Бугульма.

(Сентябрь 1918)

Нового шефа Клепинов видел мало. В тот день первого знакомства с ним, он добросовестно исполнил порученное ему дело: лично собрал с каждого боевика своей последней группы по пять капель крови, уколов каждого новой иглой и сцедив рубиновые капли в разные пробирки (и свою тоже, так было велено). Всё это доставил шефу, на Рыбнорядную, а примерно через час забрал небольшой свёрток, с куриное яйцо размером, и вручил его Чибису, наказав держать при себе и беречь пуще глаза, с чем и отправил его с группой в Спасск. Доложился шефу по исполнении, уже привыкая, что штаб-квартира эсеров стала бывшей, и перешла в полную собственность нового шефа и, как оказалось, его команды – в квартире он обнаружил ещё четверых людей, молодых, молчаливых и источавших в пространство ощутимую волну угрозы и опасности, это Клепинов ощущать научился давно. Больше с командой шефа он не встречался (чему был втайне и рад), а сам шеф дня через три неожиданно подсел к нему за столик в ресторане, где Клепинов традиционно проводил вечера, и поинтересовался, есть ли новости от поисковых групп. Новости должны были поступить девятого числа, по графику связи, о чём Клепинов и уведомил шефа, и тоже слегка озадачился, прочитав в его глазах некую озабоченность.

А ещё через три дня произошло чрезвычайное событие – группы не вышли на связь. Собственно, это было уже на фоне начавшегося штурма Казани красной армией, но шеф придал этому исключительную значимость: со своей командой лично собрался выезжать в район поиска (или уже пропажи) групп, а Клепинова отправил из Казани в Бугульму, наказав быть там третьего дня, организовать в прилегающем районе поиски обоза и ждать прибытия шефа или его человека. Времени на дорогу отведено было мало, посему Клепинов и убыл, не мешкая, оставив шефу самому разбираться с судьбой пропавших поисковиков.

В Бугульме Клепинов споро организовал всё по прежнему, наработанному уже, опыту: первым делом снял хорошую квартиру, с двумя выходами, затем собрал про запас малой мощности бомбу с часовым механизмом (привычка со времен эксов, пусть будет, может внезапно потребоваться), собрал находящийся на нелегальном положении эсеровский актив, убедился в его способности решать предстоящие задачи и обозначил район поиска в тридцати верстах окрест города. Разбил его на четыре зоны и отправил в каждую по поисковой группе о трех бойцах. Всего, стало быть, двенадцать человек. Не Казань, конечно, нужных людей мало, но, как говорится – чем богаты. Сам тоже в стороне не остался: курсировал по округе, поочерёдно, через три дня на четвёртый, принимая доклады каждой группы о результатах поиска, оговаривая с каждой место и время следующей встречи. Раз в четыре дня посещал телеграф железнодорожной станции – шеф принимал доклад. На организацию всего этого ушло три дня и двести из пятисот неподотчётных рублей, выданных шефом на обеспечение мероприятия. Искали как и прежде, опрашивая кроме местных торговцев и держателей кабаков ещё и мельников с хозяевами различных факторий: не видал ли кто этого человека (тут описание Туманова снова сгодилось), а может слышал о некоем обозе о четырёх подводах и десяти обозниках (эти частности уже шеф лично телеграфировал третьего дня)? В самом уезде было не спокойно, да и откуда взяться спокойствию в лихое время братоубийства и фронтовой неразберихи? Чехословацкие и белогвардейские части отступали на восток, по железной дороге – организовано, а дорогами и проселками – как придется, отставая от основных порядков и часто оказываясь в тылу наступающего противника. И наоборот, наступавшие отряды красных часто вырывались вперёд и обнаруживали себя в окружении белых. Иной раз было и не понять, кто из каких войск и частей будет. И лихих людей по округе было не мало, грабили по случаю всех, кто подвернётся под руку и будет слабее вооружён, особенно зажиточных беженцев с Казани, уезжавших от наступающей на пятки Красной армии. Ну, и кто тут расскажет о каком-то там обозе, когда их вокруг в разные стороны проходит не один десяток? Итог первой недели поисков – ничего не нашли. Совсем. А тут фронт подкатился к Солдатской Письмянке, почти вплотную к зоне поиска, перемещаться по округе стало невозможно, да и чрезвычайно опасно. Сам Клепинов с такой задачей справился бы, но вот братья эсеры откровенно трусили, всё же не военный народ, хотя большинство и служилого возраста. Поиски застопорились. Еще одна неделя прошла впустую. Для получения результата приданных сил и средств категорически не хватало, но шеф настрого запретил подключать к поискам военную власть (это само собой), и вообще, кого бы то ни было без его ведома. То есть, дело было исключительно приватным, так понял Клепинов.

