«Ты же прекрасна, в тебе есть, по-прежнему, та изюминка, сражавшая мужчин в прошлом веке. Ааа, посмотри на этого верзилу, не ценящего тебя, даже необращающего на тебя внимание – ты для него пустое место! Он давно упивается властью над людьми… Посмотри, ведь ты пытаешься их спасти, защищая на суде, а он решает и изменяет их судьбы…. Он двуликое чудовище, именно двуликое, в нем нет сердца, он не любит ни тебя, ни детей, вспомни с каким трудом ты уговорила его пойти забрать уголовное дело, заведенное на твоего сына… Да, да, именно «твоего», ему плевать на него, иначе он пошел бы сам и все сделал. Власть над судьбами других – вот, что его действительно интересует и им правит! Ты думаешь, он принципиален? Да нет же! Плевать ему на принципы, ему нравится делать хуже, ему нравятся страдания других людей! Посмотри, как он смотрит на тебя! В его взгляде нет уважения, но зато, сколько властности и презрения. Не думай что это усталость… Нет во взоре его чистоты – это холодность. Так у всех душевных убийц… Он ведь убийца! Вспомни, как он умеет тебя подавлять! А знаешь, от куда это у него? Этот опыт он приобрел на допросах…» – Вдруг эти голоса оборвались, словно для вдоха, хотя странно, ведь вещать можно попеременно, но… В этот промежуток, созданный милостью Создателя, влилось странное чувство, буквально выбившее слезу. Резко взглянув на него, в надежде зацепиться за что-то, неожиданно, во взгляде мужа она обнаружила столько тепла, сожаления, грусти… Сознание всколыхнуло приятные переживания совместной жизни, а их столько! Он хороший человек! И по-прежнему любит ее!..

Голоса вернулись, но слеза не застыла:

«Да он просто хочет жрать, посмотри – это же взгляд голодного человека!» – Чужие и свои мысли слились воедино, все же с положительным знаком и она изрекла:

– Папусик, ты хочешь кушать?..

– Да, мать, ты как всегда в точку!.. – Один из трех голосов: «Я же говорил, он только и хочет пользоваться тобой, он хочет только жрать и трахаться!..» – Мартын тяжело вздохнул и продолжил:

– Да, есть правда хочется, но к твоей попке я бы прижался с большим удовольствием, и клянусь, в этот раз не засну…

– Да ну тя, только и думаешь… А когда это ты заснул…, прииижааавшись?… Силуянов, это вообще со мной было?!

– Мать, ты самый великий кулинар, самая замечательная женщина и еще многое, но ты… кажется… Ты позавчера заснула раньше меня! Хе, хе, хе…

– Когда позавчера? Аааа! Так и ты заснул?! Хороши, нечего сказать! Любооовнички!…

Я хоть и был несколько в отдалении, но явно почувствовал новую агрессию. Сейчас бесы обрели резкие форму и очертания. Их размеры, пропорции, а главное их безобразная, видимая здесь, не скрываемая внешность, выглядели омерзительнейшими и до того отталкивающими, что будь у меня желудок, даже пустой, все равно нашлось бы чем стошнить.

И к этим существам мы прислушиваемся, их наставления предпочитаем настоящему, а ведь порой нас сбивает с мысли порочной и гнусной, и просто запах ее сопровождающий.

Я постарался собраться с мыслями. Способности, удивившие меня еще недавно, сейчас улетучились вовсе, оставив только воспринимаемые эмоции от всех этих существ. Вся производимая ими суета, создавала отвратительный сумбур… – с этой мыслью посмотрев на попутчика, я понял, что остался беззащитен неспроста – ибо должен понять и ощутить все прелести воздействия этих сил. Догадка резанула – если такова подготовка, то что же ждет дальше?

Продолжая не столько слушать, сколько воспринимать поток воздействия, я понимал, что не в состоянии пропускать через себя всю эту борьбу: Ангелов, святых угодников, воинствующих духов злобы, и сам внутренний конфликт в обоих людях, возникающий внутри них самих, между телом, духом и душой.

