Цитаты из книги «Петр Первый»

вич Голицын – писаный красавец: кудрявая бородка с проплешинкой, вздернутые усы, стрижен коротко, – по-польски, в польском кунтуше и в мягких сапожках на крутых каблуках, – князь роста был среднего.

Иван Максимович Языков – маленький, в хорошем теле, добрый, сладкий, человек великой ловкости и глубокий проникатель дворцовых обхождений; постный и благостный старец, книжник, первый постельничий – Алексей Тимофеевич Лихачев и князь Василий Василье

Над воротами теплится неугасимая лампада перед темным ликом.

В Амстердаме видел младенца женска пола, полутора года, мохната всего сплошь и толста гораздо, лицо поперек полторы четверти, – привезена была на ярмарку. Видел тут же слона, который играл минуветы, трубил по-турецки, стрелял из мушкетона и делал симпатию с собакою, которая с ним пребывает, – зело дивно преудивительно… Видел голову сделанную деревянную человеческую, – говорит! Заводят, как часы, а что будешь говорить, то и оная голова говорит. Видел две лошади деревянные на колесе, – садятся на них и скоро ездят куда угодно по улицам… Видел стекло, через которое можно растопить серебро и свинец, им же жгли дерево под водой, воды было пальца на четыре, – вода закипела и дерево сожгли. Видел у доктора анатомию: вся внутренность разнята разно, – сердце человеческое, легкое, почки, и как в почках родится камень. Жила, на которой легкое живет, подобно как тряпица старая. Жилы, которые в мозгу живут, – как нитки… Зело предивно…

От Петра, как от сильного зверя, исходила первобытная свежесть. (Впоследствии курфюрстина Софья записала в дневнике: «Это – человек очень хороший и вместе очень дурной. В нравственном отношении он – полный представитель своей страны».)

Боярство и поместное дворянство, духовенство и стрельцы страшились перемены (новые дела, новые люди), ненавидели быстроту и жестокость всего нововводимого… «Стал не мир, а кабак, все ломают, всех тревожат… Безродный купчишко за власть хватается… Не живут – торопятся. Царь отдал государство править похотникам-мздоимцам, не имущим страха божия… В бездну катимся…»

С ласковой грустью глядел на самонадеянного мальчика. А может быть, так и нужно было, чтобы молодость шла напролом…

– За границей не воруют, не разбойничают, – сказал Петр, щурясь на зыбь, – люди, что ли, там другой породы?.. – Люди те же, Петр Алексеевич, да воровать им не выгодно, честнее-то выгоднее… Купца там берегут, и купец себя бережет

Русская страна страшная, Петер… Ее, как шубу – вывернуть, строить заново…»

Черт привел родиться царем в такой стране! Вспомнилось, как осенней ночью он кричал Алексашке, захлебываясь ледяным ветром: «Лучше в Голландии подмастерьем быть, чем здесь царем…» А что сделано за эти годы – ни дьявола: баловался! Васька Голицын каменные дома строил, хотя и бесславно, но ходил воевать, мир приговорил с Польшей… Будто ногтями схватывало сердце, – так терзали раскаяние, и злоба на своих, русских, и зависть к самодовольным купцам, – распустят вольные паруса, поплывут домой в дивные страны… А ты – в московское убожество… Указ, что ли, какой-нибудь дать страшный? Перевешать, перепороть… Но кого, кого? Враг невидим, неохватим, враг – повсюду, враг – в нем самом…