открой глаза

о винная, невинная душа,
о глаза – они обесцвечены.
ты молчишь, или не спеша
выбор делаешь: чёрт или нечерт.

ты снимаешь с себя платье ночи,
состригаешь невинные дреды,
и день в памяти зим – короче, —
твои сны, как у Кастанеды.

и я, испугавшийся тени,
затянув язык в узел моря,
содрогаюсь землей постельной,
оставляю тебя с дамой в ссоре.

на пурпурной ладони сладость,
небо – шифер, а море – краска.
смерть покойникам только в радость,
смертных – в пляску!

завывая попутными крыльев,
утонув в деревянной стати,
я проснусь, обниму тебя сильно.

глаз открыт – подо мной нет кровати.

саван

доброе утро, растянутый кашемир,
пены дней брызги —
телу всласть.
и священный проснулся
мир,
чтоб насовсем пропасть.

смотри: там, где стояла луна
в бедном свете усталого рая,
держит руки мольбы она
и причудливо догорает.

саван свой сбереги до покров,
новый сказ припиши в Илиаду:
я умру для тебя, путь – не нов,
да и буду твоим не в обиду.

о героях спою панихиду.

помощник

ты его видела
в подвалах-городах,
пустых квартирах, комнатах разврата.
немые головы продали его прах
и душу черную за двадцать три карата.

луна томилась в эту ночь в воде,
лягушки, прыгая, разбили его тело.
ты видела в глазах его тот день,
когда ему скрываться надоело.

смотри,
он держит руки пред тобой.
что скажешь вслед тому, что хочет крикнуть?
что видишь ты, зайдя к нему домой,
к чему обоим вам пора привыкнуть?

пространство меркнет. тает первый снег,
завет развеян с первой звездной ночью.
легко так, будто ты тот человек,
единственный, что в силах вновь помочь мне.

беатриче

слушать ее дыхание,
как слышать моря в ракушке,
цветы паковать в конверты с письмом.
я буду твой раненый
Идельбрандо из пушки.
И Колумб твой, осушающий водоем
одним взглядом,
полным возвышенных снов и табака индийцев,
пряного аромата
сдающих без боя позиций.

когда грянет буря,
буду плакать и петь
о земле, брошенной на произвол.
твой народ,
твой поэт возвеличит тебя, Беатриче!
а я настолько укурен,
настолько гол,
что смерть от прилива в стакане
мне станет привычной.

гори, гори

наших рук воры
затаились в чужих карманах.
что стало с твоим телом,
что было твоей душой? —

караваны верблюдов в пустынях
не верят, что дождь пошёл,
так и я не верю, что там, где меня уже нет,
не виден свет,
не плачут по тебе тёмные очи.

сегодня ночью
вершится любовь,
как в сердцах революция,
одно лишь имя в голове крутится,
как космонавт, выпавший в атмосферу
в вечном полете.
я чувствую, что что-то не так:
не расцветает мак,
никто к тебе не приходит.
и в лето
не хочешь купить два билета,
не берёшь их на все.

в голове карусель,
в голове прозрачные мысы,
горный воздух,
цепь памятных чисел,
что случились с тобой.
я помню, как слышал выстрел,
но видел – не враг, не бой.

вернись в своё тело – смелости хватит.
прочитай молитву Экзюпери,
влюбись в неё снова, в её синее платье.
друг мой, гори, гори.

в дороге

мы были как первые солнца лучи —
шагали по неба рассвету,
как пьяные в штык кадеты
мяли в руках ключи,
выли по дому.

мы терялись и раньше,
хотели теряться снова,
но солнце взошло,
и прилетели грачи.

мы думали, что кричим,
искали у звезд ответы.
в моем кармане звенели монеты,
в твоих конфеты – ирисовые кирпичи.
все как у всех, по-другому.
любовь наблюдателя томная,
в горле комом,
о малом по-многу молчит.

судьба? на нее ахчи.
автобус, на завтра поеду.
мой глобус, таких и нету,
но руки твои горячи,
подобны всему родному.

что было, то будет снова,
и снова, и снова, и снова,
дорога нас не разлучит.

хлоя

черное тело, подоконники алые,
лилии, линии, три звезды,
просят любви и стакана воды
цветы мои – души талые.
ночь, но для нас не стемнело,
ты так хотела.