И он решил сменить тактику. Поисковые группы вернул по домам, до особого распоряжения (толку от них сейчас не было никакого, незачем тратить деньги и время), а сам выехал верхом в свободный поиск.

Изучил режим охраны вокзала, дороги и мостов. Убедился, что провести обоз через дорогу под почти круглосуточной охраной невозможно, бронепоезд белых и дежурные разъезды на дрезинах с пулемётами не дадут даже приблизиться к дороге. Как охраняется дорога по ту сторону фронта он не знал. На следующий день, обогнув с северо-запада линию фронта, через балку в разрыве позиций перешёл на другую сторону. От Степного Зая двинулся в направлении Юлдашева, по пути заворачивая в деревушки и хутора, опрашивая местных держателей лавок и простой люд. Ночевал больше в брошеных домах, ночи были уже холодные, в лесу не отдохнёшь без огня. А на огонь разные гости могли заглянуть (ну их, всех). До Юлдашева добрался через день. Выбрал домик на окраине и за червонец легко договорился с хозяином о проживании. Зачем-то натянул на высокую жердину старый валенок, приторочил её к забору и стал ждать.

Капкан

Туманов принял решение временно разместить команду на новой базе, а самому предпринять разведку на местности и по ситуации. Нужно было выстроить стратегию и маршрут движения с учётом изменившейся оперативной обстановки (которая была ему не известна), и с учётом этого пополнить или обновить необходимые запасы для обоза. Всю нужную информацию арьергардной разведкой не соберёшь, хочешь – не хочешь, а придётся снова выбираться в люди. Поразмыслив, решил с собой никого не брать, привычка полагаться на самого себя взяла верх и в этот раз. Оставшуюся команду озадачил заготовкой дров и маскировкой следов вокруг базы. Последнее было перестраховкой, так как прямой подъездной путь к ней отсутствовал. Были три тропы для лошадей, малозаметные и скрытые растительностью. Но, в данном случае, такая перестраховка лишней никак не была. Словом, Филатову поставил задачу на обустройство и оговорил с ним действия, в случае своего невозвращения к контрольному сроку (ждать ещё неделю, потом прятать груз и прорываться налегке к своим). Продолжили разговор уже вместе с Аюповым, обсудили возможные действия, при обнаружении им постороннего присутствия, как в прошлые разы – будут действовать в паре с Филатовым. Памятуя описание своей личности, подобрал себе гардероб из имеющейся на базе одежды, выбрав менее приметный и более практичный наряд. После событий в Спасске он перестал бриться, и отпустил аккуратную бородку, сильно изменившую внешность. На второй день, когда был готов к выезду, он выглядел как средний зажиточный крестьянин, едущий по своим делам в соседнее село. Наган да нож за поясом под кафтаном, к седлу приторочен скромный узелок с пожитками. По привычке проверил несущий службу караул, и выехал.