Перестав себя воспринимать, хоть как-то, я начал проваливаться в какую-то бездну, где меня все больше, и больше охватывал холод, сковывая то, чем я сейчас существовал. Издалека слышались мысли: «Так погибнет твоя душа. Так она отходит от жизни вечной. Лишь Слово может спасти тебя: проси и дастся!» – ужас уже объял меня, ощущения только случившейся катастрофы, где я не властен даже понять происходящего, оцепенение безысходности и невозвратности, и главное, потери того последнего, самого важного, того, что нельзя терять – уже потеряно!

Пронзившее забвение Вечности, пронзившее буквально, ибо боль нестерпимая, не какая-то там физическая, а настоящая душевная, но в душе потерявшей все хорошее, светлое, доброе, что противостоит, мукам на земле, тем самым, которым мы больше всего не хотим быть подвластны, поскольку физическое все же терпимо и преодолимо.

Еще немного, и что-то липкое, густое, жгучее и душащее заполнит мое здешнее естество, погубит беззащитную душу, неприкаянную, а значит никому не нужную…, никому не нужную, кроме… – вот и враг, в объятиях которого я гибну, а соответственно, против него и Спаситель! «Господи!» – вымолвила моя душа, и что-то взметнулось… «Господи!» – повторила она более уверенно, и окруживший меня визг, бешенная суета (наконец-то я понял, что это такое), и глобальная ненависть из-за моего обращения к Имени этому, раздирают меня, разнося на мириады чего-то, но боль утихает, и уверенность возвращается. Пока она лишь надежда, но укрепляющаяся: «Господи, спаси!». Внезапно от того, чем я был, метнулись несколько существ, они исчезали, вырывая свои когти из места, где я чувствовал свою пульсирующую жизнь. Я повис, и начиная приходить в «сознание», почувствовал присутствие Ангела:

– Так нужно…

– Но почему это смогло произойти?

– Ты болен…, испорчен, буквально нашпигован навыками греха…

– Но ведь здесь нет греха…

– Память о нем остается у неприкаянных душ, именно поэтому такие, как ты лакомый кусок для бесов.

– И что же делать? Ведь я чуть не погиб!..

– Ты же спасся молитвой – молись…

– Чем же я привлек их?

– Гордыней – разве не ты подумал, глядя на человека: «Я бы справился».

– Не знаю…

– Еще немного и ты сам будешь отвечать за тебя, я лишь буду поддерживать все, что будет исходить из добрых кладовых твоей души…, хотя и останусь твоей опорой в этом мире… Нам нужно продолжить, ты еще многое должен понять…

– Аааа…

– Никаких вопросов, все равно ответы будут полезны, когда ты получишь их сам. Слушай себя…

– Но как же я пойму, что делать, а что нет?

– «Жертва Богу – дух сокрушен, сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит»…

– Жертва?!…

Кухня была наполнена не столько ароматами, их не чувствовалось в этом измерении, сколько неуверенностью, овладевшей внутренним состоянием. Сейчас она выражалась в нежелании принимать решения в отношении друг друга – оба стояли на грани, всегда в таком случае висящего в воздухе скандала. Нашептываемое бесами, представляло само собой набравшийся список взаимных претензий, на деле не стоявший и яйца выеденного, но он был, и казался важным…

Я заметил раздраженность темных существ затянувшейся сценой. Их внимание привлек и я, но теперь, зная, что им нужно, чтобы уничтожить меня навечно, мной овладело спокойствие, благодаря узнанному противоядию. Хотя не скрою, до сих пор во мне чувствовалось оледенение при воспоминании момента, когда они, учуяв гордыню, вцепились и уволокли в геенну – еще немного и рассказывать было бы не о чем и не кому…

Никто не может им сопротивляться, оставшись без Создателя. Попусти Господь, хотя бы одному полную свободу и на земле через мгновение не осталось бы ни одного Его творения. Гибель их – мечта князя мира земного, врага человеческого, когда-то самого красивого из всех ангелов, а ныне отца ненависти и злобы…

