О. свет, это знак!.. Одеваемся!.. (взволнованно) Отец, беги к рельсе, стучи, созывай народ! Телеграмма из Академии Наук пришла!

Падает в обморок.

КАРТИНА 12

Стол президиума, за которым сидят нарядные Кузьмич, Соня, Митька, Стёпа, Манька. Чуть сбоку, как на часах, стоит с ружьём нарядный Дед. На столе бутылки, закуска.

КУЗЬМИЧ: (поднимается) Кха, кха… Земляки1 С-сограждане… Соотечественники! Вот мы и, можно сказать, дожили до… Момент такой настал, что… Кха, кха… Гляжу на вас, как на… Кха… И теперь, куда не клин… то есть, куда ни… Волнуюсь я как-то…

ДЕД: А ты завали стакашку, да и наш огурчик туда же! И петухом запоёшь, ей-богу!

МАНЬКА: (тихо) Папань, ты чё? Люди же!

ДЕД: (тихо, ей) Пропагандирую твои огурчики, удались на славу! Брось-ка один, помурыжу.

Манька бросает ему огурец.

МИТЬКА: (шёпотом) Токо жопки горькие, а так…

МАНЬКА: (с криком вскакивает) И ничего подобного!

КУЗЬМИЧ: Тихо, тихо, Марья Алексевна!

МАНЬКА: А чего он – «жопки горькие»?! И неправда! Эт смотря с какого конца кусать?! (спохватывается) Ой, извините, граждане-соотечественники, за возмущение!

СОНЯ: А чего извиняться? И у них такие же.

КУЗЬМИЧ: Тих-ха! Я говорил, что и солёных огурцов будет вдосталь, и чего другого разного тоже? Ну? (показывает на стол) Вот и начало… Раньше – одна скатерть да чернильница, а теперь? Чуете разворот? Спасибо, конечно, Егору Широбокову, тёзке моему, Тимурычу… он в это дело вложил… А мы свой труд вкладываем, больше нам пока нечего, так не так? Но, главное, спасибо тому, кто дал вот этот толчок к процветанию!

СТЁПА: (горячо) И мы не собираемся засиживаться на этом… на толчке!

Мигает лампочка.

ДЕД: Может, «ура» крикнуть, а то не успеем?

Все смотрят на потолок, где лампочка.

КУЗЬМИЧ: Погоди, Сергеич, авось устоит.

Лампочка перестаёт мигать.

Я не буду вокруг да около, я сразу. Сейчас к нам должен… Перед тем, как… туда, в высокие эшелоны… чтоб оттуда перевернуть на нас рог изобилия… Придёт щас… Егор Тимурыч подвезёт… (деду) Смотри в оба, Сергеич, головой отвечаешь, чтоб никто не покусился!

ДЕД: Не боись, Кузьмич. Потихоньку огурец дохрумтю и возьму на изготовку.

КУЗЬМИЧ: Ну, хрумти, у нас же демократия. А пока слово для зачтения ответа из Академии Наук имеет Степан Дмитрич Ванюшкин. Давай, Стёп, к трибуне.

Стёпа выходит к трибуне, разворачивает листок.

СТЁПА: (волнуется, запинается) Теле… фоно… телеграмма ночная… Срочная, значит, важная… раз даже ночью… Мы её не читали, терпели, чтоб вместе… мы ж вместе же… в одном деле мы… все…

Мигает лампочка, все смотрят на неё.

ДЕД: Нутром чую – диверсия, токо не пойму чья!

Лампочка перестаёт мигать. Стёпа читает.

СТЁПА: Доводим до вашего сведения, что присланная вами друза экскрементов…

СОНЯ: Ой, батюшки, спаси и помилуй!

МАНЬКА: (крестится) Прости мою душу грешную!

СТЁПА: … друза экскрементов после неоднократных проверок…

ДЕД: Не тяни, паскудник, сорвусь в порыве!

СТЁПА: … после неоднократных проверок оказалась слепком дерьма.

ДЕД: (не выдерживает, кричит) Ура! Ура! Ура!.. Извините, господа-братцы, нервы!

СТЁПА: (продолжает читать) Биологический, химический и радиоизотопный методы подтвердили визуальный и экспериментальный результаты анализа. Окончательный вывод высокой комиссии – говно. Заключение пробной группы – норма. Член-корреспондент Академии Наук… Подпись неразборчива, закорючка какая-то.

КУЗЬМИЧ: (поднимается) Ну, вот, видите… Кто пробовал, говорит, норма. (деду) Сергеич, глянь там, не идёт?

