Танец Уходящего все дальше и дальше

Улица за улицей, квартал за кварталом. Уходя все дальше и дальше, мы меняем локации – не себя. В себе уже ничего не изменишь, там все сгорело.

На Город Убийц падает удушающая жара, все раскалено и плавится. Это прекрасная аллюзия на адское пекло – места более похожего на чертог Сатаны не сыщешь. Здесь приходит расплата, и не важно, в каком виде она настигнет тебя: в облике идущей по пятам болезни или отравленной стрелы из арбалета. Никто не уйдет.

Платить по счетам. Кажется, это так называется. Слишком много брали, слишком мало дарили. Набежала солидная сумма. Кто надо – записывал. Он не из тех, кто прощает долги. Набрал – плати.

Те, кто вчера растрачивал дни на пьяные оргии и праздники духа, теперь здесь, липнут к обочинам, оседая в мареве. Там – их собственная безысходность, очередная расплата. Я вглядываюсь. Они жгут костер и варят наркотик в ржавой ложке. Колют его в себя грязным шприцом, одним на всех. Они живут одним днем. Как и прежде.

Там – ездили на работу, возвращались домой. У них были семьи и дома. Одни на всех. И еще – программа. Та, что вела их по жизни так же, как желание пустить наркотик по венам ведет к торговцу белым порошком.

Программа – одна на всех. Они жаждут управления, контроля. Приходи и контролируй их. Дай им наркотик. Они – рабы. Их сущность – больная плоть, никаких ошметков духа. Дешевый кайф им нужен, не Любовь. Не Сила и не Чувство. Их сердца пусты. Их вены сожжены наркотиками. Они передают шприц по кругу. Люди из Синих Ящиков управляют ими, сверля пустыми глазами их полые тела.

Им были нужны президенты, тираны и патриархи, теперь им нужен дилер, который поставляет порошок. Это Человек-с-головой-Быка. Я уже видел его мельком…

Иду дальше. Их армии не убывает, их все больше и больше. Они тоже убийцы, но рангом пониже. Хотя их жертва велика: они убивают собственные мечты. Хоронят заживо. Отдавая собственную волю своим правителям. А те, выпивая чужую волю, становятся бессмертны…

– Оставь их и свои думы о них, – говорит мой незримый собеседник, – ты еще встретишь Человека-с-головой-Быка и поймешь, почему он держит их на коротком поводке. Они – заложники собственной несостоятельности. Им нужна эта зависимость, потому что иначе их жизни в одночасье потеряли бы смысл. Свобода – хорошо, но только тогда, когда знаешь, что с ней делать. Они не знают. Дай им свободу – в лучшем случае они выберут другой наркотик, чтобы принести свои души на заклание уже ему. Оставь их и свои думы…

– Зачем они бегут от чумы? Не лучше ли умереть?

– Умирать не хочет никто. И потом Смерть – это первый шаг к освобождению, а Свободы они как раз не желают…

– Получается, что они – жрецы собственных страхов и их же ритуальные жертвы?

– Ты все правильно понял.

Уходим все дальше и дальше в Город. Улица за улицей, квартал за кварталом. Все тверже осознание бесконечности пути, хотя Зиккурат все ближе и ближе. Круг за кругом приближаемся к центру лабиринта. Круг за кругом отдаляемся от собственного освобождения. Я начинаю подозревать, что убийцы на деле – такие же жертвы. Они убивают, в первую очередь, самих себя.

– Ты не вылечишь смертельно больных.

– Я это знаю.

– Подумай вот над чем: чем ты отличаешься от них?

Передышка – Песнь 2. Куплет 3

Стас – мой давний питерский приятель. Мы познакомились в те времена, когда еще и он, и я учились в университете. Стас как-то заехал к нам в общагу – на одно из многочисленных празднований одного из многочисленных дней рождения одного из многочисленных представителей студенческого сообщества – и остался в ней на год. В те времена у него были серьезные разногласия с родителями из-за его пристрастия к азартным играм и прочим излишествам, поэтому общежитие показалось ему самым оптимальным вариантом: местом, где можно было бы пожить в свое удовольствие, не мозоля глаза предкам.