Двинулся севернее, к Волчьей Слободе. Неожиданно слобода оказалась довольно большим поселением, более тысячи дворов. Виднелась пара ветряков на мельницах, дымил кирпичный заводик, на колокольне небольшой церкви надтреснуто звякал колокол. Въехав в городок со стороны тракта в лавки и трактир заходить не стал, проехал почти через всю слободу, и увидев действующую маслобойню направил лошадь к воротам. Представился артельщиком с Екатерининского, недавно прикупившим пару лугов у местных помещиков, переговорил с хозяином на предмет нынешних цен на масло и жмых, посетовал не неразбериху с денежными знаками, и под конец опрокинул с ним стопку за всё хорошее. За разговорами выяснил следующее: белые ушли на восток с неделю тому, с ними все зажиточные слободчане, красные пока не лютуют, но комбеды излишки переписали, знамо дело – скоро будут изымать, так что заводик можно сворачивать. Сам не ушёл из-за супружницы, хворая она, да невестка с дитями на них остались, сын-то у белых третий год воюет, или с белыми, поди разберись-ка нынче. Вот и встречай беду, с открытыми воротами. Туманов аккуратно перевёл беседу на опасность дорог и лихих людей в округе. Маслозаводчик охотно поддержал тему, пояснив, что местная полиция и жандармерия давно дала дёру, и теперь в уезде нет житья от дорожных поборов и грабежей. Ладно бы только мошну трясли, так ведь душегубством не брезгуют, ироды. Вона, в наших краях банда Демьяна – сколько душ погубила, а обозов пограбленных и не счесть. Так ведь они же местные все сами, из слободки почти все вышли, и никакого почтения к землякам: своих ещё злее грабят. Седой у него в ватаге, бывший местный кузнец – ох и лютая тварина, той зимой руками дитя у татарина разорвал на пополам, люди говорили. А самою семью в прорубь спустил, в Черёмуху, гадина такая. Ловить их некому, у новой власти нынче другие хлопоты, вот и живут разбоем. Про другие банды слышал, но ничего толкового за них сказать не может, считай в каждом лесе может быть по бедовому человеку. Спроса-то некому учинить за лихое дело, потому и мудрено такой искус выдержать, насилием-то проще жить. Туманов как бы неохотно рассказал историю, что у них в Екатерининском шлялись по людям заезжие, все не местные, с города, да расспрашивали людей за обозы, суля награду, если кто что скажет стоящее. И странное дело, маслозаводчик вдруг сбился с плавно текущего разговора, смешался, и скоро вовсе свернул беседу, сославшись на фабричные дела. Ушёл как-то сутулясь, оглянувшись уже от самой двери в маслобойню. Эту странность Туманов приметил. На выезде из слободы завернул на водяную мельницу, поговорил с высоким, рыжебородым мельником, сговорившись в цене за тридцать пудов муки и пообещав прислать приказчика с подводой на неделе. За новую жизнь разговор поддержать мельник желания не проявил, скупо кивая и поддакивая Туманову. Молча ушёл от разговора про местных ватажников и городских искателей обозов. В его глазах легко читалась простая крестьянская, житейская мудрость: подальше от разных проблем, поближе к своему хозяйству. Удовлетворившись и этим, Туманов выехал с Волчьей Слободы дальше на север, в сторону Новотроицкого. Через пару вёрст услышал за собой дробный топот копыт. Его догонял малец на вороном жеребце, азартно лупя плетью лоснящиеся бока коня. Не спеша остановившись на обочине проселка, Туманов подождал, пока малой всадник не осадил разгорячённого коня рядом с ним. Пацан был лет двенадцати, вихрастый и ловкий, в плотном сюртучке по росту и картузе, вымазанных в мучной пыли.

– Дядька, батя наказал передать от што. Пришлые были в слободе, третьего дни. За обозы спрашивали и за одного человека. Так што бывайте, дядька! – развернув коня, малец азартно привстал в стременах и погнал галопом обратно, взбивая рыжую пыль на успевшем высохнуть проселке.