в горле песок и сухо.
шепот на ухо, —
ветер несет караван:
– я для тебя своровал океан.
во имя святого духа, Хлоя,
куда подевалось все наше
живое?

тонкие руки,
руки без пальцев,
настежь открыта дверь.
заходи,
но не верь
ни слову,
ни зову – не зверь.

проеду как раньше, зайцем.
ты
возьми свой билет.
следующим будет рассвет,

до него
не смей ко мне прикасаться.

поцелуй

поцелуи в терновом венце
головы осторожной моей
я дарю тебе на конце —
будь сильней.

море воду пьет, как и ты
выпиваешь любовь в ответ.
тоих, с кем было много воды,
вытри след.

белокурым не верь, ты сама
в отражении их манишь.
убирайся во все их дома,
что без крыш.

и не плачь, больно было всем —
инквизитору и святой,
мне, когда стала насовсем
ты со мной.

тем, кто будут питать тебя
передай моих рук огонь, —
пусть горят, как мое тряпье,
но сама их не тронь.

заживай, как сибирский волк,
верь, как бог, пой, как сойка, танцуй.
не беги, я у твоих ног,
поцелуй.

шекспир. сонет 66. вольный перевод

измучен жизнью, я молю за смерть,
пустой и нищий, славлю вновь монетой
я веру ту, что оную воспеть
не в радость мне. небес коснусь печалью этой.

я вижу грех в безбожных позолотах
и в почестях лжецу, и в девственной усладе.
и чистый лишь, в бесправии, в земных свободах,
хромая, медленно бредет к своей награде.

и белый лист становится поэзией глупцов,
в невежестве врача сердца немеют,
но истина в простых словах творцов
из плена гордости ведет во свет, где жизнь не тлеет.

устал дышать всем этим смрадом,
но есть любовь, она вовеки рядом.

идем

идем
нога в ногу.
следы остаются золотом, солью,
пеной морской.

нас не найти,
не уморить голодом,
нежностью,
сном,
тоской.

эпохой последних минут,
по кругу пуская свои корабли,
вдали
тянем ладони к югу,
северу,
небу,
земли.

сахарными губами
целуя друг другу
глаза,
бьется в нас
день,
гроза,
ливень,
айсберги,
огоньки.
тянется бирюза,
по проводам
гудки.

черным залит закат,
песок вытряхивая из ниц,
кормим память,
кожу,
рай,
ад
хрупкостью наших ресниц,

таем,
любим
и будем,

взрываем в небе салют.
идем,
позабыв о чуде,

туда,
где нас ждут.

жить с непривычки

над долиной зависли
послеполуденные облака,
мои бутерброды давно кончились, и
не осталось ни единого больше глотка
от святых вод Сан-Диего.

свобода моя как старая кляча корчилась,
молила жаркое солнце стать снегом
и уберечь
пьяную речь в неодолимых словах.

но тайны сами себя стерегут.
в руках Воннегут,
в кармане мокрые спички.

ах,
как сложно кажется жить,
как сложно жить с непривычки.

,

у края кровати
ладонью по волосам провожу,
ты заранее знаешь,
что я тебе скажу,
что не скажу,
и чем станет наш знаменатель.

,

покормил соседского пса,
улетел, изменил пояса
часовые,
купил дорожные чеки —
и дело в шляпе.

только откуда терпение Будды
и мысли – спокойные реки?
все эти теплые лапы,

на моих плечах ее теплые лапы,
танцующие медленный регги.

не встретил

милая,
я снова пуст.
вот последний трамвай уходит —
иди по шпалам.

так легко,
но почему из моих уст
только и слышно, как ты
не меня целовала.

почему так легко?
может, соврать разок,
птицей к чужому лететь,
конвертом
раной.

может быть,
подождать еще раз,
чуток.
наглотаться словами,
дождем,
не-друзьями,
туманом.

потерпеть
или выше, на крыше
сесть,
разбодяжить воздух
дымом панельных высоток.

потерпеть весну, лето, зиму,
может быть,
прямо здесь

и забыть навсегда,
что тебя целовал
еще кто-то.

я сел.
вдруг
подул сильный,
холодный
ветер.

и я вспомнил,
что я еще
даже
тебя
не встретил.

2013 – 2014 гг.