Дед выглядывает и тут же вытягивается по стойке «смирно». Слышны шаги.

ДЕД: Идёт, суп те в нос, идёт!

Все встают. Неожиданно гаснет свет. Раздаётся какой-то вскрик, визг. Все начинают кричать, выделяется голос деда.

Назад! Все назад! Ложись! То есть, садись! Покусились? Покусились?!! Уведите благодетеля, заслоните! Всех постреляю! Считаю до одного – раз!

Гремят выстрелы, визжат бабы, матерятся мужики. Раздаётся вопль Стёпы.

СТЁПА: Мама-а-а, не отдадим!

Полицейская сирена, шум машины. Тишина.

КАРТИНА 13

Странное пустое пространство – то ли степь, то ли чужая планета – темнота и звёзды. Растерзанная кучка людей – Кузьмич, Соня, Манька, дед и Митька. Дед и Митька Лежат на земле неподвижно, над ними тихо вопит Манька. Кузьмич стоит рядом неподвижно, мрачно смотрит вдаль.

МАНЬКА: Ой, да на кого ж вы меня оставили? Ой, да закопайте меня с ними!

СОНЯ: Марусь, у тебя сын ещё, Стёпка. Кто ж об нём позаботится? Не убивайся!

МАНЬКА: Осиротела… Осиротели мы со Стёпкой… Сынок! Где ты, сынок?

КУЗЬМИЧ: (сам с собой, трагически) Погибли… Ради дела погибли…

ДЕД: (подаёт голос) Кто погиб?

КУЗЬМИЧ: (машинально) Ты, дед, и Митька… Стой! (поворачивается) Ты?! Живой?

ДЕД: (садится) Еле-еле. Лучше б помер!

КУЗЬМИЧ: А Митька?

ДЕД: (гордо) Этот мёртвый! Весь в меня, я в парнях такой же был – шустрый и ненасытный!

МАНЬКА: Дак они ж пьяные, а я попусту тратюсь?! Ну, оживёт, убью!

ДЕД: Хе, хе… Я одной рукой стреляю, а другой – дай, думаю, от процветания немного урву, пока темно! А то, мало ли… И хлобысь, хлобысь!.. (вытаскивает из кармана огурец) Закусон-то какой, рази устоишь!?

КУЗЬМИЧ: Э-эх, нар-род!

Выхватывает у деда огурец, тычет им в рот Митьке.

Нате, жрите! Ещё бы чуть потерпеть… Впервой, что ль? Эх вы, опять не дотянули! Нате! Нате!

МАНЬКА: (наступает на Кузьмича) Чего эт ты огурцом ему в рот суёшь?

СОНЯ: (идёт на неё) А кому совать? Кузьмич что, железный – терпеть?

МАНЬКА: Все терпют! А моему Митьке совать?

Треплют друг друга, молча и угрюмо, почти дерутся.

ДЕД: Зря вы, девки. Нам всю жизню суют… И если б только огурцы!

Женщины расходятся. Кузьмич обхватывает себя руками, опять стоит неподвижно. Поднимается Митька, садится.

МИТЬКА: Мы-ы… где? Уже там? Где?

ДЕД: Не могу сказать при дамах, стыжусь.

Молчат.

СОНЯ: Егор, не молчи, не пугай! Ну, матюкнись, порадуй!

КУЗЬМИЧ: ОН мне руку… правую… «Крепитесь там!» -сказал… И интеллигентно так из машины меня…

МИТЬКА: Я вот думаю, отец… Эт какой лимузин-то был у него? У нас автобус, на Берёзово который, кажись покороче будет.

ДЕД: Дак он же та-акой народ представляет! Чтоб все видели, какие мы!

Вдалеке появляется Стёпа. Он в длинном, со скелета, плаще, с посохом, как странник, и с авоськой в руке. Подходит.

СТЁПА: (грустно, потерянно) Он меня за Берёзово пропёр… Потом за Малое Перекопное… Как пропуск через… через население. Люди-то вокруг несознательные, нервничают… А ты, говорит, хоть и тоже реформатор, но свой для своих. А Нюрку… А Нюрку совсем… с собой увёз.

КУЗЬМИЧ: И-и? Никаких поручений, напутствий, как… дальше развивать, приумножать… достигнутое? (на авоську) Эт не от него… чего-нибудь?

СТЁПА: Кости.

ВСЕ: Как? Какие кости? Чьи?

СТЁПА: Наши.

