Солдат Джованни Бруно получил отставку в 1547-м году, и отправился домой, в Нолу подальше от суеты. И вот они, – мощёные узкие улочки со снующей ребятнёй. Торговец на ишаке везёт свой товар, а следом плетётся его верный пёс. Где-то в окне мелькнуло лицо местной красотки. Нола утопала в зелени! Зелень пробивалась повсюду – с отвесных стен старинных крепостных кладок времён Августов, из-под старых плит мостовой. Вот она – жизнь, вот она – цветущая молодость! Ах, Нола, Нола! И почему я не замечал тебя такой прекрасной раньше? Как восхитительны твои старинные фрески. Вот – Ангел, возлежащий на белом покрывале… Что это? Как умилительны лица детей вокруг него молящихся… Nola, la mia citt! Боже! Если у меня будет сын, то пусть он посвятит свою жизнь служению тебе, ибо столько грехов, сколько я повидал на своём веку невозможно замолить за одну короткую жизнь!
Проходя мимо Старой Базилики, Джованни услышал звуки щемящей сердце песни, которую в детстве пела ему мать. Небольшой хор исполнял её так нежно, что у старого солдата с молодым сердцем проступили слёзы. Он остановился, чтобы дослушать её до конца:
«Встала чудным утром я, Слышу в поле соловья. Пел на ветке он один, Пел он – Диндириндин. Соловей мой, соловей, Мой наказ неси скорей. Будь как верный паладин, Весть неси ты – Диндириндин. Другу ты стучи в окно, Что я замужем давно, И теперь мой господин – Муж мой – Диндириндин»*
Слова этой песни напомнили ему, что пора тебе, друг Джованни, жениться и обзавестись своим гнёздышком.
Война была никчемной и безрадостной. Над территорией древних Апеннин выясняли свои притязания Франция в союзе с Османами против Испании в союзе с Англией. Разорялись крестьяне и торговцы, солдаты-наёмники потягивали в тавернах вино и щупали за пышные задницы проституток. Наконец, помер ненавистный всем Король Англии Генрих VIII, а следом и женоподобный Франциск I. И Карл V взошёл на престол своих врагов, а простой солдат Бруно смог вернуться на свою родину. Там, соскучившийся по женской ласке и мирному быту, он взял приступом одну городскую простушку, и женился на ней. Moglie e buoi dei paesi tuoi. Жену и быка не бери издалека – говорят итальянцы. А через год у них появился мальчик, которого назвали Филиппо.
Но недолго безмолвствовал разорённый народ. Пиная пустые черепки, он прогнал чиновников из Неаполя, и водворил своим вождём простого рыбака Мазаньелло, который правил их государством целых двенадцать дней. Пока власти, наконец не усыпили бдительность восставших своими обещаниями и даже клятвами. Но, как известно «Слова о братстве и любви имеют разный толк у тех, кто носит грубый лён и надевает шёлк…». И, если простолюдин имеет привычку хранить клятву, данную господину, то господин считает себя в нужный момент свободным от любых обещаний своему рабу. Так же случилось и в Англии в 1381 году, когда такими же лживыми обещаниями было повержено восстание Уота Тайлера, а сам Тайлер убит.
Но здесь, в Неаполе пришедшим легатам удалось убедить народ в безумстве Мазаньелло! Ещё один великолепный трюк, который не раз повторится в истории! Толпа ненавидит безумцев и калек. Это в её природе. Это в природе страха и ненависти к ужасному. Мазаньелло растерзали – голову посадили на пику, а тело бросили в грязь. Джованни Бруно видел и такое. Но на войне враги говорят на другом языке, а здесь…
Народ опомнился и похоронил своего вождя. Но было уже поздно. Похороны были торжественны: 550 священников и 80 тысяч безродного народа, который без вождя – уже никто. И некий герцог убедил всех сложить оружие, а после разбомбил и разграбил город. Так, что все разбежались. «Chi nasce asino non pu; morire cavallo» – «Родившийся ослом не умрёт лошадью», – говорят итальянцы.
Уже много позже так же восхищался своей Нолой и Филиппо.
– Ах, Нола, Нола! Вернуться бы снова к тебе, в наше беззаботное детство, где всё так удивительно и прекрасно: храмы, дворцы, грозный, но безобидный вид Везувия. И ты ещё не знаешь, что когда-то сюда приезжали Августы только лишь чтобы здесь умереть! Неужели здесь умирается так легко? А найденные черепки расписных сосудов – следы эпох столь древних, что уму непостижимо! Казалось, что мира библейского ещё не было, а Нола уже существовала!