«Вот тебе и мельник, – подумал Туманов. – а ведь мог и промолчать». Дальше ехал размышляя о черном человеке, так нелюбимым Аюповым, и о том, как он сам стал бы искать обоз, возникни такая нужда. И выходила такая картина: судя по всему, этот человек, кроме мистических или магических способностей, наделен определённым оперативным талантом. Он осведомлен о том, что Туманову известно описание личности, по которому его разыскивают, и о том, где и как его искали прошлый раз. А значит он мог предположить, что Туманов изменит внешность и будет теперь избегать показываться в таких местах, в которых его опознали ранее – лавках и трактирах. Но сбор информации Туманову необходим, и он будет его производить в других местах. А каких? А в тех, куда можно свободно попасть местному населению – мельницы, маслобойни, шерстобитные фактории, храмы и так далее. Информации там не меньше, и народа внимательного побольше. Теперь о внешности: как может изменить её человек, находящийся в походных условиях? Отпустить бороду, как же ещё. И переодеться под местного. Скорректировать описание разыскиваемого с учётом этого большого труда не составляет. Теперь можно предположить, почему маслобойщик так резко утратил разговорчивость – у него были люди таинственного черного человека и он мог узнать Туманова. «Эх, где-ж была твоя умная голова раньше, неужто снова на те же грабли наступаешь?» – зло усмехнулся сам себе. Ничего, в этот раз будет по другому, и он развернул лошадь обратно, в сторону Волчьей Слободы.

В маслобойню въехал уже на исходе рабочего времени, под звучный гудок кирпичного заводика, извещавшего население слободы об окончании очередной рабочей смены и начале следующей. Удивился, узнав этот звук, который иной раз был слышан им в лесу. Хозяин маслобойни закрывал свою факторию, отпустив работников по домам, и увидев Туманова выронил из рук большой амбарный замок, который собирался навесить на входную дверь. Побледнев, он неискренне изобразил улыбку узнавания:

– Аа, это вы…

Туманов молча указал ему на дверь и войдя вслед за ним закрыл её изнутри. Сели за стол, напротив друг друга. Заводчик обильно потел и дышал как-то неровно, того и гляди начнёт задыхаться. Туманов молча разглядывал его лицо, читая страх в глазах, и решал, что ему теперь с ним делать. И не видел приемлемого для себя ответа. Наконец он прервал затянувшуюся паузу:

– Как вы меня узнали?

Заводчик съёжился от вопроса под пристальным взглядом собеседника.

– Дык, эта… вот, – он сунул руку куда-то в стол, выудил оттуда желтоватый листок бумаги, размером с ладонь и двинул её к Туманову.

Тот не прикасаясь к листку прочёл, напечатанное типографским шрифтом: «Тридцати трёх лет, среднего роста, физически развит, лицо узкое, возможно с бородой или усами, черты лица правильные, русый, глаза серые, шрам на правой кисти, одет как местный житель. Может спрашивать о людях, интересующихся неким обозом. При узнавании – этот листок сжечь на пламени свечи». Ух ты, какие поправки…

– Почему же не сожгли?

Заводчик тяжело вздохнул, собрался с духом и выдавил:

– Я не хочу встречаться с этими людьми. – вздохнул ещё раз. – страшные люди. Мне кажется, что не переживу этого, понимаете?

– Даже уверен в этом, – кивнул Туманов, добавил помолчав: – Эти люди несут зло. Абсолютное.

Заводчик как-то резко и сразу побелел лицом. Оно стало серым и безжизненным. Через силу поднял глаза и посмотрел на Туманова:

– Я это знал. Как только они появились три дня назад, я понял, это конец.

Туманов смотрел на него, на одинокую слезу, скатившуюся по серой щеке, на суетливые руки, и медленно произнёс:

– От вас ничего не зависело, но сейчас вы поступаете правильно – не стали жечь листок. В противном случае вы погубили бы не только себя, но и всю свою семью, поверьте мне. Да и сейчас ваша семья всё ещё остаётся под очень серьёзной угрозой. Расскажите мне, как всё было? Кто и о чём с вами говорил? Что от вас потребовали?

Человек за столом неожиданно стал более спокойным, и как бы примирился с фатальностью происходящего. Он более ровным голосом начал рассказывать о визите незнакомцев.

–