ВСЕ: Как наши? Как же? А мы… кто?

СТЁПА: Скелета нашего. Зачем, говорит, это фуфло? И палкой… битой по позвонкам… Вы сами, говорит, целый музей… Под открытым небом.

Все смотрят вверх на небо, на звёзды.

ДЕД: Я думаю, ребята… Думаю, я уже не дотяну… до чего-то там… такого… Если что, берите мой скелет, завещаю. Митьк, распорядись, как сын. Вот уж из пособиев пособие! Изучайте, детишки!

КУЗЬМИЧ: Да какой из тебя гаманоид, Сергеич? Да ещё и с пулей!

ДЕД: А со свинцом-то оно покрепше, никакой битой не перешибёшь.

СТЁПА: Не надо, дед, живи. Нас же и так все видят, не хуже экспонатов. А ОН бюст свой обещал прислать… В полный рост.

МИТЬКА: С ногами?

СТЁПА: Не, по пояс.

КУЗЬМИЧ: Это… Это… Это по-нашенски!

СТЁПА: Ничего, ничего. Пришлёт, подпишем «Человек!», чтоб знали, кто есть кто. Ничего… (тихо поёт) Фаина, Фай-на-на, Фаина, Фаина, Фай-на-на…

Все, тоже тихо, подпевают.

Эх-х, марципанов хочу!..

Все улыбаются, переглядываются, хотя ясно, что никто из них не знает, что такое марципаны.

КАРТИНА 14

В доме Большаковых. Кузьмич, в белом исподнем, ходит со свечой, что-то ищет.

КУЗЬМИЧ: Где, Сонь? Звонит же! Где?

Подходит Соня, она тоже в белой ночной рубашке.

СОНЯ: Лунатишь, что ль? Кто?

КУЗЬМИЧ: Телефон… белый… Звонит же!

СОНЯ: Ничего не слыхать. Вы ж телефоны-то в коттедж отпёрли, к нему, в штаб.

КУЗЬМИЧ: Да ну, приснилось мне, что ль?

СОНЯ: А белый-то давно уж взорвался.

КУЗЬМИЧ: Как? Когда?

СОНЯ: А когда банки с огурцами тогда ещё потом стрельнули, по-новому которые. Дед Никита пальнул в него, он и разлетелся. В меня промазал, а в него в аккурат.

КУЗЬМИЧ: Жаль! Как же теперь-то? ОН обещал позвонить. Мы его вон куда выдвинули! А как же? Оттуда лучше рулить, чем из свинарника. А тут – на тебе! – никакой связи! Вот из-за таких, как дед Никита, до людей чего-нибудь важное и не дойдёт. Эх, тёмный народ! (глядит в окно) Гля, а в коттедже свет от подпола до чердака?!

СОНЯ: Широбоков его прикупил, второй магазин там устроил. Опять шопой назвал.

КУЗЬМИЧ: И почему это, Сонь, у них всё в шопе, а у нас всё… (прислушивается) Звонит? Там, там, в сенях звонит!

СОНЯ: Кому там? Осколки замела в уголок… От телефона… Да забыла под веником…

КУЗЬМИЧ: Они и звонят! Такое дело! Ты хоть вдребезги… А звонок оттуда (палец вверх) прорвётся! Слышь, ещё!? Слышишь? Дальше, на улице?

СОНЯ: Сверчки сверестят.

КУЗЬМИЧ: А-а, сверчки… А ну и что? Сверчки! Они испокон века поют, да не так. А щас, гляди, как выводят! Не-е, прям, как зовут! Так не так? Ну-ка, может, через них чего передадут… информацию… Щас техника-то, у-у! Скоро клопы не кусать, а прививки делать будут! Научат! Конечно, а как же… для людей всё…

Идёт на улицу.

СОНЯ: А и правда… Может, чего… Там…

Уходит за ним.

КАРТИНА 15

В доме Ванюшкиных. На столе горит керосиновая лампа. Дед и Стёпа в белых «кальсонных парах» сидят у стола. Дед ремонтирует часы с кукушкой..

ДЕД: А зачем нам кампютер? Его рази в темноте увидишь? А кукушку слыхать. Ку-ку – вставай, мол1 Ку-ку – ложись! Ку-ку – на двор сходи!

СТЁПА: Ну. Чего так тихо? Делай быстрей, дед, пусть тикают.

ДЕД: А оно тикает и без нас, Стёпушка… А мы кукуем.