Там я рос, набирался мудрости, и долгие дни проводил со своим старшим другом Николантонио в наших детских играх. Мы часто беседовали на развалинах древнего амфитеатра. Уже тогда он говорил «что ему казалось иррациональным, что тела намного больше, чем земля и пространства между центром земли и Луной должны состоять из праздного огня, а не из всевозможных элементов, растений, животных и людей». Хотя, Филолай считал иначе. Но, Бог с ними! О! это было самое прекрасное время на Земле! И поэтому уже тогда нас начали готовить ко встрече с раем. Антонио пошёл изучать медицину, а я… меня сделали монахом августинского монастыря Сан Доминико Маджоре. Вскоре наши пути разошлись, как расходятся звёзды и планеты в бесконечной Вселенной.
Раз в год, в июне, Нолу наполняли толпы жителей с букетами лилий и свечами в руках. Это был праздник «Феста деи Джили» – дань жителей Нолы своему спасителю – Святому Паолину Ноланскому. Мы, как и все, с другом носили такие букеты и клали их к подножию памятника. Пока ты мал – мир заключается в твоём кругозоре: мать, отец, лилии, камни, горы, храмы, капеллы, поющие ангельские хоры. Всё завораживает тебя. Диндириндин! Но взрослея, ты начинаешь проникать в суть вещей, и ширится твой кругозор. Понимая мелочи, ты начинаешь видеть большое.
Мы часто смотрели в ночное небо, и оно завораживало нас своей необъятной загадочностью. Но любому юношескому романтизму рано или поздно приходит конец. Мой отец был солдатом, и повидав много насилия, желал, чтобы я посвятил себя служению Богу. Николантонио мечтал стать печатником! Как были прекрасны и завораживающи книги, которые я видел в детстве. Я гладил их переплёт, всматривался в загадочные буквы, разглядывал иллюстрации. И уже тогда во мне просыпалась жажда познания.
Передо мной проплывали книги Августина «О граде божием», «Божественная комедия «Данте» с её пугающими иллюстрациями путешествия в ад, «Триумфы» Петрарки, «Неистовый Роланд» Ариосто, Сочинения Аристотеля, «Гипнеротомахии Полифила» Колонны. И я уже мечтал стать философом, окунувшись во всю эту невидимую, но бурлящую жизнь – писать, думать, мечтать о чём-то прекрасном, великом, солнечном! Казалось, что так оно и будет. Каково же было моё разочарование, когда в одиннадцать лет меня отдали на обучение в частную школу Неаполя. И в этом же году меня поразило известие: был издан Index Librorum Prohibitorum. Папский индекс запрещённых книг закрывал окна и двери свободомыслия. В детстве своём я видел, как дерутся муравьи за свою жизнь, за жизнь своего муравейника, и я думал – как они, такие маленькие способны бросать себя в жертву врагу в десятки раз больше их самих, погибать без сожаления ради других? А потом мне приходили на ум стихи Петрарки, и, глядя в ночное небо, на бесчисленные звёзды, я повторял его строки:
…Блаженный свет небес погас,
Что был поддержкой прежней жизни,
Ты гол и беден в новый путь,
Идёшь, не ведая друзей,
Но тем уверенней твой дух
Твою всегда пусть держит спину* (перевод – автор А. С.)
Но в одиннадцать своих лет я был очень далёк от таких знаний, и старался быть прилежным учеником. Я думал, что истины, которыми меня наполняли учителя – самые настоящие. Но всё нарушилось как-то вдруг, когда я увидел на площади груду сваленных книг, тех самых, что я когда-то листал. Их поглощал огонь, который так рьяно поддерживали мои будущие братья по монашеству.
–– Что они делают? Это же книги! Зачем они их сжигают?
–– На всё воля божья, поверь, Филиппо! Ты ещё мал, чтобы это понять. Папский эдикт объявил эти книги вредными для добрых католиков. Они противоречат Евангелию и вселяют в души людей сомнения в вере.
Но тогда это не расстроило меня. Возможно, – подумал я, – это так и надо. Единственный автор, чьи книги были тогда не тронуты, был Аристотель. Для них он был слишком умён. Но придёт время, уж поверьте мне, они возьмутся и за него!
–– О чём ты там шепчешь, Бруно? Неужто заучиваешь «Отче наш»? Идём, урок начинается.
Прилежность и проницательность были моими характерными чертами…
Которая повествует о становлении монаха Джордано из послушника Филиппо.
Своды Капеллы завораживали своими причудливыми красками. Колорита добавляло яркое Солнце, проникающее своими лучами сквозь разноцветную мозаику стекла с ангелами и фигурой Христа. Так и хотелось смотреть всё время вверх, как будто поднимаясь за взглядом выше к небесам, ко всей этой неописуемой красоте, под звуки прекрасного мужского хора, который проникновенно исполнял «Credo in Unum Deum». Нет, вы должны это послушать! Музыка великолепно передаёт фактуру бытия: «Patrem omnipotentem, factorem caeli et terrae, visibilium omnium et invisibilium», – продолжает хор. Казалось, что это поют сами ангелы. Сердце взволнованно стучало, ведь это была первая ступень, за которой бог весть что ещё откроется.
