ж, дело хорошее. По молодости, может, оно и правильно, – неожиданно одобрил водитель. – Клади пять рублей, и поехали.

– Пять тысяч, что ли? Не многовато? Я за пять штук до Москвы на такси докачу.

– До лесничества триста километров. Так? Триста туда, триста обратно – стало быть, два центнера бензина сожрет. – Водитель кивнул в сторону своего забрызганного грязью пазика. – Ежели сейчас поедем, то мне возвращаться аккурат в ночь придется. А по ночам в тех краях разбойники на дорогах промышляют. То есть опять же риск.

– Да господь с тобой, отец, какие разбойники? – удивился Жора. – Чай не девяностые.

– Чай – не кофе, потанцуем… Такие, что дорогу сваленным деревом преградят, машину отымут и оберут до нитки. Да еще, неровен час, новгородским в полон продадут, ушкуйникам.

Пеликанова стал разбирать нервный смех.

– Ушкуйникам-то вы на кой черт? – не понял он.

– Им самим без надобности, – согласился водила. – Они живой товар вниз по Волге сплавляют в Астрахань или в Дербент. Там продают на невольничьем рынке. Недавно костромских полторы тысячи туда свезли, во как!

Жора понял, что углубляться в историческую сторону вопроса бессмысленно, поэтому решил вернуться к финансовой.

– Скинь до четырех, по-людски, а?

Мужик еще помялся, потом кинул прокуренный до пальцев бычок под колеса.

– Ладно. Четыре, и песни будешь петь всю дорогу, – решил он.

Песен петь не пришлось. Ехали молча. Федор Лукич, так следовало из трафаретной надписи над лобовым стеклом, знай себе покручивал баранку, восседая с прямой спиной, как маленький залысоватый Будда. Иногда он, не отрывая взгляда от дороги, прикладывался к кефирному пакету, оставлявшему на его губах белую каемку. Музыки и собственной хватало. Пазик временами издавал заунывные протяжные звуки, способные кого угодно ввести в мистический транс. Потом фыркал, чихал или кашлял, а откашлявшись, начинал громко тарахтеть, будто проклинал свою жизнь, а заодно и весь белый свет. Через какое-то время все повторялось.