СТЁПА: И внутри молчит всё, как придавило. Не поёт. (пробует петь) А-а-а… Э-э-э… Вишь, дед? А когда ОН был, я, кажись, самую дальнюю ноту мог бы достать! А-а-а… Не, не поёт!

ДЕД: Ничё, ничё, подберём чего-нибудь, чтоб осилить. Эту не тянешь, другую поищи.

СТЁПА: (воет) У-у-у… У-у-у… А когда ОН…

ДЕД: Да не «когда он», а когда я тебя по уху треснул, ты и запел! Помнишь?

СТЁПА: (горячо) Тресни ещё, дед! Врежь! Ну, прошу тебя, врежь! Н-на! Тараканы там, наверно, дедуль, тараканы. Откуда же они, блин? Ну, звездани, выбей! А то ничего, ничего не слыхать… И как же быть-то тогда? Душа петь хочет, понимаешь? Звездани! Я очень хочу петь!

Плачет. Дед гладит его.

ДЕД: Это хорошо, хорошо, поплачь. Запоёшь ещё! И до этого… до «ля» с «бемолями» доберёшься. А врезать? Что ж, врежем! Вот разберёмся кому и врежем! Так звезданём, что… Токо мне уж, поди, не разобрать, кому и за что. Склярос не даёт, хитрит.

Вешает на стенку часы, запускает их.

Вишь, Стёпк, время-то пошло! Глянь, идёт! Всё пройдёт! Пой, Стёпушка, пой! (поёт) Фаина, Фай-на-на, Фаина, Фаина, Фай-на-на…

Появляются, все в белом исподнем, Манька с Митькой, Кузьмич с Соней. Весёлые и улыбчивые, они поют эту дурацкую песню, пляшут плавно, потом неистово, и останавливаются только когда громко и как-то по-человечьи кукушка в часах произносит: КУ-КУ!

ДЕД: Водички бы попить… Нутро жгёт…

Стёпа вздыхает, берёт в руки вёдра и идёт к выходу. В дверях оборачивается.

ЗАНАВЕС.

П И К О В А Я Д А М А

ФАНТАСМАГОРИЧЕСКИЕ СНЫ В ДЕРЕВНЕ ТИХОЙ

Агриппа Савельич Пунькин, Грипуня

Вась Вась

Анна Федотовна (Бабаня)

Ванёк

Нюрка

Райка

Митька

КАРТИНА 1

БАНЯ

На лавке в предбаннике лежит на спине Грипуня. Штаны у него приспущены, рубаха задрана. Над его животом водит руками с сильно растопыренными пальцами Вась Вась. Он в вязаной шапочке, и по пояс завёрнут в белую простыню. В ногах у Грипуни сидит Ванёк. Он одет, в руках у него бутылка водки и стакан.

ВАНЁК: А чего у него там?

ВАСЬ ВАСЬ: Пупок нарывает.

ВАНЁК: Может, не завязали?

ГРИПУНЯ: Шисят шесть лет завязанный ходил!

ВАНЁК: Ну, мало ли!… Хайкин, вон, Мордехай-то, помнишь?… Шисят семь лет обрезанный ходил, а в шисят восемь ребёнка сделал! Правда, через год помер. (наклоняет бутылку) Давай капну?

ВАСЬ ВАСЬ: Давай. Не помешает, Грипунь, очистится лучше… Небось с пионеров не ковырял?

Ванёк капает на живот Грипуне.

ГРИПУНЯ: (орёт) Товарищи-господа-земляки!… Рожу щас!

ВАНЁК: (наливает в стакан) На, не ори! Обезболивающее, под названием «огненная вода»! Самый верняк!

ГРИПУНЯ: Дык… На службе вроде?!

ВАСЬ ВАСЬ: Пей. На службе рожать неудобно, а пить можно!

Грипуня приподнимается, пьёт.

ГРИПУНЯ: (ложится) Когда вы отвыкнете в баню с водкой ходить?

ВАНЁК: (наливает) Не пришёл, у тя б пупок отвалился… (даёт стакан Вась Васе) Перекур, хирург… От слова «хер».

ВАСЬ ВАСЬ: (берёт) Не болтай! Всё будет цело… Ничё не отвалится! Можить, чё в трусах только… за ненадобностью. (пьёт и вдруг хватает Ванька за руку) Вишь?

ВАНЁК: Чего?

ВАСЬ ВАСЬ: Горячая, говорю!?

ВАНЁК: Дак у меня и погорячей сёдни!

ВАСЬ ВАСЬ: Не то!… Согни-разогни руку! (Ванёк исполняет) Хрустит?