Тогда все произошло очень просто – как обычно и происходило в общаге – Стас проснулся на утро с похмелья и остался у меня на день, дабы поправить здоровье перед возвращением домой. Здоровье мы поправили так, что на следующий день нам опять потребовался мелкий ремонт. Стас остался еще на день. Потом еще на один. И еще. А потом пробил через деканат себе комнату в общаге и переехал из дома в нее. И понеслось.

По ночам мы спали редко, предпочитая играть в шахматы или на гитаре – Стас привез и то, и другое – восполняя энергетические потери алкоголем и долгим утренним сном – иногда до полудня, иногда и далеко за него. При этом мы еще и умудрялись учиться – то есть изредка ездить на самые важные пары, дабы совсем не отстать от учебной программы. В общем, проводили время так, как и положено настоящим студентам: весело и с огоньком. Это нас сплачивало.

Времена были чудесные. Все шло так, как и должно было идти: мимо неслись дни и ночи, недели и месяцы, сменялись времена года, все кружилось и сверкало разнообразными красками. Словно в сказке. Нас окружали приятные люди: парни и девушки, особенно девушки, мы слушали музыку с утра до ночи, сходили с ума, влюблялись, разочаровывались, снова сходили с ума, ложились под утро, вставали в сумерках, пили, трезвели, теряли счет прожитым дням…

Наша сказка продолжалась. Мы знали, что согласно неумолимой логике бытия, рано или поздно любая сказка должна закончиться, сойти на нет, но старались не думать об этом. Мы просто наслаждались собственной молодостью, принимая ее, молодости, недолговечные дары… Превращая каждый день в вечность.

Сначала отчислили Стаса, а потом и меня. Так уж получилось – стечение обстоятельств. Мы не были самыми плохими студентами, может, чуть несобранными – из тех, кого называют разгильдяями, но точно не самыми плохими. Возможно, мы были новой формацией – теми, кто лучше видит жизнь, ее безысходное упрямство, предсказуемость любого конца. Все рано или поздно заканчивается. Поэтому мы и стремились проживать каждый миг как последний. Не заглядывая в будущее, теряясь даже в настоящем… Но настоящему, равно как и будущему, не нужны новые формации, их устраивает привычная посредственность, готовая играть по давным-давно сложившимся правилам. Мы оказались за бортом. Что уж теперь?

Мы не отчаялись. Мы продолжали веселиться и жить на полную катушку. Стасу родители купили небольшую квартиру-студию, дабы сплавить его с глаз долой, но при этом быть за него относительно спокойными, и теперь уже я поселился у него. Так и жил, продолжая время от времени навещать общагу. Все неслось своим веселым чередом. Пока я не собрался в армию.

Мы виделись в мой армейский отпуск, когда я приезжал на побывку после года службы. Справляли мой день рождения. Тогда я узнал, что у Стаса все, наконец, более-менее устаканилось: он нормализировал отношения с родителями, устроился на работу в компьютерной фирме. В общем, продолжил жить в свое удовольствие, но уже с оглядкой на прошлое и с заделом на будущее. Только вот расстался с девушкой, на которой планировал жениться. Бывает. Мы приобретаем одно, теряем другое.

Не удивительно, что именно Стас был тем человеком, который первым пригласил меня к себе после возвращения из армии. Он по-прежнему жил один в своей квартире-студии. И был совершенно не против моего соседства – на первое время, пока я не устроюсь в Петербурге. Я его приглашение с благодарностью принял.

И вот теперь я приехал к нему. Стас встретил меня с улыбкой: «Привет, дружище, давно не виделись!» Я ответил на его улыбку своей: «Действительно давно». На самом деле прошло не так уж много времени в масштабах человеческой истории, но мы уж слишком привыкли проживать каждый день как последний и эти дни могли превращаться в года. Максимальная концентрация эмоций, максимальная концентрация бытия здесь и сейчас – вот была наша основная максима.