Мартын, поджав под себя ноги и скрестив их под сиденьем шикарного стула, ковырял пальцем сколупнувшийся край столешницы. Свободной от этого рукой, согнутой в локтевом суставе, он опирался о стол же. Ему казалось, что основная часть диалога пройдена на сегодня удачно – без сор и скандалов, хоть и не удалось избежать напряженности. Решив все же разорвать грузящую тишину, он постарался переменить тему:

– Знаешь, а ведь…, все таки, не понял я до конца «Солдата»! Что-то есть, о чем он не договаривал. Верить, конечно, верю, но все, как-то, глубже представляется…, и от куда эта симпатия, буквально сшибающая с ног. Ну скажи на милость, как может быть так, что я постоянно, вспоминая о нем, ловлю себя на мысли, что он не может быть преступником? Ну не укладывается у меня в голове, что он мог это сделать…, нууу, то, что сделал…

– Да у вас…, у оперов, вообще, немногое в головах укладывается… – Окончив эту фразу, Валя сама не поверила, что такое сказала – она даже думала о другом. Но в голове, чьими-то усилиями, быстро пронеслось: «В самую точку! У него укладывается в голове, что можно преспокойно сидеть и ничего не делать. Хоть бы спросил о внуках или…. да обо тебе бы что-нибудь спросил!». Остальные два беса принялись шептать и науськивать соответственно своим привычкам. Валентина продолжала, не успокаиваясь:

– Конечно…, вот «Солдат» бы твой никогда не позволил бы такого… Ты меня в ресторан когда водил?

– Валют, так ты ж все свои деловые встречи там проводишь, сама ж говорила, что они тебе надоели, и это…

– Нет, ни это, и не то! Это все не то! А если бы цветами торговала, ты бы мне их тоже не дарил?!.. – Мартын тоже был окружен «нашептывающими» и еле сдерживался, хотя мысли становились все злее, и казалось, имели, все больше смысла и обоснований: «Ты только посмотри, так и рвется руль взять себе! Феминистка проклятая! Собрала себе контору одних баб, строит из себя нравственный идеал. Ты же знаешь, как она защиту «стряпает». Каких только отморозков и мерзавцев не защищала. Вот ты ловишь, а она…» – Почему-то Мартын брякнул:

– Что ты мне все перечишь, почему ты все хочешь сделать наоборот? Всю жизнь…, нашу эту, ты как будто, мстишь за что-то!…

– Да что ты говоришь?! Я мщу… А…

– Да если бы не я, у тебя работы бы не было!… – Теперь Мартын осознал, что мысль будто бы не его, но где-то в глубине, почему-то, она ему понравилась. Правда, он сразу пожалел о ее озвучивании. Женщина подняла руку с ножом, немного подержав его так, положила, как топор на плечо, взмахнула челкой и вдогонку, дунула ей вслед, в надежде, что она не сорвется обратно, опустила голову и посмотрела исподлобья. От этого взгляда муж снова вытянулся и толкнул вазу, чуть не разбив ее.

Резко и глубоко вдыхая, супруга ткнула ножом в кастрюлю, тот утонул не найдя предполагаемой опоры, и вывалился из руки. Попытка его сразу достать, привела к ожогу – рука дернулась, задела край кастрюли, которая не преминула сорваться с нагревательной поверхности и грохнуться об пол, разнося, словно взрывной волной, труды предыдущего получаса!

Валентина, визжа, подпрыгнула, пытаясь избежать брызг кипятка, но приземлилась точно на пролитое и скользкое, разумеется, поскользнулась, и «села» почти на «шпагат», сильно подвернув ногу и ударившись мягким местом о перевернутую дорогущую кастрюлю…

Все это стоило падшим ангелам ювелирных и сверх грандиозных усилий. Их сплоченность была удивительна, поскольку обычно они тянули каждый в свою сторону, дабы выслужиться перед своим сюзереном, что и вылезло прямо сразу, ибо вместо продолжения они начали драться за признание своих заслуг…

Валя в бессознательном, почти, состоянии, произнесла непонятное:

– Ты мне… – Чего Мартын не разобрав, постарался поспешить на помощь, но поспешив, оттолкнулся ногами от пола, в надежде вылететь из под стола и броситься к жене. Оттолкнувшись, он поскользнулся на пролитой жиже, ударил в вазу концом тапочка, аккурат отлетевшей в нижнюю часть застекленного кухонного шкафа, благодаря чему стекло раскололось и, как-то повлекло за собой часть дорогого сервиза, рассыпавшегося своими осколками аккуратной кучкой, прямо между ног хозяйки.