ВАНЁК: Ну?

Вась Вась водит над его локтем ладонями, стряхивает их,

опять водит. Потом на короткое время сжимает локоть.

ВАСЬ ВАСЬ: А щас согни!… (Ванёк исполняет) Не хрустит?

ВАНЁК: Ну?

ВАСЬ ВАСЬ: Вот те и ну! И я не верил, когда по телевизеру одно врем, кто непопадя руками размахивал! Селидол заряжали, мол, помазал и живой!…А потом… недавно чую – горят ладони! Хоть прикуривай! Аж зудит и колет! Чё не трону… на себе – заживает, как на собаке! Ну, думаю, связь с космосом началась… У всех пропала, а у меня пошла! (Ванёк смеётся) И не хрен смешки разводить!… Ды я у Фроськи роды принял! Даже сам их произвёл! Она два дня орала, а я подошёл, вот так направил (показывает), и она враз окотилась! Да пятерых, сука!…

ГРИПУНЯ: (поднимается, садится) И я скажу тоже… Сколь я прочитал про народ, и везде хорошо писано. Про талант и остальное… Всё могём! Живём хреновато, но талантливые зато!… (Ваньку) Плесни половинку и иди мойся… За так!

ВАНЁК: (наливает. отдаёт) А Нюрка моя тут?

ГРИПУНЯ: Тут.

ВАСЬ ВАСЬ: И Нюрка, и бабка.

ВАНЁК: Бабаня?

ГРИПУНЯ: (хитро) Да-а… И Анна Федотовна!

ВАНЁК: Во, ёлки!… А мне даже билет не на што!…

ГРИПУНЯ: Мойся так. Спасём друг дружку! (пьёт) Всё мы могём… И тело спасти, и душу… Пора! (вдруг плачет) Пора, а то, вон, гнить начинаем…

Застёгивает штаны.

ВАСЬ ВАСЬ: Ни хера подобного! (кладёт руку на его живот) Три дня, и от пупка следа не останется! То есть, от болячки!

ВАНЁК Ты, Грипунь, краской пометь это место, на всякий случай, чтоб знать, где перёд! А то где ширинку искать будешь?

ВАСЬ ВАСЬ: Насмехушник! (Грипуне) Вчерась прихожу к нему, а он плачет…

ВАНЁК: (раздевается) Да не «плачет», а просто слёзы!…

ВАСЬ ВАСЬ: Чего, спрашиваю, об чём страдаешь? Говорит: хрен тёр. Ну и чё, говорю, больно, што ль? Не-е, говорит, как от лука!

ВАНЁК: Вась Вась, те пожарником только работать.

ВАСЬ ВАСЬ: Почему?

ВАНЁК: Заливаешь хорошо!

ВАСЬ ВАСЬ: Голимая правда! Кто не верит?

ГРИПУНЯ: Все верют. Ты расскажи, лучше, как он на Нюрке пахал…

ВАНЁК: Ну-у, поехало по рёбрам!

ГРИПУНЯ: Расскажи, Васьк, а то забыли!…

ВАНЁК: (берёт таз) Айда мыться!

ВАСЬ ВАСЬ: (останавливает) Не-е, погоди! Те кто соху-то подсунул, забыл я? И говорит – легко, да?

ВАНЁК: Митёк хромой… Чудило!

ВАСЬ ВАСЬ: Ха-х… Ванька-то сам сперва тянул, дак у Нюрки нож – поверху. Ну, впряг её, а сам сзаду. Матерился-то, орал на неё!… А потом, гляжу, затих. Ну-ка, думаю, ну-ка! И – зырк туда к ним, через забор… Вижу: тянет она, силится, ноги её туды-суды разъезжаются – склизко же! Дак она на все четыре встала, выгнулась, как коренник, визжит… А он смотрит на эту приятную… пирамиду-то – ну, раком же! – рычаги бросил, соха-то уж ему и на хрен не нужна – такая картина!… Вот смотрел, смотрел, потом захрипел – хвать её! – и к времянке! А она в раж вошла – орёт, отбивается, дрыгает… Холмы её все напряглись, вздёрнулись от энергии и дрожат, как живые! Гляжу, Ванёк совсем озверел, даже зубы показал… Ну, думаю, щас жеребцом заржёт! Он её тащит, а лямки-то, лямки – ну, вожжи от сохи! – на ней, на Нюрке1 Ему бы отцепить, дак некогда – горит и чешется! И прёт! Плуг по уши в землю утоп, а он не чует… Какое там!?… Уже пена на губах! Прё-от! Борозда – хоть кабель в тыщу вольт прокладывай, ей-богу! И щас через неё падают… Добороздил прям до порога и, слава богу, зацепился. Ну, дальше я только по вожжам ориентировался… Они то натянутся – то ослабнут, то натянутся – то ослабнут… Ну, думаю, пошла работа! Так и расшатали плуг-то: вылез и концом кверху… Не знай, как порог-то цел остался!… Иль сковырнули?