– Что нового? – спросил я Стаса, пока раскладывал свои вещи, осваиваясь в его квартире.

– Да все по-старому, ничего не меняется. У тебя как?

– У меня и подавно. Армия, знаешь ли, не то место, где каждый день случаются экстраординарные события.

– Здесь тоже как-то без них обходится.

– А кризис?

– А что кризис? Ну, есть кризис, не без этого, но люди-то живут, работают, даже зарабатывают некоторые… а кризис по большему счету происходит в головах.

– В армии, когда нас агитировали подписывать контракт, говорили другое: мол, жизни совсем нет тут, экономика загибается…

– Ага, загибается. Но мы-то не загибаемся.

Перекурили на балконе. Я смотрел на проспект, убегающий по диагонали вдаль, – к недавно построенной кольцевой автодороге – на самолет, снижавшийся над домами, – в аэропорт, который находился тут недалеко, и ощущал какой-то странный прилив сил: вот он город, не раз и не два пытавшийся сломать нас, лежал перед нами, смирный и покорный; город, который мы просто обязаны были взорвать изнутри, захватить, сделать своим союзником. Пройти его лабиринт, увернуться от всех его убийц, чтобы подняться к вершине, с которой могли бы им править. Все или ничего. Только такой расклад мог устроить и нас, и город. И мы принимали его.

Раскладывая врученные мне мамой продукты и гостинцы в холодильнике Стаса, я смог воочию пронаблюдать все прелести холостяцкой жизни: холодильник был заполнен… ничем. Лишь в морозилке по стенам выступали сталактиты и сталагмиты льда. Стас пояснил, что питается в основном в близлежащих забегаловках либо в столовой на работе, дома готовит только лапшу быстрого приготовления, если слово готовка тут вообще уместно.

– Мы этот момент поменяем, – сказал я, разглядывая небольшую кухню. Армейское питание, конечно, не отличалось особыми кулинарными изысками, но питаться обстоятельно и впрок за время службы я привык.

– Меняй, если хочешь, – пожал плечами Стас, – только готовить тогда будешь все равно ты.

– Не вопрос, – подытожил я.

– Вопрос лишь в том, кто пойдет за пивом?

– Думаешь?

– А то!

– Ну, раз с готовкой порешили, могу и я сходить, заодно и продукты куплю.

– Продукты ты купить еще успеешь, не последний день здесь живешь, только приехал, а за пивом сходим вместе и прошвырнемся заодно по району.

– Как скажешь.

– Я уже сказал.

Мы обулись и пошли на улицу. Теплый вечер растекся по дворам, принеся уютную прохладу; для миллионов жителей мегаполиса наступало время отдыха, таинственное время духа и созерцания. Можно было собраться с мыслями.

Весна закончилась. Время тревог и перемен было вычеркнуто из календаря навсегда, близилось лето новых поисков и надежд. Пока что мы просто шли пить пиво и болтать: за жизнь, о планах на будущее, о девушках, обо всем. Завтра нас ждали дела, сегодня мы могли ненадолго о них позабыть.

Стас купил по две бутылки на брата и сигарет – угощал он. Я пытался предложить поделить оплату пополам, но он беспрекословно отказался. «Ты – мой гость», – сказал он. Мы пошли в ближайший парк, разбитый позади крупного торгового комплекса.

– Ну, давай – за встречу, – сказал Стас, когда мы расположились на скамейке в парке.

– Давай, – мы стукнулись бутылками.