В дополнение, срываясь задницей с краешка стула, Силуянов ударился подбородком о столешницу, сработанную в ручную из особо твердой породы дерева, клацнул зубами, чуть не лишившись языка, и сотрясши мозжечок о край стула, без сознания, растянулся на полу.

Ликовали теперь бесы, занимавшиеся его душой, но тщетно, поскольку вся злоба, вырвавшаяся наружу у обоих, прошла мгновенно, ведь сама по себе она не существует, хотя смачная тирада женщины, искусно владеющей своим речевым аппаратом, оборвалась ровно в тот момент, когда она поняла – муж ее не слышит или вообще игнорирует жизнь. Этого потерпеть она не могла, вскочила, заранее придерживаясь за мебель, и гонимая сразу тремя, по своему, податливыми демонами, рванула в его сторону.

Капуста, мясо и другие ингредиенты разлетались из под ног разгорячившейся хозяйки, но эмоции обмякли, как только она заметила закатившиеся глаза мужа.

Раздался крик, удар коленей об пол, дальше последовала непроизвольная реакция – зная, что супруг стал верующим человеком, она начала быстро, словно разгоняя мух, крестить его, приговаривая: «Господи, прости его грешного!»…

Просите и дастся! Я увидел, как две черные тени метнулись и пропали. Ангел, витавший над Мартыном, засиял, ибо почувствовал почву, а ведь и не многое нужно – веру, хотя бы «с зерно горчичное»…

Мужчина открыл глаза, и глядя сквозь мутное видение, похожее на лицо его Валюшки, нависшее над ним, произнес:

– Неужели все Ангелы здесь похожи на мою жену?

– Очнись, благодетель-мученик! Куда уж тебе без меня. Ужас, и поесть уже вместе нормально не можем!… – Мартын поднялся на локтях, перекрестился, сразу почувствовал облегчение и пробормотал:

– Слава Богу! А что это у тебя там?

– Где?

– Да вот же, на полу… Я что-то пропустил?.. – Вслед посыпались слова извинений и прощения, милые и теплые фразы, обращенные друг к другу, самых близких и родных людей. В такие моменты рядом с ними нет места существам из преисподней, хотя они и на чеку…

Я смотрел на эту идиллию, и как-то, охваченный непонятным трепетом, присоединился к радости и умилению этих людей, чувствуя, что имею к ним, какое-то отношение…

Мой попутчик изливал любовь к Создателю. Я понимал, что очень желаю к нему присоединиться, но не знал как – «Думай о Нем с благодарностью» – уловил мой разум, после чего почувствовал, что мы уже, где-то в другом месте…

Похоже, это был первый урок, хотя какой урок в бесконечности, но часть виденного, и ощущаемого была непонятна, и значит скоро последует что-то…

– Почему ты не молился за них?.. – Поинтересовался Ангел.

– Я переживал и опасался помешать…

– Опасался помочь?

– Опасался ошибиться вновь…, а может, боялся повтора этого…

– Когда ты молишься, не бойся ничего и никого, здесь не земля и ты неприкасаем, но бойся хотя бы подумать или допустить в помыслах, что-то против заповедей Божиих.

– А они здесь тоже…

– Нет, среди нас нет зла, творящие его, не в состоянии причинить нам хоть что-то. Но ты не здешний, а потому уязвим, ты не порвал с тем миром и лишь на время принят этим. Поэтому я с тобой, но знай, что ты свободен в принятии решений, как и в прежней жизни, и как ранее, так же несешь за это ответственность, с той лишь разницей, что ответишь, за неправедное, сразу.

– Как же быть?

– Молись – что там, что здесь, выход для таких, как ты один…