ГРИПУНЯ: (заливается смехом) Могём!… Вот, из ничего – история! Могём!

ВАНЁК: Во, брехло! О, брехло!

ВАСЬ ВАСЬ: А мы щас Нюрку спросим… (кричит) Нюркеа-а!

ГРИПУНЯ: (тоже кричит) Лизавета-а! Ивановна-а!

ВАСЬ ВАСЬ: Каво «Лизавета»?! Нюрка, чай… Давай, мужики, все!..

Грипуня и Вась Вась зовут: «Нюрка! Нюрка!». Ванёк быстроскрывается в «мужском отделении». Из «женского» выглядывает Нюрка.

НЮРКА: Чего надо?

ВАСЬ ВАСЬ: Хорошо?

НЮРКА: А?

ВАСЬ ВАСЬ: Хорошо, говорю?

НЮРКА: Ой, хорошо, дядь Вась, как летаешь!…

ВАСЬ ВАСЬ: (кричит в сторону Ванька) Вишь, Ваньк, Нюрка говорит: аж летала на карачках-то! (Нюрке) Эт я про то, как он на тебе пахал.

НЮРКА: Фу ты, дурак старый! (скрывается, но тут же выглядывает) Вась Вась?

ВАСЬ ВАСЬ: Ну?

НЮРКА: Ты хоть опилки-то выплёвываешь?

ВАСЬ ВАСЬ: Каки опилки?

НЮРКА: Как «какие»? Сколь зубы точишь, а опилки куда? Гляди, запоры замучают!

Она скрывается за дверью, оттуда слышится громкий смех женщин. Смеются и мужики.

ГРИПУНЯ: Вот, смеёмся… Это хорошо, что смеёмся! Целые, значит, живые! И банька что – хорошо! Вместе с грязью вроде как и дурь всякая выходит… А в дырки, заместо неё, воздух чистый заходит… Потому и легко, поди… Вот ты замечал когда: люди посля бани не злятся!? Первое время, хотя бы… Да?

ВАСЬ ВАСЬ: (одевает рукавицы) Злятся.

ГРИПУНЯ: Да?

ВАСЬ ВАСЬ: (берёт тазик) У-у!

ГРИПУНЯ: (торопливо) Вот мне и подумалось, что вместе с очищением телесным, надо провесть и очищение душ наших. Много там хламу ненужного и сраму накопилось!

ВАСЬ ВАСЬ: (встаёт) Умный ты, Грипуня, всю жизню умный, а живёшь в дураках! Айда в парную! (уходит)

ГРИПУНЯ: (задумчиво) Можить оно и так, но теперь уж чего разбираться?

Из «женского отделения» выглядывает Райка.

РАЙКА: Агриппа Савёлыч!… Парку бы!… Подмышки сухие!

Из «мужского отделения» слышатся крики: «Грипуня, давай пару!» «Дыми, Грипуня, надоело на жопы глядеть!»

ГРИПУНЯ: (так же задумчиво) Вот… И сплошная скабрёзность…

РАЙКА: Чего «сплошная»?

ГРИПУНЯ: Скабрёзность. Мат.

РАЙКА: А где мат-то? Не слыхать!

ГРИПУНЯ: Ну, вот… (кивнул в сторону «мужского»)

РАЙКА: Да какой же это мат?

ГРИПУНЯ: Всё равно.

РАЙКА: (удивлённо) Дак как? Тогда непонятно!… Жопа есть, а слова нету, что ль?

Из «мужского отделения», прикрываясь тазиком, выбегает Ванёк.

ВАНЁК: Извиняюсь за то, что в тазике!…

РАЙКА: Ой! (скрывается)

ВАНЁК: Грипунь, я от народа!… Открой винтиль-то1 Ну, чё на сухую-то?

ГРИПУНЯ: (вдруг сердито) На сухую! Винищем прёт, а – на сухую! Фу!… Глядеть им надоело… Не гляди! Не на ярманке!… Мыться пришёл – мойся! Пару им не хватает… (грозно Ваньку) Где билет?