Наша жизнь зачастую банальна, хотя мы и не хотим этого признавать. Ее описание можно свести к простым вещам: пошел туда-то, встретил того-то, выпил с ним пива, поболтал о том о сем. К сожалению, это так. Из наших речей не составишь глубокомысленных трактатов о философии на память и в назидание потомкам, как это было у древних греков. Мы просты и предсказуемы. Наши проблемы, наши трудности и радости примитивны и похожи на трудности и радости всех остальных жителей земли, и с этим ничего не поделаешь. Поэтому читать про нас местами будет не интересно – это я точно могу сказать. Но, читая про нас, можно будет прочитать в открытой книге и всех остальных, тех, кто остался за пределами текста. Детали не важны, ибо детали просты и понятны, мы все живем одним и дышим одним. И этот вечер – лишь один из тысяч фрагментов огромной мозаики бытия, выполненной в однообразной манере, из однотипных и одноцветных кусков, дабы в совокупности уже стать чем-то гораздо более сложным. Поэтому все повторяется, круг за кругом, страница за страницей.

– Ты в университете собираешься восстанавливаться? – спросил Стас.

– Думаю об этом. Только хотел бы сначала попробовать перевестись на философский.

– Считаешь, получится?

– Не знаю. Теоретически возможно все, что явно не противоречит здравому смыслу, но, сам знаешь, на практике начинают вырастать такие преграды, которые даже здравому смыслу не по плечу.

– Это точно.

– Сам-то не пробовал восстанавливаться?

– Думал об этом, но не пробовал.

– А чем тогда занимался тут, пока я, так сказать, отсутствовал?

– Да так… Работал в основном.

– А не в основном?

Народ тянулся в парк от торгового комплекса целыми вереницами, люди покупали там продукты и выпивку и устраивали импровизированные пикники здесь, прямо на скамейках и лужайках. Я вспомнил, что сегодня пятница, а, значит, следом идут выходные, поэтому люди и оттягивались.

– С Танюхой расстался, – Стас достал сигарету и закурил.

– Это я знаю. Чего так?

– Устали друг от друга, наверное. Больше, конечно, она от меня…

– Понятно.

Характер у Стаса действительно был своеобразный, да и привычки…

– На «Дом-2» еще ездил, на кастинг.

– Да ладно?..

Я закуриваю вслед за Стасом, ожидая услышать интересную историю. После выпитого пива в теле легкость, я откидываюсь на скамейке: я весь внимание.

– Ну да. Делать было нечего, собрался и съездил в Москву.

– И?

– Не взяли. – Стас смахнул пепел и засмеялся.

– Это, в принципе, можно предположить – раз ты здесь, а не там. А если в деталях?

– Можно и в деталях. Я, когда с Танюхой расстался, полгода вообще полной ерундой занимался: ну, бухал, конечно, пока не надоело, суетился чего-то, пока опять же не надоело, в общем, делал много лишних и ненужных движений. – Стас сделал последнюю затяжку и ловким движением пальца стрельнул окурок метров на пять, тот, описав дугу, упал в густую свежую траву. – А потом решил: надо предпринять что-то такое, что не каждый день сделаешь, а, может, если прикинуть трезвым умом, и вообще не сделаешь. О чем будешь вспоминать с улыбкой или с грустью, не знаю, но будешь вспоминать. Вот я и решил на этот «Дом» поехать. Попробовать там построить свою любовь…

– И как, получилось?

– Как видишь.

Первое пиво оказалось выпито, и мы открыли по второй бутылке.

– В общем, взял я тогда отпуск на работе и поехал в Москву. Пришел на кастинг, там народу – просто тьма, не протолкнуться.

– Это вполне понятно. Работать никто не хочет, все хотят в телевизор.

– Не говори: хотят еще не то слово. Желают так, что человека готовы убить – лишь бы засветиться на голубом экране.

– Это мечта о несбыточном, каждый ведь хочет выглядеть лучше своего соседа. Телевизор дает эту иллюзию, потому что телевизор в сознании большинства обывателей ассоциируется со сказкой, с реализацией сна. Там все выглядят красивее, чем есть, богаче, чем есть, умнее, чем есть. Телевизор заменяет убогую реальность. Попал на экран, обошел соседа, которому о таком только мечтать приходится, – считай, жизнь удалась.