–– Послушник Филиппо принимается в монахи Доминиканского монастыря лета 1565 года от Рождества Христова, и нарекается отныне именем Джордано. Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь.
Настоятель громко произносил слова, и они отражались под высоким сводом купола Капеллы. Новоиспечённому монаху тогда едва исполнилось 17 лет. С 11 лет он изучал литературу, логику, диалектику, и вот уже два года, как был послушником монастыря Святого Доминика. Он не питал презрения к свету, как столетием ранее это проповедовал Савонарола, келью которого ему показывали в этом монастыре. Наоборот, он дышал этим светом, стремился к нему. Свет был для юноши духовной пищей. Келья его представляла собой, как и у всех монахов образец крайней аскезы: жёсткая лавка, стол, табурет, узкое окно, над входом висело серебряное распятие, почерневшее уже от копоти свеч.
С тех пор, как он перешёл в постриг, устав и внутренний распорядок монастыря должны были стать для него законом. Джордано помнил, как на одном из уроков навёл на себя гнев учителя, святого Отца Николло за то, что усомнился в Таинстве Пресуществления. Ему было тогда ещё 15…
–– Филиппо, – позвал его Джинно, – идём скорей, сейчас начнётся урок богословия, я видел, как учитель Фабрицио прошёл, тяжело ударяя своим посохом.
Филиппо оторвался от чтения книги. Это была его любимая – Николай Коперник «О вращении небесных сфер». Он никак не мог отвязаться от последних прочитанных слов: «По-видимому, тяжесть есть нечто иное, как естественное стремление, которым Творец Вселенной одарил все частицы, а именно – соединяться в одно общее целое, образуя тела шаровидной формы. Вероятно, так же и то, что Солнце, Луна и прочие планеты одарены таким же свойством…»
Он отодвинул камень в стене кельи и в образовавшуюся нишу сунул книгу, и, задвинув его обратно, побежал на урок, захватив листы для записей.
Выскочив во двор, он увидел яркое Солнце и капли от прошедшего дождя. Как они искрились и переливались, и какими шаровидными казались ему! Правда – это то, что подтверждается опытом, – подумал Бруно.
Послушники уже расселись за партами, последним на цыпочках в аудиторию вошёл Филиппо, и только он сел, как Фабрицио начал свой урок.
–– Прошу вас всех встать, и помолиться.
Ученики встали и хором заголосили:
«Исповедую Богу всемогущему, Блаженой приснодеве Марии, Блаженному Михаилу Архангелу, Блаженному Иоанну Крестителю, Святым Апостолам Петру и Павлу, Блаженному отцу Бенедикту, Всем святым и тебе, отче, Что я согрешил много мыслью, словом и делом: Моя вина, моя вина, моя величайшая вина. Поэтому прошу блаженную приснодеву Марию, Блаженного Михаила Архангела, Блаженного Иоанна Крестителя, Святых Апостолов Петра и Павла, Блаженному отцу Бенедикту, Всех святых и тебя, отче, Молитесь за меня Господу Богу нашему. Помилуй, нас, Господи Помилуй нас, Господи» *
Последние фразы учитель требовал, чтобы произносились с особой торжественностью, – «иначе, – говорил он, – Господь не услышит вас».
–– Садитесь. Тема сегодняшнего урока «Пресуществление». Важным источником для принятия душой этого таинства каждым католиком является трактат Фомы Аквинского «Сумма теологии».
Фабрицио открыл учебник и громко заголосил:
–– «Нет никакого иного способа, через который Тело Христово могло бы появиться в таинстве, кроме превращения хлеба в тело. Итак, если что-то произошло через превращение, это уже не то, чем оно было до этого. Действительность тела Христова в таинстве требует, чтобы вещества хлеба уже не было после освещения» Священный обряд, – продолжал учитель, – который превращает хлеб и вино в тело и кровь Христа, называется – Евхрастия. Вкушение этого хлеба и вина позволяет христианину соединиться с Богом во Христе. Открываем Евангелие от Марка 14:22-24: «И когда они ели, Иисус, взяв хлеб, благословил, преломил, дал им и сказал: примите, ядите, сие есть тело моё» таинство сие совершается только в Храме, только Епископом вовремя Евхрастической молитвы…
Тут Филиппо достал из сумки кусок хлеба, и дождавшись паузы учителя сказал:
–– Вот освящённый хлеб, я его сохранил случайно, забыв про него. Но он ничуть не изменился после его освящения, только со временем немного усох. Где тут можно разглядеть Тело Христа?
–– Встаньте, послушник. С каких слов должно начинаться предложение?
–– Magister dixit – Учитель говорит…
–– Правильно! Ученик не должен сомневаться в том, что принято Святыми Отцами за истину. Во всём есть видимые и невидимые субстанции. В Тело Христово превращается лишь Евхрастия субстанции хлеба, а вторичная сущность – акциденция, остаётся прежней, это сам хлеб. Это и означает «Не хлебом единым».
О проекте
О подписке